Снова об ужасах советской украинизации

В последние годы мне попадалось на глаза немало российских статей и фильмов, авторы которых утверждали, что советская власть все 70 лет своего существования проводила в УССР политику украинизации. То есть, насильственного насаждения украинского языка, искусственно созданного на основе малорусских говоров, и формирования из жителей УССР, ни много ни мало, украинской нации... В украинцев превращали русских малороссов, ещё более русских великороссов и, вообще, всех, кого угораздило тут жить.
Причём, стоят на этом как новомодные имперцы, так и российские коммунисты. Яркий пример последних - "товарищ Краснов": "Все послесталинские годы шёл ползучий реванш лезущих в партию свидомых элементов, которых перестали систематически вычищать. И тем не менее, украинское руководство, уйдя от сталинской линии тактически, вынуждено было следовать ей стратегически, поскольку Украина оставалась в одном культурном и экономическом поле с остальным Советским Союзом. Украинизации продолжалась, украинский язык навязывали (вопреки сталинской линии) и тем жителям украинской СССР, для которых украинский язык не был родным... Но несмотря на это украинское население неуклонно переходило на общий для Советского Союза русский язык."
Всё равно получается, что украинское население переходило на русский язык вопреки линии партии, которая состояла в том, что украинский язык в УССР надо навязать даже русским и всем остальным её жителям, для которых он не был родным.
Это входит в полное противоречие с тем, что я ничего такого не замечала во второй половине 70-х и 80-х годах, когда училась в школе и институте: школ с украинским языком обучения в Харькове к тому времени не осталось, даже в старших классах школ в райцентрах и украинских сёлах преподавали на русском. Что выглядело логично: если в харьковских вузах преподавание ведется только на русском, на русском издаются почти все книги, газеты и журналы, идут фильмы в кинотеатрах, говорит радио и телевидение, то какой смысл учить в школах на украинском, который всё равно не пригодится в будущем?
Это противоречие заставило меня покопаться в мемуарах украинских партийных деятелей. Обнаружилась книга П.Е. Шелеста "Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена Политбюро ЦК КПСС."
Я слышала о нём от отца. По его словам, в 1972-м Шелеста сняли с должности первого секретаря Коммунистической партии УССР за украинский национализм. Отец, правда, никакого национализма в его деятельности не усматривал.

Далее - фрагменты из книги Шелеста.

"4 августа 1962 года.
Принял Дубину К. — профессора, доктора исторических наук. Он мне рассказал о сложной обстановке в Институте истории ЦК КПУ. Готовится второе издание истории КПУ. Многие вопросы фальсифицируются, принижается роль коммунистов Украины в борьбе за восстановление Советской власти. Многих руководителей того времени чуть ли не обвиняют в национализме и сепаратизме. Назаренко стоит на правильных позициях, но москвичи — Снегов и Минц — все делают, чтобы принизить роль и значение КПУ.
Просит меня найти возможность обо всем рассказать Н. В. Подгорному. Его просьбу выполнил. «Мастеров» на фальсификацию у нас хватает, на этом даже ученые степени зарабатывают.
...

10—12 июня 1965-го проходило заседание Президиума ЦК КПСС. Основные вопросы — организация управления промышленностью. О предстоящем пятилетием плане. О подготовке к ХХIII съезду КПСС.
По первому вопросу информацию сделал А. Н. Косыгин — речь его была не совсем собранной, неубедительной. Большие нападки были на систему совнархозов: якобы из-за них у нас довольно вялая экономика страны, и при них снизились якобы все технико-экономические показатели в промышленности и строительстве, упала производительность труда, на вложенный рубль нет должной отдачи, снизился национальный доход. И вообще все грехи в экономическом развитии приписывались совнархозам. Все это было натянуто и не отвечало действительности, просто надо было принизить роль совнархозов, чтобы перейти к новой реорганизации, созданию министерств, хотя немногим больше года все ратовали за создание совнархозов, всячески их поддерживали, говорили, что это «единственно правильный ленинский курс».
После Косыгина выступил Брежнев. Он в довольно осто­рожной форме поддержал Косыгина, зная, что почти все республики неохотно идут на создание министерств, и не потому, что они строго придерживаются системы совнархозов, а пото­му, что в пользу создания министерств не было приведено аргументированных доказательств. Однако Л. И. Брежнев дал нам понять, что вопрос идет о централизации управления промышленностью. В подтверждение этого он приводил ряд приме­ров местничества — мол, имеет место оторванность партийных комитетов от производства, плохая работа Госплана, но это тоже не было убедительным. На этом и закончилось обсужде­ние этого важного вопроса.
Мы все поняли, что вопрос о создании министерств был предрешен. Оставалось теперь одно: добиться того, чтобы были созданы союзно-республиканские министерства по отдель­ным отраслям промышленности, чтобы в республике остава­лась технико-экономическая организация, опора и влияние на промышленное производство, на ведение хозяйства.

2 сентября было заседание Президиума ЦК КПСС.
...
Еще когда я пришел на заседание Президиума, заметил некоторое настороженное отношение ко мне. Товарищи, которые всегда тепло и радушно относились ко мне, при разговорах со мной не смотрят в глаза, как-то заметно уходят от конкрет­ных разговоров. Я почувствовал, что произошла очередная интрига.
В конце заседания Брежнев объявил, что есть еще один вопрос, который ставится в неофициальном порядке: вопрос
о записке тов. Шелеста по внешнеполитическим вопросам (о работе Внешторга). Я сразу понял всю натянутость ко мне товарищей, они предварительно уже были «подготовлены» к этому разговору. Н. В. Подгорный, когда получил эту запи­ску, то направил Патоличеву и Новикову, чтобы они разо­брались, изучили вопрос и внесли предложения. Казалось бы, чего проще: рассмотреть записку, если она заслуживает внимания — дать предложения, если вопросы неправильно освеще­ны — дать разъяснения. И на этом конец делу. Но нет, вокруг этой записки преднамеренно был раздут вопрос, якобы в ней искажается ленинская внешняя политика.

Только впоследствии мне стало известно, что всю "прора­ботку" моей записки организовал Брежнев. ... В мой адрес было высказано много «острой критики» — говори­ли о моей неосмотрительности, незрелости, что мою записку могут в своих целях использовать классовые враги. Якобы эта записка направлена на подрыв монополии внешней торговли, на расшатывание единства народа.

Все выступающие говорили, что они «этого» от меня не ожидали. А я слушал и сам не понимал, что я сделал, чтобы вызвать такую «бурю в стакане воды». Но когда в речах начали проскальзывать вопросы, связанные с тем, что на Украине якобы слабо ведется борьба с проявлениями буржуазного на­ционализма, что идеологическая работа, особенно среди моло­дежи, ослаблена, а пропаганда дружбы народов и интернацио­нальное воспитание поставлены плохо — стало ясно. Это все было измышлением, неправдой и беспардонной ложью. На этом заседании некоторые ораторы договорились до того, что на Украине очень чтят Т. Г. Шевченко, что он среди народа, в особенности среди молодежи, является чуть ли не кумиром, то что это ни что иное как проявление национализма, крамола.

В горячке или преднамеренно было наговорено много глупостей и оскорблений, необоснованных обвинений в адрес руководителей республики. Утверждалось, что, мол, Украина претендует на особое положение, проявляет местничество. Говорили и о том, что нарушается государственная и плановая дисциплина. В этом конкретно пытались обвинить Казанца, Кальченко, Скабу.

Договорились даже до того, что на Украине слишком много говорят на украинском языке и что даже вывески на магазинах и названия улиц написаны на украинском языке. Севастополь-де — город русской славы, а в нем есть надписи на украинском языке. Выходило так, что славу Севастополю со­здавали только русские. И вообще дошли некоторые до того, что объявили украинский язык искаженным русским. Во всем этом проявлялся самый оголтелый шовинизм, и в осо­бенности это было в выступлениях Шелепина, Суслова, Демичева, Косыгина. Впоследствии им всем за это стыдно было, но каково всю эту организованную Брежневым клевету на украин­ский народ, партийную организацию пережить! Да и в мой адрес была организована самая настоящая клевета и политическая травля.
Подгорного обвинили в каком-то «кураторстве» над Украи­ной. Продолжая обсуждение моего письма-записки, начали го­ворить о том, что, мол, на Украине в руководстве ЦК, аппарате и в обкомах партии нет русских. Все это было враньем, интри­ганством, разгулом шовинистических страстей.

Спокойно выступил лишь А. И. Микоян, разумно, предупре­ждающе, что такое «обсуждение» вопроса доводит до определенных перегибов и может вызвать нежелательные политиче­ские эксцессы. Шелепин не унимался, предлагал даже сделать «организационные выводы», собрать Пленум ЦК КПУ и там все вопросы обсудить.
Я выступил, отверг все необоснованные обвинения в адрес партийной организации Украины и руководства. Что касается записки, то я сказал, что, может быть, надо было посоветовать­ся, прежде чем писать ее, но если так стоит вопрос, то тогда я никаких записок в ЦК писать не буду, ибо каждую из них могут истолковать превратно. «Что касается,— сказал я Шелепину,— оргвыводов, то вы мало в чем разбираетесь, что делается на Украине, и если хотите созвать Пленум, то созывайте, послушаете, что вам там скажут!»
Очевидно, это возымело свое действие, потому что Брежнев заявил, что, мол, мы только обсуждаем этот вопрос, а не делаем никаких выводов.

Подгорный выступил очень резко, отверг все необоснованные обвинения в адрес партийной организации Украины и его лично. Дал достойную отповедь секретарю ЦК Демичеву по поводу нападок на Скрыпника. Он сказал Демичеву: «Хорошо было бы, если бы все коммунисты, в том числе и вы, товарищ Демичев, хотя бы немного были похожи своими делами на товарища Скрыпника. Это был настоящий коммунист».

Выступление Брежнева носило характер примирения, оно было расплывчато, неопределенно, неуверенно, чувствовалось, что он лавирует. К чему-то совсем неуместно и неразумно вспомнил об украинизации при Скрыпнике, непростительно издевательски высказался об украинском языке, а это значит о культуре и украинском народе. Сам заварил всю эту кашу, но до конца расхлебать ее побоялся, показал свою полную несо­стоятельность, но при этом проявил большие свои «способно­сти» к интриганству. Если бы он в то время решился созвать Пленум ЦК КПУ и обо всем этом, что было сказано в адрес партийной организации Украины, узнали члены ЦК КПУ и пар­тийный актив, то еще неизвестно, чем это могло кончиться для «затейников» этого неразумного дела. Я перед Брежневым настаивал созвать Пленум, пусть кто-либо приедет и все, что говорилось здесь, на Президиуме, выскажет членам ЦК Украи­ны! Брежнев опасался этого. Он, очевидно, понимал, что в то время членами ЦК КПУ всему этому поклепу был бы дан самый настоящий политический бой и наверняка кое-кому из центра несдобровать было бы.

Между тем дело показывало, что интересы Украины по внешнеполитическим вопросам игнорировались. В то время как в Узбекистане, Казахстане, Туркмении, Таджикской, Киргиз­ской, Грузинской, Армянской и Азербайджанской республиках еще в 1961 году были организованы торговые палаты, на Украине не решался этот вопрос.
Все же было принято решение подготовить предложение по моему письму.
Обо всем, что произошло на Президиуме ЦК КПСС, как нас «обсуждали», я, естественно, проинформировал членов Прези­диума ЦК КПУ, было это воспринято нездорово.
Спустя два месяца после разбора моего заявления-письма было все-таки принято решение, в котором осуждалось как политически неправильное мое письмо в ЦК. От всего этого у меня на душе остался тяжелый осадок, я думал: где же правда и откровенное обсуждение всех вопросов единомышленниками? Я убедился, что все это только на словах, в политике — интри­ги, недоверие, борьба за свое влияние, а дела страны и судьбы народа — это дело третьестепенное, словами об интересах на­рода прикрывается все и вся.

Брежнев, чувствуя свою слабость и непопулярность, все время держался за Подгорного, и если бы не Подгорный, Брежнева буквально на второй год убрали бы. Чувствуя, что я все время нахожусь в тесном контакте с Подгорным, он, Брежнев, и ко мне часто обращался за советами и консультациями, я же относился ко всему этому довольно натянуто, хотя Подгорный меня уговаривал: «Петро, забудь, все в жизни быва­ет».

1 сентября получил дерзкую и глупо необоснованную в обвинениях записку Шелепина — она была разослана по Президиуму ЦК КПСС. В этом «документе» обвинялось руководство республики в местничестве и, оказывается, оно проявлялось в том, что мы для «тылов» черной металлургии республики, которая составляет 52% союзного производства, взяли несколько тысяч тонн сверх плана производства металла для ремонтных целей, так как Госплан совершенно не выделял для этих нужд металла. Весь огонь в записке был сосредоточен на И. П. Казанце, и это по двум причинам: потому, что Казанец так же, как и я, всегда защищал интересы республики, исходя из ответственности в промышленности, понимая, что от того, как будет работать по выполнению планов Украина, зависит в целом успех по стране. ...

Через некоторое время Казанца пригласили в Москву и под благовидным предлогом, по существу, устранили его от работы Предсовмина республики, предложив ему должность министра черной металлургии Союза. Хотя Казанец и отказывался от этого «выдвижения», ему довольно прозрачно дали понять, что он может «потерять все». Так «хитросплетениями» Брежнева началась расправа с кадрами, которые имели свое мнение и толкование в важных государственных вопросах, которые не обла­дали угодничеством и подхалимством. Шелепин в этом эпизоде был Брежневым использован как орудие, ибо впоследствии он сам попал в опалу и был безо всякого повода освобожден от работы и обязанностей члена Политбюро ЦК, но это уже другой заход по «расстановке» кадров — убрать всех товарищей, кто активно помогал Брежневу прийти к власти и кто представлял маломальскую для него опасность, имея свое мне­ние.

15 сентября мне позвонил Брежнев, поинтересовался обста­новкой в республике, сообщил, что подготовлено постановле­ние по моей записке по внешнеторговым вопросам — я не стал спрашивать, какого содержания постановление. Его, видно, это задело, он мне задал вопрос: «А почему ты, Петр Ефимович, не интересуешься содержанием постановления?» Я ему ответил: «Мне все равно, потому что я считаю, что вопрос мой не заслуживал такого «пристрастного» обсуждения». Затем Брежнев спросил, получил ли я записку Шелепина? Я ответил, что получил и что мы готовим ответ. Брежнев насторожился и спросил: «А какого содержания?» Я ответил, что в записке Шелепина руководству республики, всей партий­ной организации Украины брошено незаслуженное и несправед­ливое обвинение и что мы это без ответа оставить не можем. Брежнев мне как-то растерянно сказал: «Подумайте, может быть, не стоит разжигать страсти». Я ответил, что не мы первые начали разжигать страсти и что без ответа это оставить нельзя, я с запиской ознакомил всех членов Президиума ЦК КПУ и что мы приступили к составлению ответа.
Позвонил Н. В. Подгорный, тоже поинтересовался запиской Шелепина и какая у нас на нее реакция, я также ответил, что мы готовим ответ. Подгорный; сказал, что, может быть, не стоит писать ответа, потому что это получит большой резонанс, и так затеяли «большую закулисную игру», не дав расшифровки этой игре. Из разговоров с Подгорным я понял, что Брежнев не владеет положением дел и ради своего «укрепления» готов пожертвовать любым из нас, лишь бы удержаться в своем довольно шатком положении.

7 октября 1965 года я уехал в Москву для того, чтобы окончательно согласовать все кадровые вопросы во всех инстанциях, в частности, о Предсовмина вместо Казанца. Кадры министров республики согласовал в Секретариате ЦК КПСС с секретарями ЦК тт. Подгорным, Шелепиным, Устиновым, Рудаковым. Существенных замечаний не было, все представ­ленные кандидатуры прошли. Все кандидатуры по союзно­республиканским министерствам были согласованы с союзными министерствами, и замечаний тоже не было. На приеме у Л. И. Брежнева тоже не было никаких вопросов по министрам, за исключением некоторых уточнений.
...
6—7 ноября [1965-го] — торжественное заседание, посвященное 48-й годовщине Октября, проходило в Октябрьском дворце. Доклад делал Грушецкий — вяло, нудно, косноязычно, неграмотно, просто стыдно было слушать. Сам не понимаю, как это можно было допустить.
Парад и демонстрация прошли хорошо, настроение у людей хорошее, никаких политических проявлений не было. Правда, в Киеве в некоторых почтовых ящиках и кое-где на улицах были обнаружены листовки с «возмущением», что идет полная русификация Украины, а мы, руководители, не придаем должного значения украинскому языку.
О том, как прошли праздники, и о листовках доложил Брежневу.
...
12 ноября был разговор с Брежневым Л. И. Я доложил, что сахарной свеклы сдадим 40—41 млн. пудов. Совещание секрета­рей обкомов КПУ по вопросу подготовки к XXIII съезду КПСС прошло хорошо. Комплектация министерств закончена и разме­щение тоже, входим в новое русло работы. Урожай зерновых по республике составит 18,5 центнера с гектара, в том числе кукурузы 24,6. Доложил ряд других вопросов, в том числе по подбору и расстановке кадров.
В конце нашего разговора Брежнев затронул вопрос об А. И. Микояне: мол, уже стар — ему исполнилось в то время 70 лет. Продолжая разговор о Микояне, Брежнев с каким-то пренебрежением сказал о нем, что он увлекся мемуарами — стоит подумать о его замене, оживить работу Верховного Сове­та. Я молча воспринял этот разговор, но сам подумал, что Микояна Брежнев хочет убрать из состава Политбюро потому, что А.И. Микоян имел свое мнение и часто на Президиуме ЦК КПСС вступал с Брежневым в крупные разго­воры по принципиальным вопросам. Впоследствии я также понял, что велась подготовка к тому, чтобы Н.В. Подгорного убрать с должности секретаря ЦК КПСС, переместить его на «почетную должность» Председателя Президиума Верховного Совета.

Довольно странное и непонятное явление в ЦК КПСС: кое-кто из скороспеченных «теоретиков», и главным образом Сус­лов, без повода и причин начали поднимать национальные вопросы, явно с позиций шовинистических — не партийных, тем более не ленинских. Иногда просто искусственно создава­лись национальные вопросы, хотя каждому разумному человеку ясно, что национальные вопросы не должны заслонять социаль­ных проблем, которые должны находиться прежде всего в цен­тре внимания партии. Каждому, не оторванному от жизни человеку, тем более политику, должно быть ясно, что активная работа в экономической и политической областях, направлен­ная в интересах народа нашей страны, снимает много вопросов и обеспечивает успех строительства нового общества, намного легче решает и все национальные вопросы.
...
13 января [1966-го] мной в ЦК КПУ было проведено совещание, в нем участвовали украинские писатели, преподаватели Университета и ВПШ, крупные историки, работники ЦК КПСС по вопросам науки и пропаганды: Гончар, Бажан, Назаренко, Чеканюк, Дубина, Копнин, Ямпольский, Шамота, Новаченко, Головко, Иванов, Скаба, Шевель, Кандуфор. На совещании рассматри­вался вопрос о том, чтобы дать критическую оценку «вредным идеологическим документам», поступившим в ЦК КПУ. Речь шла прежде всего о трактате И. Дзюбы «Интернационализм или русификация» и «Письме 77». Было договорено, что эта группа товарищей к 25 января даст в ЦК обстоятельный и обос­нованный документ, разоблачающий «Письмо 77» и «Интерна­ционализм или русификация», написанный Дзюбой.

О.Т. Гончар отказался участвовать в работе этой комиссии, о чем он в письменном виде уведомил ЦК. Такой поступок нас всех огорчил. Впоследствии к нему пришлось применять неко­торые меры воздействия, и это себя оправдало. Правда, были не в меру «горячие» головы, которые требовали чуть ли не исключения Гончара из партии, вывода его из состава ЦК и отзыва из депутатов, глубокой его идеологической «проработ­ки» — это были левацкие загибы. Пойти по этому пути, значит навредить нашему общему делу — оттолкнуть, а может быть, и потерять талантливого писателя и влиятельного человека среди творческой интеллигенции. ...
Мою позицию в отношении Гончара неизменно поддерживал Н. В. Подгорный, он-то лучше других разбирался в этом слож­ном деле. Некоторые даже требовали арестовать Гончара. Ко­гда я об этом рассказал Подгорному, он ответил: «Знаешь, Петро, нас с тобой арестуют, никакой черт и слова не скажет. О Гончаре заговорит мир, да и вообще, какой идиот вынашивает такую «идею»?».
...
Из Ялты позвонил Д. С. Полянский. У него осталось хорошее впечатление о городе, его руководите­лях, о порядке, но все же высказал «серьезное» замечание, что якобы министр торговли Украины А. Сахновский дал указание на всех торговых точках Крыма переписать названия на украин­ский язык. (Это было неправдой.) Были вывески смешанные (и украинские, и русские). Но вот оказалось, на Украине еще одна «крамола». Полянский только отражал мнение и настроение высокопоставленных, но убогих и ущербных «идеологов». До чего же ограниченность мысли, на что тратятся время и энер­гия. Почему же в Грузии, Азербайджане, Армении, Узбекиста­не, Казахстане, Прибалтийских республиках это не вызывает никаких замечаний? Только ограниченность, бескультурье, шо­винистический душок у недальновидных работников, и в первую очередь это относится к М. Суслову. Кроме вреда, это ничего не дает, а горькие последствия мы еще будем пожинать.
...
Каждый грамотный, даже немного способный, обязан пи­сать дневники, свои заметки. Это укрепляет мысль, расширяет кругозор, дает свободу мысли. Глубже понимаешь материал и саму тему, над которой ты работаешь. Вот сейчас работаю над материалом по Украине, интересный набор материала — история украинского народа и современная его жизнь. Я чувствую, что кое-кто из московских «деятелей» к этой моей книге отнесется недоброжелательно, а то и совсем враждебно. Но я делаю полезное дело не только для себя, а и для будущих поколений, оставляю след моих суждений и мыслей, и история будет на моей стороне. А что остается после человека, если он не изложил своих мыслей, убеждений исторической правды? Один тленный прах.

В Канаде собирается конгресс «свободных украинцев», он будет рассматривать тему: «Революция и ее итоги на Украине». Стараются «убедить», что Украина является колонией, а ее природное богатство истощается, украинский народ не является хозяином своей судьбы. Выдвигают тезис: «Задача украинской нации — присоединиться к свободному миру». Все это имеет определенное влияние на умы неустойчивых, подверженных шатанию людей. Нам надо повышать политическую бдитель­ность, по-настоящему находить формы и методы, завладевать умами, мыслями и чувствами наших людей, этим самым завое­вывать их доверие.
А в нашей идеологической пропаганде, организаторской работе много формализма, штампа, излишней централизации. Наши люди часто с трудом и даже с неохотой, формально воспринимают малоквалифицированную, но «централизован­ную» пропаганду.
Принято постановление ЦК КПСС «О мерах по дальнейше­му развитию общественных наук и повышению их роли в коммунистическом строительстве». Постановление нужное, но есть опасение, что все это потонет в формализме — скоро это постановление забудется, хотя с пол года вокруг этой темы основательно пошумим, а потом все забудется, так как было уже не раз. За все это обидно и делается страшно: куда мы идем?
...
26—30 марта 1968 года.
Принял О. Т. Гончара, был обстоятельный разговор о его романе «Собор». Он вызвал много разговоров и неоднозначных оценок, и это уже хорошо. Значит, он не остался незамеченным и безразличным для широкого круга людей. О. Гончар правиль­но возмущается, почему для украинского Главлита дает на «Собор» рецензию работник КГБ Украины П. Калош, ведающий вопросами идеологии. Это неправильно. Мной было дано указание прекратить это. Рецензию должен давать специалист. Московские издательства готовы издать роман «Собор» в пере­воде на русский язык, но тормозом является то, что некоторые газеты республики дают необъективную, неквалифицирован­ную оценку произведению. Особенно в этом усердствует дне­пропетровская областная газета. Первый секретарь обкома А.Ватченко, очевидно, усматривает в «главном герое» свою собственную персону. В «Соборе» выведен один руководящий деятель, который считает себя очень «идейным коммунистом», но своего отца, старого кадрового рабочего металлургического завода, вышедшего на пенсию, чтобы избавиться от «лишней обузы», поместил в дом престарелых. Все факты совпадали — действие происходит в Днепропетровской области. Родной отец Ватченко находится в доме престарелых. Ватченко груб, бескультурен, злоблив, кажется, что он ненавидит все человече­ство. Только в этом суть и причина ополчения Ватченко на Гончара. Хотя последний всячески уверяет, что он не имел в виду конкретно Ватченко как отрицательного типа в своем романе «Собор».
Во время встречи с О.Гончаром обсудили вопросы пред­стоящего совещания с секретарями Союза писателей Украины. Я лично посоветовал Гончару более четко и определенно зани­мать принципиальные позиции во всех вопросах.
Потом при моем активном содействии был издан «Собор» Гончара в Москве и имел немалый успех как на Украине, так и в стране. «Собор» был издан немалым тиражом и в украин­ском издательстве.
...
3 ноября [1969-го] был на приеме у Брежнева, поставил перед ним ряд вопросов и проинформировал по некоторым.
...
Брежнев, в свою очередь, передо мной поставил вопросы о якобы существующих фактах национализма в республике, что по этому вопросу якобы много поступает писем в ЦК КПСС. И из разговоров я понял, что главный «национальный» во­прос — это языковый вопрос.
Брежнев мне задал вопрос, поче­му наш Политиздат и издательство «Молодь» издают литерату­ру не на русском языке. Я ответил: «Да потому, что есть украинский язык, и на нем разговаривают 75—80% населения республики. К тому же, названные издательства издают литера­туру, периодические издания на украинском, русском, даже румынском и словацком языках. А если,— говорил я,— мы будем выпускать литературу только на русском языке, то тогда кто же будет выпускать ее на украинском? Москва, что ли? И почему этот вопрос не ставится перед другими республика­ми?»

Я сказал, что я хотел бы познакомиться с письмами, идущими в ЦК КПСС по этим вопросам. Брежнев промолчал. Чувствовалось, что тут действует какая-то сила, пытающаяся внести раздор между народами. Такая постановка вопроса о языке — это же проявление отъявленного шовинизма. Разве не может понять «вождь» всю несостоятельность и вредность постановки этого вопроса? Всем этим я был огорчен и возму­щен до глубины души. Тем более я знал, видел, мы все делали и делаем для интернационального воспитания кадров нашего народа. Я всегда, везде могу заявить и подтвердить, что украин­ский народ по своему складу народ интернациональный. Но, как говорится, в хорошей семье тоже могут быть уродцы, ведь это не только касается Украины. Иногда этих «уродов» порождает не менее уродливое и пренебрежительное отношение к острым национальным и справедливым стремлениям — сохранению своего языка, культуры, обычаев, наконец вековых традиций.

Когда-нибудь история рассудит всех. Во всяком случае, во­просы национальной политики — это вопросы очень сложные. Произошли немалые социальные и экономические изменения, и руководствоваться старыми мерками, значит, не решать наз­ревающих вопросов. А у нас этими вопросами: никто не занима­ется. «Оцениваются» все сложные вопросы интернациональ­ным, патриотическим воспитанием, слиянием наций, культур и языков. Причем во всех этих вопросах — «теоретических» выкладках и практических делах — много «философского тума­на», путаницы и, конечно же, искажения ленинских понятий в национальных вопросах.

Донбасс совершенно задыхается без воды как для производ­ства, так и для быта. Очень много жалоб и справедливых нареканий. В проекте плана работы по каналу Днепр — Дон­басс на 1970 год изъяты 10 млн. рублей.
Сегодня, 20 ноября, подписал письмо на имя Брежнева и Косыгина с просьбой восстановить деньги на проектные работы по каналу. По этому вопросу лично переговорил с А.Н. Косыгиным, обещал помочь. Но надо еще определиться с подрядчиком по строительству канала, им может быть только союзное министерство, вот снова узел. А Донбасс без воды дальше не может существовать.
...
14 мая [1969-го]. Рассматривал вопросы, связанные с созданием этно­графического музея Украины [имеется в виду музей в Пирогово, под Киевом], а также мемориала в честь Запо­рожской Сечи на острове Хортица. Все это крайне нужно для истории нашего народа, для поколения, для воспитания патрио­тических чувств. Очень плохо, что некоторые украинцы не знают истории своего народа и не хотят делать ничего по увековечению культуры, быта и борьбы своего народа. А судь­ба украинского народа очень сложная, трудная, интересная, героическая, страдальческая и вместе с тем счастливая. Прой­дут поколения, и может все стереться из памяти, не останется следов. Почему мы интересуемся античным миром, миром куль­тур Востока, Африки? А мир своего народа предаем забвению. Это могут делать только тупые люди, предатели своего народа, не помняющие родства, кровности своего собственного народа. Таким «представителем» является Щербицкий, да недалек от него и Ватченко. Подобные люди у власти опасны для своего собственного народа.
...
22 июля [1971-го]. Очень беспокоит чистота и грамотность украинско­го языка. В него много проникает западно-европейского «сур­жика». Украинский язык со временем может потерять свою чистоту, певучесть, глубину, колорит. Дано задание продумать предложения по этому вопросу, возможно, надо посоветоваться с учеными, филологами, языковедами, писателями, пусть они выскажут свое мнение и предложения, как уберечь прекрасный украинский язык от засорения.
...
Цветков докладывал о делах в вузах и школах, требует введения чтений лекций в высших учебных заведениях на укра­инском языке. В областных центрах республики только за последние два-три года в русских школах число учащихся увели­чилось на 30 тысяч. Украинские школы в городах уменьшают­ся. Это среди интеллигенции, особенно среди писателей, вызы­вает тревогу и возбуждение.
...
30 марта [1972-го]. В 11.00 в Кремле открылось заседание Политбюро ЦК КПСС. Работали допоздна по основной повестке дня. Вне повестки дня информация — доклад Андропова о враждебной пропаганде и ее влиянии, об обострении классовой и идеологи­ческой борьбы. Об антипартийных и антисоветских проявлени­ях внутри страны, о некоторых попытках сколачивания полити­ческих блоков. О просачивании за кордон нежелательной ин­формации и распространении «самиздата». Началось обсужде­ние доклада Андропова, вот краткое изложение всех выступле­ний.

Первым выступил я. Главное сводилось к следующему: «Идет острая классовая идеологическая борьба, при этом влияние буржуазной пропаганды на умы наших людей, особенно молодежи, огромное. Мы же об этом почему-то стыдливо умалчиваем, не отдавая полного отчета в пагубных последстви­ях этой пропаганды. Спрашивается, чего молчать и что скры­вать? Раз происходит борьба, то она не может не затрагивать определенные слои населения. Мы же в этой борьбе занимаем какую-то пассивную позицию, все время твердим, что наша идеология беспредельно господствует среди нашего населения. Так мы думаем, так говорим, так пишем. Но бумага, газетные полосы — они гладкие, и на них все получается «гладко». На самом же деле имеется немало трудностей и осложнений. В ряде случаев у нас в стране действуют антипартийные и антисовет­ские элементы. Происходит смыкание НТС с буржуазными националистическими элементами всех мастей и оттенков и с сионистами. Китай проводит работу на оживление и поддер­жку эмиграционных украинских буржуазных националистов.
...
Выступление Соломенцева. «Интернационализм — это наше большое завоевание, нам надо больше и предметнее работать с нашей молодежью. Патриотизм — главная сила в борьбе за сплоченность нашего народа. Отрицательные настроения, раз­ные нездоровые проявления образуются на почве национализ­ма». Далее он делает какой-то акцент на языке, при этом говорит, что «на Украине много вывесок и объявлений на украинском языке. А чем он отличается от русского? Только искажением последнего. Так зачем это делать?» (Договорился! Получил «инструкцию», но не смог ее даже толком выполнить. Оскорбил украинский народ, его язык, а значит, и культуру, проявил великорусский шовинизм, и все сходит). Он выступил против установления гербов городов, экскурсий и туризма по старинным городам и памятным местам. (Какой позор отказы­ваться от своей вековечной культуры! Чего можно ждать хоро­шего от такого рода «деятелей»?)
...
Выступление Косыгина.
«Вопрос национальной политики — это очень важный и сложный идеологический вопрос. Теорети­чески и практически он на современном этапе разработан слабо. В борьбе с фашизмом у нас был основной козырь — союз наших наций. Даже в капиталистических странах национальный вопрос является камнем преткновения в политике и социально-экономи­ческих вопросах. Вопросы политической, идеологической рабо­ты по национальному вопросу должны быть в центре внимания. Тут трудно искать причины возникновения национализма. А еще труднее его искоренять.
Мы должны применять как воспитательную, так и каратель­ную политику. По Западной Украине проведена большая и поло­жительная работа, но успокаиваться на этом нельзя».
Далее Косыгин говорил о кадровых вопросах и вдруг догово­рился до того, что сказал: «Создание в свое время совнархозов тоже было проявлением национализма». (Какая чушь!) «В на­шем искусстве, театрах, кино очень много отступлений от нашей идеологии. В мемуарной литературе, особенно военной, слабо освещают роль партии, ее организаторскую силу. Непонятно, почему на Украине в школах должны изучать украинский язык?» (Тут, надо сказать, Косыгин совсем договорился до отъявленно­го великодержавного шовинизма. По такому «принципу» во всех союзных республиках должен быть отменен в школах родной язык). «Произведения Шевченко кое-где используются в нацио­налистических целях». (Конечно, все можно передернуть). «Се­вастополь испокон веков русский город. Почему и зачем там имеются вывески и витрины на украинском языке?» (Как видно, он оказался «сильным» знатоком национальной политики.)
...
[О снятии с должности в 1972-м.]
Я выпустил книгу на Украине. За эту книгу мне приклеили ярлык «националиста». А книга эта называлась так: «Україно наша Радянська» — «Украина наша Советская». Что я там писал? Исторические факты излагал — еще со времен Богдана Хмель­ницкого, исторические сведения о Запорожской Сечи. Об эко­номике, о географическом положение Украины, давал описание областей и т.д., какая область чем интересна...
«Почему она вышла на украинском?» — спрашивали меня одни. «Ты казачество воспеваешь»,— обвиняли меня другие.
«Ты сам ее читал?» — спрашивал я Суслова. — «Нет, не читал»,— говорит. (А что Суслов мог прочитать, если она вышла на украинском языке?) «Мне ее докладывали»,— гово­рит. Ну, это же совсем другое — докладывать или читать!
Я не был казаком. Мои предки были казаки. Дальние предки мои — дед, прадед были казаки. Я говорю как-то Брежневу: «А ты знаешь, что сделали казаки в Отечественную войну 1812 года?» — «А что?» — «Первые вошли в Париж!» — «Да что ты?» — «Да, да, а ты не знаешь». -
Ну, в общем, такая возня шла. Посмотрел-посмотрел я, а тут и здоровье начало подшаливать... Я и написал з?