Послевоенная Финляндия: уроки войны
В. ДЫМАРСКИЙ: Представлю сегодняшнего гостя и собеседника: Антон Гехт, кандидат исторических наук, заведующий кафедрой истории и регионоведения университета Бонч-Бруевича в Санкт-Петербурге. Добрый день, Антон Борисович!
А. ГЕХТ: Добрый вечер!
В. ДЫМАРСКИЙ: Я сегодня Антону Борисовичу предложил обсудить такую тему, думаю она будет интересна слушателям. Когда мы говорим о войне, часто мы говорим и о послевоенном периоде, периоде выхода из войны. И сегодня мне захотелось поговорить о том, что люди старшего поколения очень хорошо помнят это словосочетание, сейчас оно уже немного подзабыто: линия Паасикиви — Кекконена. Это фамилии двух лидеров Финляндии, кто не знает. Паасикиви — первый президент после того, как Финляндия вышла из войны (в 1944 году, если я не ошибаюсь, он стал президентом).
А. ГЕХТ: Простите, что перебиваю. Это Финляндия вышла из войны в 1944 году, но президентом ещё оставался Маннергейм. Паасикиви сменил его в 1946-м.
В. ДЫМАРСКИЙ: И Кекконен — человек, который сменил Паасикиви на посту президента. Если не ошибаюсь, в течение 25 лет возглавлял Финляндию. Люди старшего поколения очень хорошо помнят его и его визиты в СССР. Кекконен был постоянный иностранный гость Кремля.
У меня такой вопрос. Зимняя война. Затем Финляндия была на стороне оси, на стороне Третьего рейха. Линия на поддержание мирных и добрососедских отношений с СССР — насколько её можно назвать переосмыслением предыдущего опыта со стороны Финляндии?
А. ГЕХТ: Безусловно, формулировка, предложенная вами, это и осмысление, и в какой-то степени осознание того, что во многом едва ли не единственным вариантом, который стоял перед политическим руководством Финляндии на момент завершения её участия во Второй мировой войне, оставался вариант установления дружеских и добрососедских отношений с СССР, поскольку противниками уже побыли. И оставалось, что пытаться дружить ещё не пробовали. И к дружбе пришли в некотором роде не от хорошей жизни и не от пылкой взаимной симпатии, пылкого взаимного интереса. Но в то же самое время очень прагматически понимая, что факты — упрямая вещь. И никуда не деться от географического фактора соседства с большим восточным соседом. И в то же самое время понимая, что крайне мало надежд на то, что удастся отстаивать свой суверенитет самостоятельно силами своего оружия. Хотя именно такие установки присутствовали в том числе в политическом дискурсе Финляндии в послевоенном десятилетии, в первое десятилетие независимости этой страны. Финляндия же обрела независимость совсем недавно, в конце 1917 года. И тем более мало надежд, что безопасность Финляндии будет гарантироваться некими внешними сторонними силами, но которые находятся не в непосредственной близости от Финляндии.
И таким образом вставала необходимость того, что необходимо как-то переосмыслить отношения к восточному соседу и осмыслить необходимость партнёрства с ним. И в идеале, чтобы эти отношения были, безусловно, выгодными. И надо сказать, что именно такими выгодными отношениями стал формат отношений СССР и Финляндии, который приходит на смену краеугольным, которые случились в истории нашей страны и Финляндии, наших взаимоотношений с момента обретения Финляндией независимости и до выхода Финляндии из Второй мировой войны осенью 1944 года. Это три конфликта, которые предшествовали тому, как потом у нас установились добрососедские отношения или то, как это легло в основу названия этих взаимоотношений, а именно Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндией. И уже сам факт создания подобных условий для заключения подобных соглашений со страной, с которой три раза успели повоевать за не самый долгий период времени, страной, которая была пускай на особом положении, но всё-таки союзником Третьего рейха, страной, которая принимала непосредственное участие в блокаде Ленинграда и до этого не была замечена в особых просоветских симпатиях. Сам факт установления отношений с такой страной был абсолютно беспрецедентным. И выделял Финляндию и тогда, несколько десятков лет назад, и сейчас, безусловно, что это бросается в глаза при изучении истории международных отношений в Европе. В частности, на севере Европы.
В. ДЫМАРСКИЙ: Линия, политика новая финская, возникла в контексте, как тогда говорили, противостояния двух политических систем. Она предполагала занятие промежуточной позиции в плане безопасности. Как это было воспринято более естественными союзниками Финляндии, чем СССР? Западная Европа. В конце 1940-х появилось НАТО. Финляндию не считал Запад отступницей?
А. ГЕХТ: Это всё-таки мы сейчас во многом воспринимаем Финляндию страной, которая имеет отношение к понятию коллективного Запада, как есть сейчас в современности. Если мы перенесёмся на несколько десятков лет назад, надо сказать, что для значительной части общественного мнения и западных стран, а уж тем более за пределами западных стран у многих вызывало удивление, что есть такая страна, как Финляндия. Она никогда не имела независимости, много веков находилась в составе Швеции, потом находилась в составе Российской империи. Потом, пока западный мир был занят сначала Первой мировой войной, потом подводом итогов Первой мировой войны, образовалась эта независимая Финляндия. Жила себе тихо-мирно, незаметно на северной периферии Европы. Особо большого участия в международных отношениях не принимала.
И нельзя сказать, рассуждая о событиях 75−80-летней давности, что тогдашним западным массовым общественным мнением Финляндия воспринималась именно как часть своего социокультурного и политического пространства. И тем более чтобы она могла восприниматься как некий отступник. Эта трактовка, скорее, была бы справедливой, если бы так случилось, что наравне с Финляндией в орбиту внешнеполитических интересов СССР была бы втянута Швеция, которая всё-таки была бы гораздо ближе традиционному коллективному Западу и к нему относилась гораздо более непосредственно, чем Финляндия.
В. ДЫМАРСКИЙ: И сколько раз воевала с Россией.
А. ГЕХТ: Это как водится. Много кто с Россией воевал. И не секрет, что наше место в системе международных отношений в Европе в немалой степени сформировалось в 17−18-м веке за счёт Швеции. Мы вытеснили Швецию из её положения ведущей державы в регионе Балтийского моря. И стали сами играть ведущую роль в этом пространстве.
Возвращаясь к Финляндии. Это сейчас мы её воспринимаем в целом как страну западного мира. Хотя надо сказать, что эта черта присуща многим небольшим странам, небольшим народам. Это такое чувство исторического одиночества, которое есть у подобных стран и народов. Надо сказать, что за пределами близкородственных по происхождению и языку ряда народов, из которых в первую очередь следует назвать карел, ближайшими родственниками финнов являются эстонцы. С кем они близки этнически, по языку.
Многие наши слушатели и зрители, особенно из тех, кто живёт на северо-западе России, наверняка бывали в Финляндии, когда была соответствующая возможность. И сразу же начинается проблема, что у человека, который знаком с английским языком, вроде бы есть такое преимущество, что куда бы в Европе человек не приехал: вывески в целом понятны, меню понятно, не потеряешься. А вот в Финляндии это не работало: вывески другие, заимствованных слов из латыни почти нет. Заимствования какие есть — из шведского. Другой язык, другая культура. Да, они и тогда, и сейчас себя осознавали пространством Северной Европы. Они, безусловно, осознавали и осознают себя частью коллективной семьи североевропейских стран. Но в первую очередь это социокультурное, некогда религиозное, политическое, экономическое родство со странами, которые мы относим к Скандинавии. Это в первую очередь Швеция, а вслед за ней — соседние Норвегия, Дания, в меньшей степени Исландия. Но это всё-таки родство такого плана: мы соседи, у нас общие корни. Сейчас внешнеполитической деятельностью Финляндии на переднем плане является взаимодействие со Швецией.
И неслучайно те вопросы, которые актуализировались год назад, что эти две страны решили вступить в НАТО, отойдя от той политики, о которой мы сейчас рассуждаем. Неслучайно они об этом говорили вместе и собираются эти решения воплощать на практике вместе. Всё-таки на переднем плане для Финляндии была и остаётся её связь а) со Швецией, b) со странами Северной Европы, с) регионами Балтийского моря и в первую очередь это Эстония. И только уже потом это будет некий коллективный Запад со структурой ЕС с одной стороны, натовские структуры — с другой стороны. Они всегда осознавали свою специфику периферийного положения иного происхождения, не романо-германского, что они всё-таки иные в Европе. Эти моменты полезно проговорить, чтобы учитывать тот фон, когда Финляндия вышла из войны и вырабатывала, как ей дальше быть и что делать.
В. ДЫМАРСКИЙ: Эта линия Паасикиви-Кекконена даже получила название финляндизацией вообще международных отношений, прежде всего в Европе. В этот термин как бы заложена не то чтобы насмешка, но это не позитивный термин. Он возник на Западе, в Западной Европе. Это, с одной стороны, демонстрирует отношение к Финляндии, к новой политике со стороны Запада. Восторга это не вызывало. С другой стороны, как я понимаю, со временем эта позиция Финляндии между стала очень удобной для обеих сторон. И неслучайно знаменитый пик всего строительства европейской безопасности — Хельсинкское совещание. Неслучайно Хельсинкский процесс это называется. Финляндия из страны, мягко говоря, второго плана, если не третьего, стала символом новых отношений, символом системы европейской безопасности.
А. ГЕХТ: Рассуждая на эту тему, необходимо прокомментировать несколько позиций, которые вы упомянули. Для начала давайте прокомментируем пункт про понятие финляндизации. Как вы совершенно верно отметили, это термин некоторого рода и журналистский, и применимый к большой политике и в теории международных отношений эпохи холодной войны. Это термин действительно западного происхождения и он в себе содержал негативное содержание. Выражаясь российским языком дорог и улиц, Финляндия взяла и стала приноравливаться под советское присутствие, советские интересы: выступать бесхребетным, крайне зависимым и потому крайне удобным, ведомым партнёром СССР. Но надо понимать, что это значение вкладывали в эпоху ожесточённого противостояния первой холодной войны. И кто вкладывал? Вкладывали представители идеологического лагеря, который стоял на стороне НАТО. И смотрели они сугубо со своей колокольни, как это было им выгодно. Поэтому в их трактовке Финляндия представала едва ли не страной, входящей в Варшавский договор, и едва ли не сателлитом внешней политики СССР, полностью лишённым своего внешнеполитического курса и суверенитета.
Конечно, это было не так. Финляндия обладала своим суверенитетом, своим внешнеполитическим курсом. И регулярно расходилась в некоторых вопросах, в том числе чувствительных, с позицией, которую занимало советское руководство. Более того, сами финны вкладывали в понятие «финляндизация» иное значение: это такое весьма прагматичное, основанное на вполне конкретных интересах в области политики безопасности, в области внешней политики и области внешнеэкономического сотрудничества такое прагматическое взаимодействие, где мы понимаем, что может быть по-плохому — и никому выгодно не будет, а может быть по-хорошему — и нам от этого будет выгода и польза. Иными словами, ситуация, которую можно описать как «если вы не обладаете лучшим, постарайтесь сделать лучшее из того, что у вас есть». Такой прагматический подход, такое понимание взаимодействия с СССР — именно так понимали и в немалой степени понимают термин «финляндизация» и сейчас.
Но говоря об уникальности модели взаимоотношения СССР и Финляндии, необходимо сказать несколько ещё соображений. С одной стороны, для нашей страны добрососедские взаимоотношения с Финляндией решали целый ряд вопросов. Это решённая проблема безопасности на северо-западе. Можно по-разному относиться к вопросу о том, были или не были источники опасности для СССР именно на северо-западном рубеже, но советское руководство воспринимало это как пространство потенциально опасное. И поэтому уже именно в соглашение, том самом, которое мы назвали о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между двумя странами, в его тексте прописывалось, что Финляндия обязуется в случае необходимости СССР всеми силами защищать свою территорию, если через неё совершат вооружённую агрессию против СССР. Это пункт № 1 соглашения. Финляндия берёт на себя ответственность проводить военные консультации со своим партнёром по договору с целью отражения военного нападения. Это пункт № 2. И что немаловажно и ставит Финляндию в особое положение: её войска не могут быть использованы для поддержки СССР за пределами государства и Финляндия не ориентируется на СССР в своей внешней политике. При этом в преамбуле к этому же самому тексту отмечено стремление Финляндии к нейтралитету, к которому СССР относится с уважением. Вот так.
То есть в переводе с бюрократически-дипломатического языка на более понятный: Финляндия имеет свой иммунитет, довольно просоветской направленности, но при этом не является сателлитом внешнеполитической деятельности СССР. И это крайне важный момент, что всё это не было на бумаге. Можно было бы предположить, что советскому руководству было бы выгодно иметь подобную бумагу и иметь подобную модель, просто чтобы можно было её предъявлять нашим, как сейчас выражаются, западным партнёрам и показывать: вот вы на нас всех собак спускаете, показываете, какие мы нехорошие, опасные, а вот вам договор с финнами, видите, как у нас с финнами всё хорошо, а вы на нас поклёп возводите. Можно было бы предположить, что это носило такой утилитарный характер, но нет. В этом и особенность, что Финляндия получала определённую свободу своей и внешнеполитической, и внешнеэкономической деятельности при условии, что это не направлено против СССР и не ущемляются никакие интересы СССР.
Давайте посмотрим, на практике как это могло выглядеть. Как известно, после завершения Второй мировой войны в Европе начались активные интеграционные процессы. Шли активные процессы складывания различных экономических блоков, определённых организаций, направленных на стимулирование экономического взаимодействия друг с другом. И одной из таких организаций стала существующая сейчас в Европе Европейская ассоциации свободной торговли. Поскольку в этой организации присоединилась Швеция, то, учитывая очень тесный характер всесторонних взаимоотношений Финляндии со Швецией, встал вопрос, что и Финляндия заинтересована во взаимодействии с Европейской ассоциацией свободной торговли. Как быть в такой ситуации? А мы же помним: клиринговая торговля, которая есть между СССР и Финляндией, преференциальное положение Финляндии и с СССР, и со странами, входящими в Совет экономический взаимопомощи, в наше экономическое ядро. СССР не выступал против этого. Были проведены переговоры и выработаны условия. Если сохранить режим особого преференциального положения СССР и его союзников во внешнеэкономической деятельности Финляндии — пожалуйста, мы не возражаем.
Далее шли процессы региональной интеграции. Шло активное взаимодействие стран Северной Европы друг с другом. Сначала они отменили визовые ограничения, потом создали общий рынок труда. Маленький Европейский союз в миниатюре на севере Европы. Естественно, Финляндия не могла остаться в стороне от этого процесса. И точно так же Финляндия спокойно выстроила своё взаимодействие, стала активным участием североевропейской интеграции, северного совета. И никакой Кремль, никакая восточная угроза в нашем потенциальном лице Финляндии не препятствовала, против ничего не имела. Почему? А потому что выгодно. Финляндия является важнейшим окном во внешний мир для СССР. Всё пространство, выражаясь известной фразой Черчилля, от Адриатики до Балтийского моря, это всё блок НАТО. Начиная от Турции и идя дальше на север. А Финляндия — единственная капиталистическая страна, выражаясь языком того времени, которая сохранила своё государственное политическое устройство без гегемонии, несмотря на поражение в войне, и которая является торговым и политическим окном для СССР во внешний мир. И как же можно было пресекать подобное и выступать против?
Раз это выгодно и взаимовыгодно, вот мы и подходим к этой самой линии Паасикиви — Кекконена, выгодного взаимодействия. Хотя, казалось бы, насколько равноценным может быть партнёрство небольшой Финляндии и гораздо большего в своих тогдашних границах СССР? Конечно, подобные партнёры едва ли могут быть равноценны, равнозначны друг другу. Но так совпали условия, так сошлись обстоятельства, что это взаимовыгодное партнёрство определяло линию взаимного поведения.
В. ДЫМАРСКИЙ: Я не думаю, что это не обсуждалось после войны: неужели у Сталина не было искушения сделать Финляндию ещё одним членом этого социалистического лагеря, включить её в блок новых социалистических стран или народной демократии?
А. ГЕХТ: Этот вопрос и эта позиция, которая вполне могла быть у советского руководства, является одной из самых сложных в той теме, о которой мы сейчас говорим. С одной стороны, ещё финляндское руководство в лице Маннергейма выступило в период войны, война ещё не кончилась. С идеей о том, что нам необходимо заключить дружеское соглашение, которое бы оформило добрососедские отношения между Финляндией и СССР. Принято считать, что впервые эта тема начала обсуждаться в конце лета — начале осени 1944 года. Но точно можем говорить, что Маннергейм обратился к Жданову, который был руководителем союзной контрольной комиссии, органа, который представлял союзников по антигитлеровской коалиции на территории Финляндии. Это не была оккупационная администрация — это был именно контролирующий орган, в котором были представлены союзники. И вот Маннергейм обратился к Жданову как руководителю союзной комиссии с подобным предложением в январе 1945 года.
С одной стороны, от Финляндии пришли сигналы, что Финляндия хочет установить дружеские, добрососедские отношения взаимовыгодные. Но, естественно, с позиции СССР как победителя. Более того, в дальнейшем в Финляндии был проведён политический процесс над частью военного и политического руководства страны, которые проводили ту линию политики, которая как раз привела к участию в войне на стороны Германии и были как раз контрагентами Третьего рейха. Более того, когда многие из фигурантов этого процесса получили небольшие сроки наказания, они даже были впоследствии ужесточены. Надо понимать, что это были не бог весть какие огромные сроки. Многие из политических персонажей получили сроки по 3−5 лет. Больше всех получил тогдашний президент Финляндии в годы войны Рютте. Но тем не менее делались шаги в сторону: мы соблюдаем политес и хотим, чтобы вы были нами довольны. Была выдана значительная часть бывших советских военнопленных, которые перешли на сторону Финляндии в годы войны продолжения с 1941-го по 1944-й. Шла речь о тысячах советских граждан, которые были запрошены и выданы Финляндией Советскому Союзу. То есть сигналы, которые посылало руководство Финляндии, были очевидны: мы хотим сохранения добрососедства.
Но, безусловно, внешний фон в первые годы после завершения войны был очень тревожный. С одной стороны, начавшаяся холодная война между победителями Гитлера. С другой стороны, нарастание противоречий. Противоречие вокруг гражданской войны в Греции, с одной стороны. Противоречия, которые особенно концентрировались в Германии, где выкристаллизовывались контуры будущих ФРГ и ГДР как раз именно в этот период времени. Это план Маршалла и отношение к плану Маршалла, которое очень сильно вбило клин между будущим Востоком и Западом в Европе и предопределило расклад сил.
И тот факт, что под нажимом советской стороны Финляндия в 1947 году отказалась от участия в плане Маршалла, этот сигнал был весьма и весьма тревожен, поскольку именно так советское руководство действовало, притягивая к себе те политические структуры, которые руководили Польшей, Чехословакией — теми странами, которые сначала были нами освобождены, но впоследствии советизированы по образцу сталинского СССР. И, как известно, на примере Польши, Чехословакии, просоветские местные правительства действовали очень жёстко. Однако здесь начались моменты, которые снова вывели Финляндию на особое положение. Это достаточно беспрецедентное решение. 22−23 февраля 1948 года к руководству Финляндии обратился в письменном виде сам Сталин. И непосредственно с предложением: а давайте создадим подобное соглашение (как раз о чём три года до этого говорил Маннергейм), где будут фигурировать и дружба, и сотрудничество. Видимо, за этот промежуток от выхода Финляндии из войны до предложения со стороны советского руководства «а давайте оформим наше партнёрство» за эти три года чаша политических весов склонилась в сторону того, что нам невыгодны позиции товарища Сталина, Молотова, нам невыгодно советизировать Финляндию.
Причин тому может быть немало. Но в числе прочего вспомним слова, приписываемые Сталину, которые сохранились в источниках личного происхождения, описывающих встречу в Тегеране в конце 1943 года. Из нескольких источников Сталин в контексте обсуждения послевоенной судьбы Финляндии сказал, что народ, который столь яростно защищал свою независимость, как минимум заслуживает положительного отношения. Это с одной стороны. С другой стороны, имела место некая обеспокоенность наших бывших союзников по Второй мировой войне. Всё-таки англо-американские союзники и после непосредственного завершения войны придавали пускай не приоритетное (всё-таки это была не Польша и не Греция) некое значение Финляндии и её судьбе.
То есть и союзники по антигитлеровской коалиции с одной стороны и советское руководство с другой стороны понимали, что положение Финляндии как весьма своеобразного союзника Гитлера накладывает некие внешние условия на ситуацию, как с Финляндией быть после войны. Это признавалось обеими сторонами, что нельзя подходить к Финляндии с такими лекалами, как, например, это было в отношении Румынии, Венгрии и прочих известных союзников Третьего рейха. И получается такой комплекс причин. И стойкость финнов, которая вызвала уважение и признание этого факта со стороны советского руководства. Это и некая обеспокоенность со стороны англоамериканцев. И те попытки, которые Сталин делал для недопущения разрастания холодной войны в первые годы ещё до объявления ФРГ и ГДР, до начала конфликта. Напомню нашим зрителям и слушателям, что советская сторона не стала поддерживать коммунистических партизан в Греции особенно активно, не стремилась к этому. В результате в Греции победили антикоммунистические силы в их гражданской войне. Делались сигналы и политические жесты, что мы не хотим обостряться сверх необходимости, что давайте будем соблюдать те условия возможного послевоенного устройства Европы, которые прорабатывались на встречах руководителей антигитлеровской коалиции хоть в Тегеране, хоть на Московской конференции, хоть в том знаменитом эпизоде 1944 года, где Сталин и Черчилль на листе бумаги делили зоны влияния военного и политического в Центральной и Восточной Европе, что память об этом была ещё жива. И хотелось, что давайте попытаемся к чему-то из этого вернуться.
И все эти вещи в совокупности предопределили, почему Финляндия не была советизирована и почему Финляндии было сделано подобное предложение, почему оно было воспринято. И в результате это показательно, что одним из людей, которые будут участвовать в разработке и участии в переговорах в рамках этого соглашения, помимо самого Паасикиви, который к этому времени уже был президентом Финляндии, будет ещё один из героев нашей сегодняшней беседы — Кекконен, который был особо доверенным лицом Паасикиви и был отряжён к участию в выработке этого союзного соглашения о дружбе и сотрудничестве, несмотря на свою довольно неоднозначную репутацию, поскольку всего несколько лет до этого Кекконен был настроен достаточно антисоветски, что надо возвращать потерянные территории по итогам Зимней войны, надо воевать с СССР. Но он точно так же, как его политический учитель Паасикиви, был реалистом и прагматиком. И, несмотря на обвинения, которые прозвучали в адрес Кекконена, что он политический перевёртыш, он тоже чётко понимал, что Финляндии необходимо каким-то образом обезопасить себя, добиться условий созидательного развития. А это возможно только при доброжелательном отношении с восточным соседом.
В. ДЫМАРСКИЙ: Мы знаем, что во многих социалистических странах будущего социалистического лагеря 1940-х всё начиналось с формирования правительства народного фронта. Как я понимаю, в Финляндии коммунисты тоже вошли в правительство послевоенное? Это по настоянию СССР было сделано?
А. ГЕХТ: Да, безусловно. Один министерский портфель был передан представителям только что вновь разрешённой коммунистической партии Финляндии. Компартия Финляндии четверть века находилась в подполье. После событий гражданской войны в Финляндии её деятельность была крайне ограничена. Количество деятелей компартии минимальное. Сколько их могло быть в условиях подполья? Их численность оценивалась в пару тысяч буквально. Как только были установлены новые отношения, компартия Финляндии вышла из подполья и одному из её представителей был дан министерский пост. Это тоже можно смело назвать в числе сигналов готовности к конструктивному взаимодействию, которое посылало финляндское руководство. Это безусловно.
В. ДЫМАРСКИЙ: Насколько Паасикиви, а затем Кекконен, эта новая политика поддерживались населением Финляндии? Вы в самом начале говорили, что там непонятно почему были довольно сильны антисоветские настроения.
А. ГЕХТ: В целом поддерживалась. Надо сказать, что внутриполитические дебаты в Финляндии, конечно, происходили. И тут было не без некоего парадокса. Казалось бы, в адрес советской стороны должны в большей степени смотреть силы левые. Однако именно социал-демократическая партия Финляндии занимала очень жёсткую антисоветскую позицию. И в целом многие её руководители были настроены антисоветски. И советская сторона весьма скептически относилась и к социал-демократическому движению в Европе в целом, и к представителям социал-демократии в Финляндии в частности.
Однако компартия Финляндии была малочисленна. Едва-едва вышла из подполья. Не имела никакого опыта участия в общественно-политической и государственной жизни, в государственном управлении, законотворческом процессе. За тот период, как она вышла из подполья, рассматривать её как серьёзную политическую силу, дееспособную саму по себе, пускай даже подпитываемую СССР, но при этом пользующуюся широкой общественной поддержкой, было абсолютно нельзя. И в результате, как это ни парадоксально, одной из движущих сил, которая выступала за сближение с СССР, как это было в финляндской тогдашней традиции, за восточную политику, восточную торговлю (они такими терминами оперировали), была аграрная партия, которую представлял Кекконен. Буржуазная партия. Она не была обременена даже таким примиренческим марксизмом, какими были местные социал-демократы. Таково положение вещей. В результате эти аграрии, которых представлял Кекконен, много десятилетий ожесточённо конкурировали за голоса с социал-демократами.
Тем не менее (и это очень важный момент) именно к странам Северной Европы относятся несколько рекордов, которые интересны, говоря о демократических странах. Подобно тому, как в соседней Швеции был установлен рекорд, что около четверти века страной руководил премьер-министр социал-демократ, абсолютно демократическим путём избиравшийся снова и снова, порядка четверти века, года 23. И примерно аналогичным образом обстояла и ситуация в ходе выборов в парламент и в ходе выборов президента республики, как это было уже на территории Финляндии. Никто не приходил к узурпации власти. Паасикиви просто этого не успел в силу возраста.
Кекконен, который был его моложе, мог бы увлечься, например, коллекционированием президентских сроков, но тоже этим не занялся. Хотя мы должны отметить, что один раз для продления его президентских полномочий принимался экстраординарный закон финляндским парламентом. Но это было уже в середине 1970-х. К этому времени Кекконен пользовался абсолютно колоссальным авторитетом. Говорить о наличии серьёзных политических оппонентов, кто бы мог действительно составить ему серьёзную политическую конкуренцию, практически не приходилось. И всё это без захвата контроля за СМИ. В Финляндии 1947 года отменили цензуру в государстве, если мне не изменяет память. Кончилась цензура военного времени в первые послевоенные годы. Не шло речи и о том, что захватывалась избирательная система силами, которые могли бы поддерживать Кекконена. Более того, крупные финляндские СМИ принадлежали его оппонентам как напрямую, частным образом, так и поддерживали идеологически. При этом у Кекконена могли отнюдь не складываться отношения такие доброжелательные, сердечные с воротилами, магнатами газетной индустрии, но при этом он пользовался широкой, масштабной общественной поддержкой. И это означает, что широкие слои финского общества либо поддерживали, либо не возражали против того курса, что проводился.
И здесь резонно заметить почему. Первые послевоенные десятилетия были для Финляндии очень тяжёлыми. Это и инфляция, и жертвы людские, определённые материальные разрушения, масштабные репарации, назначенные нашей страной. Друзья финны хотели схитрить и расплачиваться американскими долларами по курсу 1943 года, но что русская сторона сказала: нет, по курсу 1938 года, по довоенному доллару. И всё это отражалось. Первые послевоенные годы до конца 1950-х Финляндии было очень сложно и добиваться общественного мира, и финансового мира. И Паасикиви, и впоследствии Кекконену было очень непросто. Но в немалой степени им удавалось доказывать, что восточная политика приносит свои дивиденды. Что по мере развития дружеских отношений между нашими странами СССР сильно сократил объём репарационных выплат. Это был жест доброй воли со стороны советского руководства. Вы к нам по-хорошему, и мы к вам по-хорошему. Это примечательный факт: Финляндия стала первой из стран, кто относился к державам оси, был союзен, кто расплатился по репарациям. И Финляндия расплатилась сама, своими силами. У неё не было внешних источников помощи. Там не было вливания американских капиталов.
>Стал сказываться эффект особого преференциального положения Финляндии на советском рынке и шире — на рынке стран экономической взаимопомощи. В результате этот экономический компонент стал приносить всё более и более заметный вклад в дело финского процветания.
В. ДЫМАРСКИЙ: Я правильно помню, что у Финляндии был особый статус? То ли ассоциированного члена, нет?
А. ГЕХТ: Нет, непосредственно ассоциированным членом Финляндия не была. Я не готов сказать, чтобы не вводить в заблуждение. Но уместно предположить, что если Финляндия была ассоциированным членом Европейской ассоциации свободной торговли, то какая-то форма партнёрства была и с СССР. Но тогда страны, которые заявляли о своём нейтралитете или тяготели к нейтралитету, как Финляндия, были очень осторожны в своих взаимоотношениях со своими экономическими блоками. Швеция и Финляндия избегали вступления в ЕС, например, потому что это бы отразилось на их политике нейтралитета. В первую очередь всё упиралось в экономическое взаимодействие, выгодную торговлю. И эхо от этой торговли, её импульс стали в Финляндии ощущаться, как только они расплатились с репарациями.
И уже с начала 1960-х финны чувствуют, что они живут лучше. И с каждым годом они начинают жить всё лучше и лучше. И, памятуя о том, как голодно они жили в военные годы, послевоенные десятилетия, конечно они понимали, что это прямой результат этой самой линии Паасикиви — Кекконена. И что даже если финны и не поддерживают политику президента, основанную на дружбе, то по крайней мере глупо было бы возражать против тех дивидендов, которые она даёт государству. Возможно, отнюдь не все слои финляндского общества могли радостно поддерживать линию Паасикиви — Кекконена, но они не выступали против, осознавая, что она даёт весомый вклад: то, что финны стали лучше.
В. ДЫМАРСКИЙ: Я проверил: у Финляндии был статус наблюдателя.
А. ГЕХТ: И необходимо коснуться исторического феномена, уникального стечения обстоятельств: как сравнительно небольшая, недавно обретшая независимость страна, находящаяся на периферии Европы и на периферии общественного мнения коллективного Запада, как подобная страна, бывшая союзником Третьего рейха, которая в сознании западного гражданина отягощённая слишком тесным взаимодействием с СССР, становится пространством, где происходит Хельсинкский процесс, совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Символ разрядки конца 1960-х — середины 1970-х.
Рассуждая об особом характере взаимоотношений Кекконена и советского руководства, а Кекконен умел дружить, он дружил с Хрушёвым. Когда Хрущёва сняли, он дружил с новым советским руководством, ходил в баню, на охоту, по горам, дружил семьями, хорошо понимал по-русски — это всё было. И было довольно искренне, то есть имелось и тесная личностная симпатия. Но всё ни разу не отменяет того факта, что Кекконен точно так же обращал внимание в сторону Североатлантического блока. За редчайшим исключением, все встречи формата официальных государственных визитов, частных встреч, формата визитов в Ленинград, где могли встречаться руководители двух стран, любое всестороннее взаимодействие, которое было у финляндского руководства с советским, в этот же год, либо до, либо после, подкреплялось аналогичными, но, возможно, менее дружескими, менее эмоционально окрашенными официальными встречами. Яркий пример — события 1961 года, когда Кекконен в прямом смысле этого слова после встречи с Кеннеди, которая, если мне не изменяет память, закончилась на Гавайях, сел на самолёт и полетел в Новосибирск к Хрущёву.
В. ДЫМАРСКИЙ: Никогда не выполняли они роль посредников, медиаторов между СССР и Западом?
А. ГЕХТ: В первую очередь эту роль они и исполнили в рамках Хельсинкского процесса. Советское руководство не единожды обращалось к коллективному Западу с какими-то проектами системы международной безопасности. Это и идеи, которые были ещё в 1930-е, послевоенные десятилетия, инициативы по созданию безъядерных зон в Европе. С идеей создания безъядерной зоны в Северной Европе выступила именно Финляндия, поддерживая позицию Советского Союза. Она выступала проводником между политической линией СССР, но сразу оговоримся, когда это и ей было выгодно. И когда после событий Пражской весны, после событий в Чехословакии 1968 года вновь обострились отношения в Европе, советское руководство было заинтересовано, что нужно что-то сделать, чтобы как-то институционализировать отношения с блоком НАТО, сколько ещё может быть берлинских кризисов, кубинских, обострений вокруг наших действий в отношении Чехословакии, их действий в отношении во Вьетнаме, именно Финляндия выступила страной, которая вслух сказала: мы поддерживаем, и давайте на нашей территории.
И это крайне важно, что наши западные партнёры восприняли голос Финляндии соответствующе. Важное уточнение: по документам американского госдепа как минимум с 1954 года Финляндия проходила как самостоятельное государство, не рассматриваемое как сателлит СССР. США как лидер коллективного Запада не воспринимали Финляндию как закамуфлированный голос СССР. И, возможно поэтому, были готовы к тому, чтобы именно на территории Финляндии в 1969 году пошли первые переговоры об ограничении СНВ-1. А после того как эти переговоры увенчались успехом, именно Хельсинки становится центром совещания по безопасности и сотрудничеству, которое устраивало всех: и Финляндию, практически лучшего друга СССР, и при этом коллективный Запад во главе с США, которые не возражали против подобного пространства и Финляндии как партнёра.
И во многом это связано и с дальновидностью Кекконена, который с завидным упорством выстраивал отношения и с коллективным Западом, и который активнейше использовал площадки в виде ООН, где Кекконен выступал и вслух обращал внимание на стойкую приверженность Финляндии делу мира. Да, Финляндия дружит с СССР, но стремится к нейтралитету, открыта ко всем, на её территории режим особого преференциального взаимодействия равен и для стран социалистических, и для стран не социалистических: мы будем взаимодействовать со всеми. И, несмотря на регулярно раздававшуюся критику в адрес Кекконена, критику и внутри его страны, где его называли и агентом влияния КГБ, и агентом влияния Кремля — как только ни называли, и на критику, которая раздавалась на Западе в адрес Кекконена, тем не менее политические элиты и политическое руководство противостоящих блоков было согласно, что Финляндия — подходящее пространство, чтобы сесть и договориться об условиях комфортного общежития в Европе.
В. ДЫМАРСКИЙ: Спасибо большое! Можно просто сказать: вот что значит мудрая политика, вот как можно сохранять мир.
А. ГЕХТ: Хочется закончить цитатой Кекконена: «Не мудро поступает страна, которая ищет врагов поблизости среди соседей, а друзей — далеко». К сожалению, мы сейчас можем констатировать, что от линии Паасикиви — Кекконена не осталось практически ничего, с одной стороны. А с другой стороны, в современности нет ни желания, ни стремления у противостоящих друг другу держав, чтобы повторить опыт Хельсинкского процесса. Пока, видимо, не готовы ни одна из противостоящих друг другу сторон посмотреть на тот опыт, который пришёлся на поколение их отцов. И как был прецедент того, что можно со взаимным уважением и соблюдением взаимных интересов решать свои политические противоречия без иных путей.
В. ДЫМАРСКИЙ: Спасибо! До встречи в следующих программах.