Первая спецслужба России: как Иван Грозный учреждал опричнину
Материал опубликован в январском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».
В 1564 году положение России значительно ухудшилось. В тяжелую войну с Литвой, Польшей, Крымским ханством вражеская дипломатия втягивала еще и Швецию, а также Османскую империю. Да и внутри страны было неладно. Участились измены знати, рвавшейся к польско-литовским олигархическим «свободам». Из-за шпионской переписки князя Курбского с неприятелем потерпела жестокий разгром армия Петра Шуйского, после чего изменник сбежал в Литву, выдал военные секреты и развернул против Ивана IV информационную войну. Отовсюду на Русь сыпались удары и одновременно вскрывались новые заговоры, а покарать влиятельных злоумышленников царь был не в силах: аристократов судила Боярская дума, которая неизменно выгораживала, брала на поруки «своих». По сути, она превратилась в очаг оппозиции, привлекла в союзники даже митрополита Афанасия с несколькими архиереями.
В конце ноября 1564-го многие привыкшие зимовать в своих вотчинах бояре и дворяне стали вдруг съезжаться в Москву. В ту пору в России служили немцы Таубе, Крузе, Штаден, которые позже оставили резко враждебные по отношению к Ивану IV воспоминания. Но даже эти чужаки признавали: готовился переворот с убийством государя и его семьи. Заговорщики чувствовали себя уверенно: ну что сможет предпринять царь против всей элитной верхушки? Однако Иван Грозный своевременно узнал об опасности и упредил ее, засобирался... «на богомолье». Сборы были необычными. В сани погрузили всю казну, святыни, ценности. Иван Васильевич взял с собой некоторых бояр, дьяков, ближних дворян — всех, кого отобрал лично. Велел им ехать вместе с семьями. Маршрут не разглашался: мол, куда Господь укажет... 3 декабря огромный обоз покинул столицу.
Помешать в этом самодержцу, открыто напасть на него оппозиция не осмелилась: ближние дворяне составляли внушительный отряд, а простонародье поддержало бы государя. Изменники даже обрадовались, ведь Москва оказалась в их руках! В кремлевских палатах зашумел самозваный собор, уже вообразивший себя властью. Заместителей вопреки обыкновению царь вместо себя не оставил. Уехал он недалеко, остановился на две недели в Коломенском, пережидая оттепель и распутицу, а оттуда, не заезжая в Первопрестольную, направился в Троице-Сергиев монастырь. Иван Васильевич не просто путешествовал — рассылал к дворянам и детям боярским (т.е. мелкопоместным дворянам) «из всех городов» обращения с призывом прибыть к нему «с людми и конми и со всем служебным нарядом».
К царю стекались отряды. Когда он добрался до Александровской слободы, под началом у него уже была целая армия. Теперь самодержец счел возможным поговорить с зарвавшимися крамольниками как полноправный правитель страны. 3 января 1565-го гонец Поливанов привез митрополиту и боярам царскую грамоту, в коей перечислялись вины знати и чиновников, случаи хищничества, притеснения людей, измен. Архиереев государь обвинил в пособничестве преступникам. Своей властью наложил на всех «воров» опалу, что означало отстранение от должностей и обязанностей, увольнение со службы.
Одновременно дьяки Михайлов и Васильев привезли от царя в Москву другую грамоту. В ней Иван Васильевич также разбирал вины знати и в то же время заверял, что на простых людей никакой обиды не держит. Столица забурлила, купцы, посадские, ремесленники, слуги, беднота единодушно поднялись за государя, а самозваный собор в Кремле очутился в осаде. Армия не понадобилась, москвичи обратились к самодержцу: готовы, дескать, сами покарать лиходеев и изменников, пусть только укажет — кого?
Оппозиция капитулировала. Сперва делегаты, а за ними и прочие заигравшиеся в демократию бояре, дьяки, архиереи — в ужасе, пока их не растерзали — отправились в Александровскую слободу. Следом хлынули массы москвичей, грозя им расправой. Вот так, с опорой на простой народ (и «худородных» воинов) было сломлено сопротивление знати. 5 января Иван Грозный снял опалу с боярской верхушки, однако продиктовал условия: отныне он получал право наказывать провинившихся без суда Боярской думы, духовенство в эти дела не должно было вмешиваться, а для искоренения расплодившегося зла вводился чрезвычайный режим. В истории он получил название «опричнина».
В литературе ее нередко изображают царством ужаса, повального террора, хотя это не более чем перепевы западной и оппозиционной пропаганды вроде заявлений того же Курбского: многие перечисленные им «казненные» после мнимого убиения на плахах оказывались живыми и здоровыми. Да, русский царь стал грозным не только для внешних, но и для внутренних врагов, и тем не менее масштабы репрессий были совсем не такими, как «принято» их представлять. Например, при введении опричнины за очевидное тягчайшее преступление — заговор, подготовку переворота с цареубийством — были казнены пять главных организаторов. Еще двоих постригли в монахи, четверых заставили принести повторную присягу и освободили под поручительство с денежным залогом.
Как видим, чрезвычайное положение отнюдь не отменяло российских законов. Сохранились суд Думы, возможность взять на поруки, заступничества митрополита. При этом царь оставлял за собой право решать, кого предать боярскому суду, а кому вынести приговор самостоятельно, чьи просьбы о помиловании удовлетворить, а чьи — нет... Основные меры по оздоровлению страны намечались не репрессивные, а профилактические. Иван Васильевич собирался не истреблять аристократию, но заставить ее верно служить престолу и Отечеству.
Слово «опричнина» обозначало на Руси часть поместья, которая после смерти хозяина оставалась на прокормление вдове — опричь (кроме) того, что отходило сыновьям. Могущество боярских кланов составляли их обширные наследственные владения. В противовес им государь учредил собственную огромную «вотчину». Именно ее, а не политический режим изначально называли опричниной. В рамках своей программы чрезвычайных мер царь «национализировал» ряд уездов Центральной и Западной России, весь Север, часть Москвы, отдельные города и волости в других районах страны. Все остальное считалось «земщиной». Опричнина была подобием удельного княжества в составе страны, только управлял этим уделом лично царь. Поэтому Александровская слобода являлась не общенациональной, а сугубо местной столицей (в этом не было ничего необычного, тогда многие монархи жили в загородных резиденциях). Все основные государственные учреждения остались в Москве, где среди сановников «земщины» заседали и доверенные лица Ивана Грозного: Мстиславский, Захарьины, Морозов и другие.
В рамках опричнины монарх учредил удельные органы управления — опричный двор, Думу. Создал и опричное войско, что также было не внове: еще в 1550 году Иван Васильевич пытался сформировать «лучшую тысячу», личную гвардию, чтобы та всегда была под рукой, однако боярское правительство спустило его указ на тормозах. Теперь пришел черед реализовать давние планы. Из дворян и детей боярских в войско принимали лишь тех, кто не был замечен в чем-либо предосудительном и не имел связей с участниками прошлых измен. Со строгой проверкой отбирали и чиновников, а также слуг опричного двора, включая истопников и поваров: после множества заговоров такая предосторожность не казалась лишней.
Боярско-княжескую вотчинную систему царь взялся ломать. При введении опричнины затребовал из казны колоссальную сумму — 100 тысяч рублей. Эти деньги требовались на «подъем» не только царского «удела», но и других территорий. На своих новых землях Иван IV произвел «перебор». Конфисковав вотчины у ряда князей, бояр и повязанных с ними дворян, переселял их всех в Казань, там же наделял поместьями. Через год представителей знати стали возвращать в Центральную Россию, однако получали они уже не наследственные, а условно-временные владения (в оплату за службу) и не в старых родовых вотчинах, а на других территориях, в основном на Рязанщине. Крупным рязанским вотчинникам, в свою очередь, давали поместья в иных местах.
Подобными рокировками подрывалось могущество кланов, рвались потомственные связи со «своими» городами и селами. В результате княжата-вотчинники превращались в служилое дворянство. Операции такого рода осуществлялись и дальше — не сразу, поэтапно, чтобы были менее болезненными, чтобы переселения шли организованно, не приводили к государственной неразберихе. В 1566 году Иван Грозный отобрал удельное княжество у вечного заговорщика, двоюродного брата Владимира Старицкого, дав ему взамен другие города, а в его прежних владениях устроил аналогичный «перебор». Потом был раскрыт заговор в Костроме, и ее тоже приписали к опричнине. Далее последовали Белоозеро, Ярославль, Ростов, Пошехонье, новгородские волости... Постепенно «царский удел» вырос до половины России. При этом поменяли места жительства 12 тысяч бояр, дворян и детей боярских из живших в стране 50–60 тысяч. Расселили и перемешали тех, кто так или иначе был связан с оппозицией.
Опорой царя в его чистках и преобразованиях стали опричники. В широком смысле это наименование включало в себя всех, кого приняли в опричнину, в том числе 3 тысячи московских стрельцов, иноземную охрану государя, Строгановых с их работниками и вообще жителей опричных городов и областей. Особо следовало бы выделить чиновников удельных ведомств, двор Ивана Грозного и опричное войско — общей численностью 5–6 тысяч человек (большинство из них — чиновники, служащие Постельного, Бронного, Конюшенного, Сытного приказов). Те приносили присягу и не были подсудны никому, кроме царя. Их денежные и земельные оклады были вдвое выше, чем у «земских», а владения освобождались от ряда налогов и повинностей.
Для опричников «в узком смысле» была введена специальная черная форма, похожая на монашеское одеяние. Знаками отличия у них являлись метла и изображение собачьей головы. Государевым соратникам следовало быть верными, аки псы, самоотверженно охранять страну, выметая из нее всякую нечисть. В то же время государь не хотел, чтобы его «избранные», получив привилегированное положение и большие полномочия, возгордились, занеслись.
Сам он воспринимал власть в первую очередь как служение Господу и православному государству, стремился к тому, чтобы приближенные осознавали себя лишь смиренными слугами. Царь отобрал из опричников 300 молодых дворян и воспитывал их лично. В Александровской слободе возникло некое подобие школы руководящих кадров, в которой действовали порядки военно-религиозного братства. Самодержец считался игуменом, Афанасий Вяземский — келарем, Григорий Лукьянов-Бельский (Малюта Скуратов) — пономарем. Церковные службы занимали девять часов в день: полунощница, заутреня, Литургия, вечерня. Опоздание или неявка на них наказывались восьмидневной епитимьей. «Игумен» показывал пример благочестия, звонил в колокол, пел на клиросе, усердно молился, во время короткой общей трапезы читал Священное Писание.
Опричное войско являлось, по сути, той же «лучшей тысячей» (реально около полутора тысяч), хотя его задачи не ограничивались охраной царя — Иван Грозный создал первую в России спецслужбу. В целом она работала довольно эффективно. В 1567–1568 годах был раскрыт крупный заговор боярина Ивана Федорова-Челяднина, в 1569–1570-м (в Москве и Новгороде) — Владимира Старицкого. Спецслужба предназначалась для борьбы не только с изменами, но и с коррупцией, воровством, должностными злоупотреблениями. Вышеупомянутый немец на русской службе Штаден о русском царе писал: «Он хотел искоренить неправду правителей и приказных страны. Он хотел устроить так, чтобы новые правители, которых он посадит, судили бы по Судебникам без подарков, дач и приносов». Все, кто желал сообщить опричнику об измене или беззакониях, могли объявить: «Слово и дело», — такого человека доставляли в канцелярию, записывали его показания, и начиналось расследование.
Среди достижений первой спецслужбы, до сих пор не замеченных историками, можно назвать искоренение пьянства. Еще дед и отец Ивана IV устанавливали строгие запреты на продажу спиртного, однако в детские годы Ивана Васильевича, в период боярского правления, те табу не соблюдались, а дальнейшие попытки обуздать пьянство к успеху не привели. По городам множились подпольные корчмы. После введения опричнины ситуация разительно поменялась. Посещавшие Россию в тот период итальянцы Тедальди, Барберини, Компани, а также публицист Михалон Литвин писали об абсолютно трезвой стране и очень жестких мерах в отношении нарушителей «сухого закона».
Во время сражений опричники в тылу не отсиживались, в качестве государева резерва оказывались на самых жарких участках, как один из лучших полководцев Ивана Грозного Дмитрий Хворостинин, Григорий Лукьянов-Бельский или малая дружина князя Якова Волынского, вставшая на пути всей крымской орды.
Впрочем, люди там были разные. Школа военно-религиозного братства, попытки следовать идеалу смиренного служения для кого-то стали совершенно чуждыми. Ближайшие помощники государя Басмановы и Вяземский в какой-то момент сочли более выгодным для себя примкнуть к аристократам-изменникам и окончили жизни в темницах. Для кого-то полученное всевластие стало слишком сильным соблазном, хотя ответственность за злоупотребление служебным положением была суровой. За воинские преступления и грабеж «земских» казнили главу опричной Думы Михаила Темрюковича и князя Василия Темкина-Ростовского. А когда царь узнал, что несколько опричников под Новгородом изготовляли фальшивые указы о конфискации чужих имений, виновных «метал в Волхову реку, с камением топил».
К 1571–1572 годам задачи, которые ставил Иван Грозный, вводя опричнину, были выполнены. Сеть разветвленных, разъедавших страну заговоров ликвидировали, основную базу оппозиции, вотчинные боярские гнезда и сросшиеся с ними дворянские анклавы порушили. Политику их упразднения царь продолжил и позднее, однако ее уже можно было осуществлять без масштабных и чрезвычайных мер, через обычные структуры власти. Да и опричников к тому времени осталось мало. Лучшие пали в боях, умерли в прокатившихся эпидемиях чумы. Худшие понесли заслуженные наказания.
По аналогичным причинам поредели и земские органы власти. В декабре 1571-го царь объединил боярскую Думу с опричной в одну, походную, и это оправдало себя. Правительство, в которое вошли выдвиженцы государя, стало конструктивным и эффективным, царской опорой.
Мало кто уцелел и в опричном войске: в августе 1572-го его остатки насмерть дрались в битве при Молодях, спасая Москву от нашествия турок и крымцев.
Необходимость в таком совершенно отдельном отряде со временем отпала. Царь решил его не воссоздавать. Чрезвычайный режим фактически отменил, хотя никаких специальных указов на сей счет не издавал. Как бы то ни было, именно опричнина утвердила в России подлинное самодержавие — право русского монарха единолично властвовать в стране, отвечая лишь перед Богом. Просуществовало оно вплоть до конституционного Манифеста 17 октября 1905 года.