Лагерь Асбест. 32
(Продолжение)
Nix kulturna 2
Скованное однообразие работы делало пленников не только бесчувственными, но и так притупляло, что не могла появиться никакая благоразумная беседа. Хуже всего в нашей бригаде было хозяевам ресторанов, так как они испытывали наслаждение только от еды и удовольствий, которые давно стали нам чужими. Слушать их стало мучением. Жители Вены были хуже всего! Всё только самообман, от которого никто не стал сытым, только чувство голода получало новую подпитку. Когда пленники капитуляции пришли в главный лагерь, Советы задействовали музыкантов, певцов и деятелей искусства в соответствующих культурных бригадах. Впоследствии была образована отдельная бригада, которая производила музыкальные инструменты (с помощью главного управления); другая писала тексты и ноты по памяти, и скоро начались оживленные репетиции. Установленную цель, что каждый трудовой лагерь должен был пребывать раз в месяц в наслаждении культурного вечера, нельзя было осуществить, поэтому нашли другой путь и разделяли предложение по национальностям. Из-за моих ночных смен на мельнице возможность радоваться творениям я получил только 4 или 5 раз. Звучит невероятно, соответствует, однако, правде, оперетта „Weißes Rößl" принималась с воодушевлением. А как ужасно смешны были женские роли! Я хохотал от души. Скоро, однако, пьеса „Бедность " Антона Вилдганса была изъята из программы. Также был отличный театральный художник. Менее охотно и внимательно я слушал так называемые „Венские вечера ". Я люблю старую венскую песню, однако, меньше - ворчащую, больше - струящуюся винным наслаждением. "Грецкий орех", „Wegerl ins Helenental"," Песня извозчика ", новая музыка - жители Вены в нашей группе плакали, полные тоски по родине, а после - песенный «бокал вина».
Один из музыкантов, австриец, который играл перед войной на Белградском радио, рассказывал мне, как часто их приводили уже ночью в русское правление лагеря, чтобы исполнять пьяным от водки, горланящим, пляшущим русским офицерам, всегда после этого требуемые песни - "Песню Волги", „Do swidanja (до свидания)" и "Калинка".
Незабываемым остается для меня конвойный солдат с великолепным природным голосом, который зимой 1946/47 г, толи от скуки, или от холода, пел песни морозной ночью. Диапазон голоса был силен, от высшего тенора до самого глубокого баса. Песни солдат Красной армии были неизвестны мне. Были, однако, те, которые я знал от хора казаков Дона: "Бурлаки Волги", „Стенька Разин", „Московскими ночами", „Тройка" и другие. Странно трогали меня - вроде плача - „Видел юноша маленькую розу" и „Добрый вечер, хорошей ночи" по-русски, это нужно слышать и чувствовать, песни родины из русского горла, где тоска по родине солдата, который стоит не на берегу Волги, а на наблюдательной вышке. Он пел для себя самого, не для нас. Или, может быть, все же и для нас?
Скверно пели песню волки, которые приближались в зимнюю ночь к лагерю. Их вой останется всегда в моих ушах. Стаи, приводимые голодом в движение, кружились вокруг лагеря, сидели в снегу и выли на луну. Если это был глупый часовой, он стрелял в стаю. Зов из тайги также настраивал трёх волков, которых комендант лагеря держал рядом с комендатурой в клетке. Ужасные животные, которых я не мог переносить - их желтые глаза, растрепанная, серо-коричневая шкура, их запах волка. Кормление, в большинстве случаев во время поверки, было мне противно. Там кормились волки, в то время как мы стояли на холоде и истощенные тела кричали от голода. Противоречия резче не могло быть. Страшно думать, что наши мертвецы лежали снаружи в лесу, зимой волкам на пропитание, а летом их поглощало болото.
В главном лагере находился австриец, учитель немецкого языка и истории в гимназии, с которым я коротко познакомился. При первом контакте возник обмен мнениями о бригадире, который также работал в ночную смену на асбестовой мельнице с его группой. Снова и снова мой земляк побуждал меня к рискованному предприятию -писать "Andreas-Hofer-Spiel" для культурной бригады, к которой он принадлежал. Даже если он переоценивал мои исторические познания, то я вообще не владел никакими драматургическими знаниями и не имел капли театральной крови в себе, это было для меня умственным упражнением. Смутно я вспоминал о „ Erler Andreas-Hofer-Spiel " от Антона Липпа, которую я дважды просмотрел в течение молодых лет. Моим последним, уже только робким возражением, было то, что у меня нет карандаша, но это для него не было никакой проблемой. Я добывал бумагу сам; на мельнице крал новые асбестовые мешки, резал ножницами на листы. А затем я "весело" писал. Мои каракули не имели бы сегодня перед знающими глазами никакого достоинства, в исторической последовательности и в действующих героях отсутствовали характерные детали, и в конечном счете я потерялся в страстном героизме. После нескольких недель я передал ему мою рукопись. Долго я не слышал ничего, затем я получал сообщение, что культурная комиссия классифицировала мою драматическую попытку как "интересную", но о постановке нельзя было думать - слишком часто свобода, вера и самооборона выдвигалась вперед; и в конечном счете труппа не смогла бы сшить необходимые костюмы. Я не был ни в коем случае разочарован, опыт значил для меня больше. Игра с мыслями была „умственным питанием ", по которому я тосковал уже долго.
Комиссар лагеря был проинформирован лучше всех, знал о моей писанине. И я бы не удивился, узнав, что мои листы были ему переданы на проверку. Я еще помню, как мне перевели его слова: „Читайте лучше историю КПСС, там речь также идет о свободе, о свободе пролетариата!". Не было ли это замечание достаточным доказательством того, что он держал мою рукопись в руках? Только я еще не знал тогда, что он очень хорошо мог читать на немецком языке. Я получил самое новое, неоднократно описанное и к текущему времени приспособленное издание „Истории КПСС". Не скажу, что прямо-таки питался книгой. У меня, однако, вопросы и сомнения появились, в части логической последовательности, в том числе. Что-то из прежних разговоров перерастало в политически и исторически окрашенные дискуссии. То, что за этим также стояло целенаправленное намерение, я понял гораздо позже.
(Продолжение следует)
Фритц Кирхмайр "Лагерь Асбест", Berenkamp, 1998
ISBN 3-85093-085-8
