Ольга Гайко: «Полагаюсь только на то, что проверено временем».

Она – безусловная прима современного белорусского балета. Высокая, изящная красавица с яркими глазами и тихим голосом. Ее выступлений на сцене

Она – безусловная прима современного белорусского балета. Высокая, изящная красавица с яркими глазами и тихим голосом. Ее выступлений на сцене белорусского Большого театра с нетерпением ждут истинные балетоманы и восторженные поклонники. Одетта–Одиллия, Кармен, Жизель, Сильфида, Эсмеральда, Зарема, Тамар, Рогнеда – у нее десятки партий и ролей. Мы встретились с Ольгой Гайко сразу же после недавних гастролей воФранции.

– Ольга, несколько слов о твоих недавних гастролях: что за спектакль, что за героиня?

– Хореограф из Санкт-Петербурга Надежда Калинина представила спектакль «Болеро» по мотивам биографии балерины Иды Рубинштейн – живой, динамичный, яркий, эмоциональный балет, который оказался очень близок мне по пластике и энергетике. Давно себя так не ощущала в спектакле – для того чтобы исполнить партию легендарной Иды, надо было душу вывернуть наизнанку и перевоплотиться в страстную, вдохновенную женщину, влюбленную в танец.

В спектакле звучит потрясающая музыка разных композиторов. Постановка сильная по драматургии, поэтому я буквально прожила каждый из своих десяти спектаклей. Публика, в основном французы, принимала очень хорошо. И в Париже, и в других городах мы выходили на поклон по три-четыре раза.

– Театралы и балетоманы помнят тебя в культовых балетах «Спартак», «Ромео и Джульетта», «Тиль Уленшпигель».

– Я действительно исполняла партию Фригии в «Спартаке» – обожаю эти греческие и римские темы, эту атмосферу, пластику, прически. Но танцевала эту партию мало, Фригия мне представлялась вовсе не тихой и слабой, а, наоборот, – героической, с характером, со стержнем, чтобы поддерживать своего мужчину. Так же, как и Неле из «Тиля», в образ которой я постаралась привнести и свою индивидуальность.

Одной из моих любимых партий когда-то была Джульетта – у нас в спектакле очень хорошо раскрыт этот образ, путь от девочки к женщине, который интересно показать в актерском и драматургическом плане. Валентин Николаевич Елизарьев научил глубокому осмыслению роли и погружению в образ, помогал раскрыть мой потенциал. Были и другие роли.

Переломным для меня стал образ Абби в балете «Любовь под вязами», который поставил Юрий Пузаков. Мне приходилось себя преодолевать, создавая этот неоднозначный и сильный актерски образ. Героиня, конечно, хитра, но несчастна.

– На белорусской сцене ты работала с культовыми современными хореографами…

– Благодарю судьбу за то, что она меня свела с такими потрясающими мастерами. С Никитой Александровичем Долгушиным мы готовили балеты «Эсмеральда», «Сильфида», к сожалению, не успели сделать «Жизель». А Александра Тихомирова, тогда ассистент Никиты Александровича, отрабатывала со мной каждый шаг, нюанс, движение в «Эсмеральде».

Я получала колоссальное вдохновение от самого присутствия Мастера в зале, профессионала высочайшего класса, представляющего старую ленинградскую школу, от его подачи материала, от его отношения к солистам, к балеринам, от работы с ним – очень интеллигентным, добрым человеком. На каждую репетицию я бежала, летела, я благоговела от того, что имею возможность просто смотреть на легенду, на великого человека.

Во время репетиций с ним никогда не ощущала, что я чего-то не могу, не было никакого сомнения в своей индивидуальности, потому что он постоянно пытался раскрыть каждого танцовщика, убедить нас, что мы можем всё. Я очень сомневалась, подхожу ли для балета «Сильфида» по росту (я высоковата), образу, стилю. Но я влюбилась в этот балет, репетиции меня вдохновляли каждый день, и я поняла, что хочу и могу пробовать что-то новое. Никита Александрович давал эту уверенность.

Работа с Андрисом Лиепой также стала для меня настоящим открытием, глотком свежего воздуха. До встречи с ним я всегда ассоциировала себя с классической танцовщицей, потому что в основном танцевала классику – нежную, воздушную, возвышенную. Но в какой-то период хочется попытаться раскрыть себя по-новому, попробовать что-то другое. Именно работа с Андрисом над спектаклями «Шехеразада» и «Тамар» помогла мне открыть в себе какие-то другие актерские и пластические грани.

Партия Зобеиды, жены султана и возлюбленной Золотого Раба, в «Шехеразаде» давалась поначалу очень сложно, пластику я не чувствовала, поэтому понадобилась очень большая внутренняя работа. Я пересмотрела огромное количество видеозаписей с разными балеринами, изучила множество театральных эскизов и текстов… И в какой-то момент поняла, какой должна быть моя героиня. Я поняла также, что в первую очередь должна достать свою индивидуальность, а потом раскрасить ее, как того требует балетмейстер.

– После роли Заремы в «Бахчисарайском фонтане» восточная тема должна быть тебе очень знакома.

– Мне действительно близки восточные образы, но в спектаклях эпохи «Русских сезонов» начала прошлого века, которые реконструировал Андрис Лиепа на нашей сцене, пластика очень специфичная. В этих балетах классической танцовщице необходимо раскрепощать корпус, плечи, руки, шею, бедра.

– Близка ли тебе испанская героиня в балете «Лауренсия», который поставила на нашей сцене звезда мирового балета Нина Ананиашвили?

– В испанской теме тоже много страсти. Я человек эмоциональный, поэтому выразительные, темпераментные испанские танцы мне очень близки. Что касается Нины Ананиашвили, я росла на ее записях. Моя мама была влюблена в нее как в балерину и всегда говорила мне: «Смотри, Оля, какие у нее руки, как она двигается, как она танцует!»

Могу сказать, что Нина была моим кумиром, на которого я равнялась. Поэтому, когда она пришла в наш репетиционный зал первый раз, я была в полном восторге и не сразу поверила, что буду иметь счастье работать с великой балериной.

– Твоими педагогами стали и легенды белорусского балета Людмила Бржозовская и Ирина Савельева.

– С Людмилой Генриховной мы прошли очень большой путь в театре. Я бы сказала, что мы вместе росли: она – как педагог, я – как ее ученица. Она для меня является эталоном настоящей женщины, настоящего человека, очень тонкой, одухотворенной личности. Это близкий мне человек.

Ирина Николаевна Савельева преподавала у нас в хореографическом училище классический танец. Она была известной балериной в свое время, представительницей потрясающей ленинградской балетной школы. Вместе со мной у Ирины Николаевны учились Марина Вежновец и Ирина Еромкина. Мы все очень разные, потому что наш педагог смогла из каждой сделать индивидуальность.

Она вылепила нашу жизнь и нашу карьеру. Педагоги ведь дают не только профессиональные знания. Ирина Николаевна всегда хотела, чтобы мы обладали правильными человеческими качествами: справедливостью, честностью, упорством. Добивались успехов за счет сильного характера, но не подлостью. Сегодня Ирина Николаевна уже не преподает, но мы стараемся всегда быть в контакте с ней, приходим в гости, делимся с ней радостями и не только.

Да, меня окружали потрясающие мастера, благодаря которым я состоялась на сцене. Без ложной скромности, я не чувствую, что их подвела.

– Верно ли то, что в балете побеждает тот, кто умеет переступать через лень, обиды, «не хочу» и добиваться своего?

– В хореографическом училище мы смотрели в рот педагогу – она была богиней для нас. И не шла речь ни о каких обидах, не было никаких лишних эмоций. В голове была единственная цель: стать балериной. Шли к этому каждый день, впитывая каждое слово. Какие обиды? Только благодарность.

– Ты пришла в театр и практически сразу стала солисткой, начав танцевать ведущие партии, в том числе сложнейшую – Одетты–Одиллии в «Лебедином озере».

– Я пришла в театр в 1997 году, и сегодня, с высоты прожитых на сцене лет, могу сказать, что мне авансом дали шанс проявить себя, за это я очень благодарна и Валентину Николаевичу Елизарьеву, и Юрию Антоновичу Трояну. До этой роли надо все-таки дорасти. Для меня это было очень сложно, честно. В 18 лет это рановато и по технике, и по эмоциям.

– Почему не каждая балерина может танцевать Лебедя? Какие данные нужны для этой партии?

– Я могу сказать, что в наше время Одетту–Одиллию танцуют разные балерины. Но раньше были достаточно строгие каноны. Для того чтобы зрители поверили и почти увидели крылья, лебединую шею, балерине надо обладать определенными физическими данными, внешней фактурой: пластичными, длинными, гибкими руками, тонкой лебединой шеей. Но, с другой стороны, сегодня каждая танцовщица может попытаться себя раскрыть, сделав своего Лебедя.

– Образ Одетты–Одиллии тебя сопровождает на протяжении всей творческой карьеры. Ты о нем знаешь все? Кто тебе ближе: Белый Лебедь или Черный?

– Да, эта партия всегда рядом. Но, несмотря на то что танцую ее много лет, все равно каждый раз продумываю образ. Творческое осмысление произведения – бесконечный процесс, да и мы взрослеем, совершенствуемся, становимся мудрее. Честно говоря, мне одинаково близки обе героини. Иногда Одиллия мне нравится даже больше. Она – свободная женщина: сильная, яркая, страстная, искушающая.

А черная балетная пачка и перья в костюме добавляют образу магнетизма, тайны, загадочности. Танцевать на контрасте всегда интересно. У медали есть две стороны: иногда не понимаешь, где ты играешь, а где ты уже настоящая, где эта грань, разделяющая образ, который ты создаешь, и твою индивидуальность, которую в него вкладываешь и его дополняешь.

Всегда хочется не плоско воспринимать происходящее на сцене – белое или черное, а как-то раскрашивать, придавать глубину, нюансы, оттенки. С каждым годом я все больше убеждаюсь, что надо погружаться в эмоции в танце и стремиться дотронуться до тонких струн души, чтобы зритель это почувствовал, чтобы его зацепило.

– Как ты понимаешь, что тронула, зацепила зал? Не мешает «четвертая стена» между залом и сценой?

– Я это чувствую. Это очень сложно объяснить, но я уверена, что эта связь есть – между сценой и зрителем.

– В твоем репертуаре 36 ролей, судя по информации на театральном сайте. Среди них абсолютное большинство положительных героинь, гораздо меньше отрицательных, и есть несколько противоречивых характеров.

– Я не помню на самом деле, сколько у меня ролей. Но есть стойкое ощущение, что я чего-то не досказала, что мне надо многое сделать. Все роли действительно очень разные. В каждой партии надо перевоплощаться в зависимости от образа, эпохи, стиля, костюма – и это очень интересно. Что-то искать и доставать из себя.

Отношение к партии меняется в разные периоды жизни. Иногда ты стремишься самовыражаться в каких-то сложных, характерных, страстных партиях, а иногда хочешь покоя, положительных героинь и эмоций.

– Ты так жалеешь своих героинь? Что дают тебе отрицательные роли?

– Да, это правда. Я их жалею. Отрицательные роли мне были всегда интересны. Потому что на контрасте ты можешь испытывать себя в актерском плане, для этого каждую роль пытаешься сделать по максимуму убедительной, своей.

– Какая из твоих сегодняшних героинь близка и понятна тебе? Изольда, Кармен, Ядвига, Темный ангел?

– Кармен – просто женщина, она понятна. Мне кажется, таких женщин много и в наше время, и во все времена. Она, как ветер, переменчивая, неоднозначная, и холодная, и горячая, неуловимая. Я очень люблю Изольду (балет «Тристан и Изольда». – Прим. ред.) и партию Любимой в балете «Маленький принц», потому что интересно быть не только какой-то роковой, страстной героиней, но и лиричной, драматичной.

Мне также очень близки стиль Баланчина и небольшая роль Темного ангела в его балете «Серенада». Я люблю неоклассику, этот баланчиновский стиль, эту пластику, когда ты танцуешь просто музыку, без сюжета.

– А комические роли?

– У меня не было таких ролей. Да я и не чувствую потребности в них. Мне всегда надо показать нерв, драму. Хотя, может быть, это было бы интересно.

– Ты отказывалась когда-нибудь от ролей?

– Бывали партии, в которых я чувствовала себя некомфортно, и это было стопроцентно не мое. Выходила, может быть, один раз, и на этом все заканчивалось. Но это нормальная ситуация.

– Верно ли, что иногда артисты на сцене чувствуют себя комфортнее, чем в жизни?

– Интересно, что с самых первых своих выступлений, еще в училище, как только переступала сцену, я становилась другим человеком. У меня не было рамок, особого смущения, я открывалась – и для себя, и для зрителей. Хотя я была достаточно застенчива в школе.

– Стеснение у артистки?..

– Возможно, это зависит от воспитания.

– Ты трудоголик?

– Я могу сказать, что если бы не была трудоголиком и даже в некоторой степени фанатиком, то не пришла бы к своей цели. Конечно, у всех бывают моменты, когда тебе лень, когда не хочется что-то делать. Но без определенных качеств характера успехов бы не было.

– Жертвует ли чем-нибудь женщина ради профессии балерины?

– Мне много раз задавали такой вопрос. Но я не понимаю, что имеется в виду. Может быть, со стороны кажется, что мы многим жертвуем, но чем?

– Свободным временем, например…

– Здесь нет жертв, здесь есть осознанный выбор каждого человека. Если ты выбираешь путь ведущей балерины – это твой выбор, ты к нему идешь, ты ничем не жертвуешь, тебе все нравится. Значит, ты концентрируешься на этом, у тебя цель, я бы даже сказала пафосно, – миссия, что-то рассказать, донести людям. Если ты хочешь замуж, ты выходишь замуж. Если хочешь, то совмещаешь это все.

– Ты танцевала в театрах Франции и Италии, Германии и Испании, Голландии, Китая и других стран. Тебя приглашали работать за границей?

– Да, конечно, были возможности и хорошие предложения. Но я не представляю себя вне стен этого театра. Я «болею» этим театром и белорусским искусством. Было пару раз искушение уехать, но Минск, Беларусь перевесили.

– Похоже, ты фанат профессии, театра.

– Да, этого театра и этой профессии.

– Как ты относишься к критике?

– С годами – все проще. Естественно, мне нужна критика от людей, которых я уважаю, которым я доверяю безоговорочно, которые являются для меня авторитетом. Это и мои педагоги, и люди не из профессии. Конечно, это моя мама. Но у меня есть и свой большой профессиональный опыт, и собственное мнение.

Раньше критику воспринимала болезненно. Была такая дерзкая, эмоциональная, максималистка: я все могу, все умею. По молодости ведь считаешь себя просто гением. Сейчас – нет. Я надеюсь на мудрость, на опыт.

– Кто тебе вдохновляет? Как-то историк моды Александр Васильев, который делал эскизы костюмов к «Лауренсии», сказал, что Ольга Гайко могла бы сыграть в фильме Майю Плисецкую…

– Майя Плисецкая была эталоном для меня. Однажды я даже видела ее в Шереметьево, но не хватило духу к ней подойти, сейчас жалею об этом. Меня вдохновляют яркие индивидуальности, личности, сильные характеры со стержнем.

– Несколько лет назад юбилейная монета, посвященная 80-летию Большого театра, вышла с изображением народной артистки Беларуси Ольги Гайко. Какие были ощущения?

– Для меня это честь, и это не просто пафосные слова.

– Как мама относится к твоим наградам и регалиям?

– Абсолютно спокойно. Знаю, что она мной гордится, но мы не выражаем внешне сильных эмоций дома.

– Как ты расслабляешься после спектакля?

– Сплю, хожу в кино, пью кофе. Люблю живопись, получаю удовольствие от созерцания картин – при возможности посещаю музеи в поездках. Мне нравится чтение, особенно классика. Обожаю красивые духи. На сцене, конечно, парфюмерные запахи мешают дыханию, да и проявляются совершенно по-другому, а вне театра я не люблю спокойные, цветочные, свежие запахи, мне нравятся более восточные, чуть-чуть сладковатые.

– Соответствуют характеру?

– У меня есть восточные корни.

– Какие любишь цветы? Администраторы в театральном фойе рассказывают истории о поклонниках, приходящих на спектакли Гайко с охапками роз.

– Было такое, и это очень приятно. Раньше нравились розы. Но сейчас я по-другому ко всему отношусь – просто люблю цветы.

– Что из одежды ты носишь повседневно? Всегда при параде?

– Когда ты через день красишься для сцены, делаешь прически, «эмоционируешь», тревожишь свою нервную систему, то чаще всего днем или утром не хочется краситься и особо наряжаться. Конечно, на торжественные мероприятия стараюсь появляться во всей красе, но в повседневной жизни все очень просто: джинсы, свитер, минимум косметики.

Я не испытываю комплексов по этому поводу. Просто столько образов приходится примерять, что вне театра хочется просто быть собой.

– Нервозность, стресс – это часть актерской профессии?

– Думаю, да. Все связано с нашим внутренним состоянием, с тонкими гранями души. Ты же перевоплощаешься, переживаешь – профессия такая.

– Куда двигаешься? Какой твой жизненный маршрут сегодня?

– Это самый сложный вопрос, который мне можно задать. Сейчас я опять в поиске истины, себя – сложно ответить однозначно. Я пытаюсь осмыслить свой жизненный и профессиональный опыт, обогащаться духовно. И полагаюсь только на то, что проверено временем.

Читать:

Читать:

Текст gorodw.by