Как жила белгородская провинция во время Первой мировой войны

Много лет мы жили в уверенности, что до 1917 года жизнь в России для простого люда была невыносима. И даже когда информации стало больше, не перестали воспринимать дореволюционные события с заведомо отрицательным знаком. Но, чтобы понять, как действительно жил народ, лучше отойти от политики, идеологии и окунуться в обыденные вещи, которые он ежедневно переживал. Благо в Белгородской универсальной научной библиотеке хранятся краеведческие источники, которые отлично передают атмосферу времени. В их числе интереснейшее провинциальное издание – газета «Валуйский земский листок» (1914–1917), которую редактировал председатель управы К. Блинов. На земле – двумя ногами. Без сомнения, люди тогда прочно стояли двумя ногами на земле: большая часть разговоров шла именно о том, что и как посадить, об успешных и не очень урожаях, экспериментах в возделывании почв, заготовках, различных приспособлениях. По всему чувствовалось, что прогресс двигался семимильными шагами: массово продавали ручные, конные, паровые сенные прессы, дробилки для зерна и кукурузы, соломорезки, шрёдеры, клеверные сортировки, нефтяные английские двигатели «Петтер» и «Горнсби».Луга, мельницы, сады и огороды можно было купить в рассрочку. Наверное, тогда же сформировалось у белгородцев отношение к дачам. Они уже существовали, как, например, Чичеровские и Нефедьевские в Валуйском уезде, но сдавались в них не домики для загородного отдыха, а именно огороды.Удивительно, но посевные предпочтения дачников в 1915 году были в разы шире современных: сажали капусту, кольраби, репу, сельдерей, салат, помидоры, редис, редьку, мангольд, ревень, артишоки, спаржу, свёклу, пастернак, горох, фасоль и другие культуры. Торговали семенами харьковские, воронежские и даже рижские поставщики.Уезд был разделён на два «садоводственных участка», в каждом из которых инструктор (в 1915–1916 годах это были Алексей Коноплёв и Евтихей Гавриленко) консультировал желающих, помогал закладывать сады. Они же продавали саженцы яблонь, груш, вишни, малины из Валуйского центрального и 18 других питомников. Дело было поставлено обстоятельно: нужно было сделать предварительный заказ, оплатить половину его стоимости, после чего саженцы в возрасте от двух лет выкапывали и доставляли заказчику. Лишний рубль карман не ломит. Агрономы, ветврачи, земские инспекторы вели большую просветительскую работу: читали лекции, печатали брошюры об обработке деревьев, вредителях, удобрениях, агротехнике, уходе за скотом, разведении пчёл и так далее. Встречались и аналитические материалы. Например, о том, почему козы выгоднее коров. Или призыв выращивать смородину, где главным аргументом были не вкус и витамины, а то, что продажа ягод «будет приносить доход, а лишний рубль карман не ломит». В материале о развитии домашнего птицеводства автор призывал перестать относиться к этому занятию как «к делу моей бабы», а взглянуть на него с экономических позиций: в 1909 году Россия вывезла на экспорт выращенных в основном частным образом продуктов птицеводства (мяса, яиц, пуха и пера) на 75 млн рублей.Всем, кто мог распространить информацию среди населения, департамент земледелия бесплатно высылал книжки вроде монографии Васильева «Шелкопряды сосновый и кедровый, их образ жизни, вредная деятельность и способы борьбы с ними».Уроки практической бережливости наконец‑таки привели к тому, что крестьяне осознанно, не из‑под палки, стали страховать имущество от главных сельских бед – пожаров и падежа скота. В Валуйках, Уразово и Никитовке работали в то время три страховых агента.  Когда кадочка полна рыжиками. Считается, что консервное дело появилось в Белгородской области в конце 1920-х годов. Но газета этот миф развенчивает: в 1915 году в Валуйках открылся консервный завод, для работы на котором 18 человек полтора года осваивали в уразовском коммерческом училище (бесплатно и с получением стипендии) производство консервов в жестянках, а также плодового вина, сушку овощей и фруктов. Кстати, все желающие могли сдать на заводскую сушку и собственную продукцию, чем пользовались те, кто возил товар на ярмарки. Но для себя плоды и коренья сушили самостоятельно в каждом крестьянском доме: они хорошо хранились, были ароматными и занимали мало места.Например, картофельные чипсы без жира – так сказать, в диетическом варианте. Для чего картофель чистили, нарезали «не толще гусиного пера», держали четыре минуты в крутом кипятке, затем на пять минут опускали в холодную воду, раскладывали на противни и отправляли в печи с температурой в 90 градусов. Так же сушили свёклу, лук, морковь, пастернак, петрушку, предварительно «нарубив на палочки» и очистив сверху «жёсткой дерюжкой».Согласитесь, по тому, как люди рассказывают о еде, можно понять их характер.Валуйчане эту тему обожали, говорили о рецептах, заготовках вкусно, с явным удовольствием:«Дно кадки и каждый ряд пересыпают солью, душистым перцем и лавровыми листьями. Когда кадочка полна рыжиками, её накрывают чистой тряпочкой, деревянным кружком и надавливают камнем, чтобы грибы пустили сок».   Тогда уже существовали понятия пищевой питательной ценности и состава продуктов. Например, маслобойня Иванова продавала муку из подсолнечного жмыха, указывая содержание протеина и жира – 48–50 %.А эта позитивная информация из другого века – фактически о генетике в животноводстве:«Императорское общество поощрения рысистого конезаводства подарило Валуйскому земству производителя – вороного жеребца Заратустра, рождённого в 1906 году от Усанчика и Золушки».Держала больница табун лошадей. Медицина и здоровье 100 лет назад волновали людей не меньше нашего, это вторая важная тема того периода.Под впечатлением последних событий особенно внимательно вчитываемся в эпидемический бюллетень 1915 года. Боялись тогда совсем других, зачастую смертельных, инфекционных болезней: кори, скарлатины, оспы, тифа, дизентерии, дифтерии, коклюша, инфлюэнции, сибирской язвы, рожи, куриной слепоты (никталопии инфекционного характера). И заушницы – так называли свинку, или эпидемический паротит. К слову, кончину людей тогда официально фиксировали в церковных метрических книгах, где причины смерти с медицинскими не согласовывались: умер от антонова огня (то есть гангрены), от поноса (дизентерии), от удара (инсульта), от горячки (это могло быть что угодно – от тифа до гриппа). Детские случаи так и называли: «от детской» или писали инфекционную болезнь. А смерть в старшем возрасте (старым считался уже человек после 50 лет) интерпретировали как старческий маразм, дряхлость, «по старости», истощение и так далее.В материалах о работе медиков того времени чувствуется крепкая организация, широкий подход и человечность. Объём работы врачей и медсестёр был огромным, но они находили время на профилактическую работу, просвещение по вопросам здоровья. И постоянно учились сами: местная медицинская библиотека выписывала более 20 периодических изданий.А как вам такой характерный штрих-объявление:«Валуйская больница примет для больных ненужные журналы».В Вейделевке, пройдя специальную комиссию, можно было попасть на месячный (!) курс лечения кумысом. Больница выделяла под эти цели 20 мест и держала за свой счёт табун лошадей.Также на месте можно было вставить зубы «на золоте и каучуке». Интересно, что каучук в протезировании стали применять в середине XIX века, и пользовались им до изобретения акриловых пластмасс более 100 лет.Шла война, и, конечно, она накладывала отпечаток на деятельность медиков в тылу. Они набирали на фронт ротных оспопрививателей, участвовали в благотворительных акциях, реабилитировали вернувшихся с фронта раненых. Белое и чёрное. Сострадание – это, кажется, ключевое слово, характеризующее обстановку военного времени. Вести с фронта, благотворительные сборы денег и продуктов для армии составляли газетную хронику. Рядовой из хутора Любвина Фёдор Ткаченко благодарил «за оказанные нам, солдатикам, а также нашим семьям заботы». Управа прямо в газете печатала заявления, которые нужно было приложить, чтобы получить самые разные льготы, доплаты, стипендии. Воронежское отделение попечительства слепых императрицы Марии Александровны просило Валуйскую земскую управу осведомить население, что слепые дети от 7 до 11 лет, у которых отцы ушли на фронт, помещаются на бесплатное содержание в воронежское училище для слепых.Как и в любое неспокойное время, свету являлось не только благородство, но и чернота: криминальные новости поражали жестокими убийствами, грабежами, насилием. Даже белым днём группы бандитов и одиночки могли любого избить, ограбить, проникнуть в дом. Как правило, преступления тут же раскрывались и предавались широкой огласке.Общественность беспокоил и рост пьянства, на борьбу с которым развернулась целая кампания. Её участники не ограничивались призывами не пить денатурат (было и такое), а ввели антиалкогольную пропаганду в школах, стали открывать в сёлах народные дома – так называли досуговые учреждения, где люди могли культурно провести время, послушать концерт, лекцию. Клубы, если по‑современному.  Детям – ясли, дамам – шляпный магазин. Несмотря на проблемы, беды, люди не переставали думать о простых вещах, которые украшали жизнь, быт и приносили радость. Как, например, открытие детских площадок (прообразов летних школьных лагерей) в сёлах Казинка, Мандрово, Никитовка, на которые власти выделили 3 тысячи рублей. Для малышей же на время летних полевых работ запускали ясли. Фурор произвёл новый валуйский шляпный магазин, где опытная мастерица делала головные уборы, в том числе касторовые шляпы. Этот забытый материал, оказывается, представлял собой шерстяное сукно из шерсти бобра. И «ширмочки с японскими картинами» были востребованы, и разные ткани, в том числе привезённые из Парижа.Но, кажется, материальные блага не были самоцелью для большинства белгородцев, они умели расставлять правильные приоритеты.«На углу Подгоренской найдена золотая брошь. Обращаться в Белгород к Ф. Моисеевой», – читаем незатейливое объявление.Не знаем, как вам, но нам показалось, что времена, когда один человек мог обронить на улице золотую брошь, а другой – её вернуть, не такие уж и плохие.Ольга Бондарева