Ради победы шли на жертвы, которые немцы не могли себе даже представить
4. Окончательная потеря инициативы немецкими войсками на Востоке
Последнее немецкое наступление на Востоке
Весенней распутице, приостановившей в конце марта 1943 года боевые действия на Восточном фронте, предшествовали девять месяцев ожесточенной борьбы. Хотя русские бросили все свои силы, им не удалось помешать созданию на юге новой прочной немецкой обороны. Добровольно оставляя выступы на центральном и северном участках общего фронта, немецкое командование упреждало русских, стремившихся срезать эти выступы. Русские армии, которые все еще одни несли основную тяжесть борьбы, срочно нуждались в отдыхе и пополнении. Немецкие армии также имели значительные потери, тем не менее они, как это показало контрнаступление южнее Харькова, были вполне способны наносить быстрые и эффективные контрудары. В силу этого русское командование сочло необходимым произвести основательную перегруппировку своих сил, отказавшись на какое-то время от дальнейших наступательных операций.
Немцам нечего было и думать о таком решающем наступлении, какое они предпринимали в предыдущих летних кампаниях. Это не представлялось возможным как из-за тяжелых потерь прошедшего года, так и в силу растущей мощи Красной Армии. Русские войска не только оснащались отечественной техникой, которую производила сильно выросшая военная промышленность, но и снабжались американскими военными материалами. Истекший год в равной степени отчетливо показал как возросшую гибкость русского командования в решении оперативных задач, так и по-прежнему значительное тактическое превосходство немецких войск на поле боя. Если на решающий успех наступления на Востоке нельзя было рассчитывать, то напрашивалось решение придать войне оборонительный характер. Немецкая оборона проходила в глубине вражеской территории, и в ее тылу имелось достаточно пространства, чтобы там, где это было выгодно, в упорных оборонительных сражениях, а на других участках (особенно, если грозил прорыв русских войск) эластичным отходом и последующими внезапными контрударами ослаблять наступательную мощь русских и изматывать их. Меньше всего можно было теперь позволить себе то, что имело место в прошлом году, когда в результате упрямства, обусловленного политическими или чисто военными соображениями, [422 — Схема 36] [423] противнику предоставлялась возможность уничтожать целые армии. Немецкая армия приобрела такой боевой опыт, чувствовала себя, несмотря на все понесенные до сих пор потери, так хорошо подготовленной и настолько сознавала свое превосходство над противником, что вполне была на высоте задач, вытекавших из стратегии борьбы на истощение противника путем оперативного маневрирования. Период распутицы, сокращение линии фронта и следовавшие затем периоды затишья были для немецких дивизии очень кстати. «Сталинградский шок», и раньше ощущавшийся лишь в войсках наиболее сильно пораженного им южного участка фронта, был в конце концов преодолен и там. Многочисленные соединения, в том числе все танковые и немало пехотных дивизий, были отведены в тыл и обучались почти как в мирное время. Более того, даже находившиеся на фронте дивизии благодаря великодушным мероприятиям командования имели возможность отводить свои подразделения и даже целые части на отдых и обучать их ведению боя во взаимодействии с другими родами войск.
Гитлер все-таки не мог согласиться с тем, чтобы так просто уступить противнику инициативу; наоборот, он попытался еще раз навязать ему свою волю. К этому времени линия фронта от Ленинграда до района западнее Ростова проходила довольно прямо, поэтому для наступления был избран выступ, вдававшийся западнее Курска в расположение немецких войск почти на 200 км по фронту и 120 км в глубину. План немецкого командования заключался в следующем: нанеся удары с севера из района южнее Орла и с юга из района Белгорода, сомкнуть оба ударных клина восточнее Курска, окружить расположенные на Курском выступе крупные силы русских и уничтожить их. Наступление готовилось в расчете на то, что решающий успех с незначительными собственными потерями позволит улучшить соотношение сил и что благодаря одержанной победе удастся сохранить инициативу. За счет значительного оголения соседних участков фронта и использования почти всех только что созданных оперативных резервов Восточного фронта численность 9-й армии, оборонявшейся южнее Орла, была доведена до пяти танковых и восьми пехотных дивизий, а находившейся в районе Белгорода 4-й танковой армии — до восьми танковых и семи пехотных дивизий. Гитлер все время переносил сроки этого давно подготовленного наступления, несмотря на мнение военных руководителей, что следует либо начать его в ближайшее же время, либо вообще отказаться от его проведения. Дело в том, что Гитлеру хотелось применить в этой операции большое количество танков «Пантера», которые незадолго перед тем были пущены в серийное производство и на которые он возлагал особенно большие надежды. Возможно, что определенную роль здесь сыграла и напряженная внутриполитическая обстановка в Италии, поскольку свержение Муссолини могло привести к непредвиденным военным последствиям. [424]
События прошедшего года все-таки, по-видимому, в какой-то мере отразились на оперативных взглядах Гитлера. В одной из речей, произнесенной им незадолго до начала наступления перед лицами высшего командного состава, на которых возлагалось проведение операции, он заявил о своем твердом решении перейти к стратегической обороне. Германия, сказал он, должна отныне изматывать силы своих врагов в оборонительных сражениях, чтобы продержаться дольше, чем они; предстоящее наступление имеет целью не захват значительной территории, а лишь выпрямление дуги, необходимое в интересах экономии сил. Расположенные на Курской дуге русские армии должны быть, по его словам, уничтожены, — нужно заставить русских израсходовать все свои резервы в боях на истощение и тем самым ослабить их наступательную мощь к предстоящей зиме. Основная мысль этих рассуждений вполне совпадала с точкой зрения военного руководства, тем более, что идея изматывания войск противника практически уже осуществлялась. Позиционная же оборона, весьма скоро вновь ставшая лейтмотивом Гитлера, не удовлетворяла требованиям идеи изматывания, так как изнуряла свои силы больше, чем силы противника. Вообще говоря, Гитлер не мог освободиться от своего старого стремления постоянно преуменьшать силу русских. Так, он бесцеремонно отвергал результаты обработки разведданных в генеральном штабе сухопутных войск, считая, что они преувеличивают силы противника и без всякого основания сгущают краски.
Подготовка немцев к наступлению против Курского выступа не осталась для русских незамеченной. Сверх обычного своего правила — не теряя времени тщательно оборудовать каждый рубеж — они создали здесь особенно глубоко эшелонированную, насыщенную проволочными и противотанковыми заграждениями оборону, наиболее прочную в южной и северной частях Курской дуги и усиленную большим количеством противотанковых средств. На угрожаемых направлениях были сосредоточены крупные резервы.
Наступление, предпринятое 5 июля обеими немецкими армиями одновременно с севера и юга, несмотря на использование всех сил и мощную поддержку с воздуха, не принесло желаемого результата, 9-я армия, наступавшая на фронте 90 км, после первоначальных успехов уже в первые дни наступления была остановлена, сумев вклиниться в оборону противника лишь на 12 км.
Более успешным был удар 4-й танковой армии, но и он не принес решающего успеха, 4-й танковой армии удалось вбить в оборону противника клин глубиной до 35 км. Тем не менее, когда 9-я армия 12 июля вынуждена была Приостановить наступление, расстояние между клиньями составляло все еще свыше 100 км. Русское командование располагало столь мощными резервами, что смогло не только предпринять крупные контрудары, но и приступить к осуществлению далеко выходивших за пределы Курского выступа операций, в результате которых [425] оно захватило стратегическую инициативу на Восточном фронте в свои руки и больше уже не упускало ее до самого конца воины. Уже через несколько дней стало ясно, что немецкие войска, понесшие невосполнимые потери, не сумели добиться поставленной перед ними цели.
Первый удар русских был нанесен на Орловской дуге, которая, как и Курская дуга, представляла собой значительный по размерам выступ, но направленный в противоположную сторону, на восток. Русские еще до начала немецкого наступления на Курской дуге сосредоточили здесь несколько армий, насчитывавших в общей сложности около пятидесяти дивизий и крупные танковые соединения. Цель, которую русские преследовали своим наступлением, заключалась в том, чтобы прорвать оборону 2-й танковой армии на ее левом фланге северо-восточнее Брянска, выйти к железной дороге Орел—Брянск и окружить, а затем уничтожить находившиеся в районе Орла немецкие дивизии.
11 июля{38}, в самый разгар сражения южнее Орла, русская группировка в составе 11 стрелковых дивизий и 3 танковых корпусов перешла в наступление в районе севернее Орла, а примерно такие же силы нанесли удар с востока. Немецкие войска на этих участках были ослаблены — командование отобрало у них крупные силы для организации наступления — и не могли устоять перед мощным натиском противника. Прорывы на обоих участках фронта вынудили генерал-полковника Моделя, на которого было возложено общее командование 9-й и 2-й танковой армиями, на второй день русского наступления изъять несколько танковых и гренадерских моторизованных дивизий из группировки, наступавшей в южном направлении, и в последующие дни отойти там на исходные позиции. К 21 июля наступавшие с севера войска Брянского фронта, расширившие прорыв почти до 50 км по фронту, продвинулись примерно на столько же в глубину и приблизились к железной дороге, снабжавшей весь Орловский выступ. Крупные силы немецкой авиации беспрерывными налетами сдерживали русских до тех пор, пока командование не подтянуло достаточного количества войск, чтобы остановить прорвавшегося противника. Наступавшие с востока русские войска подошли вплотную к Орлу. Вводом дополнительно изъятых из состава ударной группировки дивизий удалось приостановить продвижение русских в направлении железной дороги и не допустить развития прорыва в сторону флангов. Тем не менее удерживать разорванный на нескольких участках Орловский выступ не представлялось возможным. Под давлением многократно превосходящих сил русских армий, численность которых к кульминационной точке сражения возросла до восьмидесяти двух стрелковых дивизий, четырнадцати танковых корпусов, двенадцати артиллерийских дивизий и большого числа отдельных танковых частей, обе [426] оборонявшие Орловский выступ немецкие армии были отведены на выровненную линию обороны непосредственно восточнее Брянска. Начавшийся 31 июля отход прошел без осложнений, несмотря на мощный натиск русских войск. Благодаря сокращению линии фронта и переходу к обороне были высвобождены восемь пехотных, три гренадерские моторизованные, шесть танковых дивизий, которые были переданы главным образом другим армиям группы «Центр». Все они понесли тяжелые потери. Одни из них сначала участвовали в наступлении 5 июля, а затем вели бои против прорвавшихся на фронте 2-й танковой армии русских войск; другие первыми приняли на себя удар русских и оказались сильно потрепанными. Правда, намечалось отвести эти дивизии в тыл для отдыха и пополнения, но пока что их приходилось перебрасывать на другие участки фронта, находившиеся под угрозой новых ударов противника. Особенно сильно ослабленной была 4-я армия, у которой командование взяло большое количество войск для организации наступления на Курск. Вынужденная в результате этого непомерно растянуть боевые порядки своих немногочисленных соединений, она была не в состоянии сдержать собственными силами русское наступление.
Последующие удары русских на фронте группы «Центр» наносились по одной и той же схеме, примененной ими еще зимой 1942/43 г. Как только удавалось прорвать или нарушить оборону на одном участке, они переносили свои основные усилия на соседний участок, пытаясь таким образом последовательно взломать немецкую оборону на значительном фронте. Когда они считали, что им удалось достаточно ослабить ряд участков, предпринималось наступление на широком фронте с целью добиться оперативного прорыва. Применяя эту схему, они в августе перенесли основные усилия с 9-й армии (и объединившейся с нею 2-й танковой армии) на соседнюю 4-ю армию и 6 августа нанесли удар по ее правому флангу. Целью этого удара был прорыв на Рославль и выход в тыл 9-й армии. В последующие дни русские перешли в наступление и дальше к северу, до Ельни, а затем до района западнее Белого. Завязались тяжелые бои. Не раз фронт постепенно отходившей 4-й армии и оттягивавшейся в силу этого 9-й армии был на грани прорыва, однако русским так и не удалось осуществить намеченных прорывов ни на Смоленск, ни на Рославль. Более значительный отход понадобился группе армий «Центр» лишь в середине сентября, когда русские развернули наступательные операции также против 2-й армии и всей группы армий «Юг» и добились успехов, поколебавших весь фронт от Смоленска до Крыма.
В победу на Курской дуге значительный вклад внесли железнодорожники
Накануне прошло другое совещание – в селе Ольховатка (расположено южнее орловско-курской границы), где уточнялась роль, которую предстояло сыграть в грядущей битве советским железнодорожникам.
По наскоро проложенной однопутной магистрали, физически не справлявшейся с переброской войск, в последние сутки перед битвой перевезли почти 50 тыс. человек – это был своеобразный рекорд войны.
Когда не хватало вагонов для перевозки артиллерийских орудий и танков, инженеры-путейцы и солдаты разбирали стенки и крыши – чтобы успеть перевезти на открытой платформе больше техники.
Противник уже не в первый раз за это время был обманут: разведка сообщала немецкому командованию о нехватке у Красной армии транспортных средств, но поистине громадное количество переправлявшихся советских войск всё ещё оставалось для немцев тайной.
Бронепоезд «Московский метрополитен», перевооружённый для защиты от воздушных атак, должен был служить последним рубежом обороны, блокировавшим стратегически важную дорогу на Обоянь.
Его комиссар Владимир Паничкин просил обеспечить прикрытие для бронепоезда с земли, но получил отказ. Ему сказали, что «немцы так далеко не пройдут». По воспоминаниям Паничкина (до сих пор полностью не опубликованным), на вопрос о том, как будет обороняться оставшийся почти беззащитным бронепоезд, ему ответили, что «надо же кем-то начинать», фактически обрекая бронепоезд на гибель, принося его в жертву делу Победы.
Бронепоезда получили разрешение перемещаться только в радиусе 10 км. Им запрещалось заходить на станции для заправки углем и водой. В топку пошли стенки и крыши вагонов, разобранные всего несколько дней назад, а также деревянные дома из соседнего села Сажное... Только 6 июля было получено разрешение отойти на станцию Беленихино и блокировать её.
В грядущем сражении советское командование делало большую ставку на железные дороги. Если в битве под Москвой и за Сталинград близость линии фронта не позволяла использовать их, то на Курской дуге именно поезда должны были осуществлять три четверти всех перевозок, и прежде всего подвоз подкрепления, доставку боеприпасов и эвакуацию раненых.
Перед Курской операцией успели подтянуть железнодорожное полотно рокадных дорог буквально к передовой, к Ольховатке, где шла в наступление немецкая ударная группировка (в 1-м эшелоне действовало до 500 танков).
Железная дорога обеспечивала возможность срочно вывозить раненых и своевременно доставлять подкрепление, но близость к передовой была чревата серьёзными последствиями в случае прорыва линии фронта.
Кроме того, командование опасалось, что противник обратит внимание на бронепоезда, блокировавшие ключевые железнодорожные ветки, и бросит на их уничтожение бомбардировочную авиацию – пикировщики «юнкерс». Расчёт оказался верным, но железнодорожникам пришлось оплатить его своей кровью.
Никто не покинул свой пост во время бомбардировки
Первый налёт немцы осуществили ранним утром 6 июля на бронепоезда, стоявшие на транспортных узлах. Волна бомбардировщиков прошла линию советской противовоздушной обороны, избежала боя с истребителями, но теперь, чтобы уничтожить поезда и железные дороги, им надо было поменять курс.
Получив несколько бесценных минут, экипажи бронепоездов сумели подготовиться к встрече с противником. Франк Нойберт, командир 2-й группы 3-й эскадры пикирующих бомбардировщиков немецко-фашистских ВВС, вспоминал: «Подлетая, мы встретились с неожиданным препятствием: советские зенитчики на поездах не оставляли своих позиций, мешая нам прицельно бомбить. Наши истребители на бреющем полёте уничтожили один за другим три расчёта зенитных орудий, но каждый раз их место занимали другие. В конце концов в одном из броневагонов это оказались девушки, и я отвалил свой самолёт...»
В итоге в тот день немцы не смогли отбомбиться. Три «юнкерса» были надолго выведены из строя, а четыре лётчика тяжело ранены.
Велики были потери в бронепоездах.
Владимир Паничкин вспоминал: «Я вошёл в броневагон, поскользнулся и чуть не упал. Уже при свете фонаря я увидел, что пол броневагона был буквально пропитан кровью. Погибшие и раненые из расчётов зенитных орудий лежали здесь же. Ни один из них не покинул свой пост во время налёта «юнкерсов». Раненых эвакуировали на телегах, а ближе к утру следующего дня путейцы на себе вынесли ещё 31 человека – приводить в движение поезд было по-прежнему запрещено».
Следующий налёт немцы осуществили ночью. Как и накануне, бомбардировщики люфтваффе быстро прошли фронтовую линию ПВО, миновали истребителей и стали искать поезда по «кострам» – выбросам искр из паровозных труб... и вдруг сами попали в перекрестье прожекторов. Понятно, что ни о каком бомбометании думать уже не приходилось – прожектора для немцев были опасны не столько тем, что находили в небе самолёт, сколько тем, что слепили пилотов.
Оказалось, что днём 7 июля на бронепоезда в срочном порядке были доставлены прожектора – для отражения, как предполагали, танковой атаки. Чтобы освободить для них место в вагонах, от отправки в тыл отказались несколько десятков раненых.
Командир бронепоезда Борис Павлович Есин (имя и отчество которого солдаты расшифровывали как Броне-Поезд) приказал установить отражатели под прямым углом к объективам прожекторов, благодаря чему в ночное небо под Курском было направлено в два раза больше лучей.
8 июля «юнкерсы» нанесли удар по проходившим за бронепоездами железнодорожным веткам. Своей цели – прервать на несколько часов подвоз боеприпасов и эвакуацию раненых – они достигли.
Кроме того, они хотели показать, что уничтожают пути отхода советских войск на самом Курском выступе, как будто они уже победили.
Франк Нойберт так описывал события этого дня: «Как сейчас, я вижу перед собой огромное поле, до самого горизонта, без единой возвышенности, даже стогов сена не стояло. Земля была расчерчена длинными линиями окопов, напоминавшими громадную стройку. Пожалуй, ни одна бомбардировочная эскадрилья не углублялась так далеко на Курский выступ. Помню, я подумал, что если мы не победим и на этом открытом пространстве, то другого случая может уже и не быть».
На обратном пути немцев ждал неприятный сюрприз. За неполный час советские ремонтники успели починить железнодорожное полотно! По нему двигались открытые платформы с ранеными, и немцы стрелять не стали. Или командир бомбардировочной группы дал приказ не стрелять, или у немцев был на исходе боезапас.
Один из немецких лётчиков вспоминал: «Во время вылета я увидел потрясшую меня картину: какой-то советский железнодорожник, уже раненый, но как будто не чувствовавший боли, переносил ящики со снарядами с открытой платформы в канаву – подальше от железной дороги. Мы взорвали несколько паровозов, но их огромные, похожие на кости динозавров останки очень быстро убрали, вновь сделав пути свободными».
Этот рассказ нашёл подтверждение в воспоминаниях Владимира Паничкина: «В тот день в разборе уничтоженных паровозов и расчистке путей участвовали без преувеличения все, кто был на железных дорогах. Путейцы, инженеры, техники, механики, машинисты, сотни солдат, в том числе и раненых, работали с утра и до вечера. Целые куски искорёженного металла передавали по живой человеческой цепочке сотни рук, сбрасывая их как можно дальше от железной дороги. В обратную сторону шли вёдра с водой, чтобы хоть немного охладить металл, к которому иначе нельзя было прикоснуться. Деревянные части погибших поездов сжигали, и тяжёлый сизый дым, пахнувший краской, стелился над землёй, пряча от немцев самое дорогое, что у нас было, – железную дорогу».
С 8 по 12 июля советские железнодорожники на Курском выступе жили в тяжёлом состязании с неуязвимым врагом: с утра немцы успевали разбомбить очередной участок железной дороги, но уже к полудню его вводили в строй.
Иногда вместо железнодорожного полотна использовали муляжи, но это только лишний раз доказывает огромное мужество людей, вынужденных трудиться под обстрелом и бомбёжкой, в чудовищную жару, когда к металлу было больно прикасаться.
Франк Нойберт вспоминал: «Целый километр железнодорожного полотна от Курска до Белгорода разрушался и восстанавливался три раза. Между тем от нас требовалось создать разрывы на путях, чтобы сделать невозможным движение поездов. С каждым часом эта цель становилась всё недостижимее...»
9 июля немцы сбросили до десяти тонн бомб в районе станции Обоянь, но им так и не удалось прервать железнодорожное сообщение больше чем на несколько часов.
Во время одного из налётов были уничтожены паровоз и несколько вагонов, но советские солдаты вместе с железнодорожниками за 6 часов сумели расчистить путь.
«Юнкерсы» вернулись, чтобы помешать восстанавливать повреждённый участок, но к этому времени из тыла подтянулась советская авиация и отогнала противника. «Наверное, в тот момент мы осознали, что с каждым днём уступаем в войне в воздухе», – вспоминал один из немецких лётчиков.
К 12 июля основная часть советских поездов на самом Курском выступе курсировала по ночам. Отремонтированные или сооружённые буквально в последние дни ветки иногда не доходили до фронта нескольких километров. Товарные поезда разгружали как солдаты, так и железнодорожники и, разбившись на мелкие группы человек по десять, несли боеприпасы к передовой. В обратный путь, в тыл, поезда отправлялись с ранеными.
При этом поезда сами были боевыми единицами: буквально каждый вагон и каждая открытая платформа вели огонь. С нескольких грузовых поездов были сняты крыши, и в открытое небо глядели дула орудий. «Когда мы вернулись с задания, я рассказал об этом помощнику командира полка, – вспоминал Франк Нойберт. – Он сказал на это, что у нас в войсках такого бы не допустили и этот факт говорит о кризисе в Красной армии. Но для меня было ясно другое: наши противники ради победы готовы пойти на такие жертвы, которые мы себе и представить не можем».