Влюблявший любимых в любимых. К 90-летию Т.В. Кудрявцева

90 лет назад, 22 июля 1928 г. в подмосковном Дорохово родился психолог Товий Васильевич Кудрявцев, мой папа. Из своего «без десяти века» он прожил всего 59. С его уходом завершилась и моя далекая «позапрошлая» жизнь, в которой я так и остался с ним 26-летним… Но вот сейчас, почти в годах отца, на его любимой даче сижу за его любимым рабочим столом (который переехал из Москвы со всей папиной кабинетной мебелью) и занимаюсь его любимым делом. Ставшим моим любимым. У отца был удивительный дар влюблять – в книги, в театр, в фильмы, в места, в науку… В людей. Влюблять не только В ТЕХ, но, прежде всего, ТЕХ, кого любил сам. Непреднамеренно. Просто любил так, что в это нельзя было не влюбиться. Прямо, как у битлов: ‘And if you saw my love, you'd love her too’. Это, правда, Маккартни, а папа любил иногда послушать Харрисона. Из мамы мне удалось сделать горячую битломанку. Иной раз она даже просила что-нибудь наиграть на гитаре из Леннона-Маккартни. Папа не любил жизни на больших громкостях, сколько я ни "убавлял" ему битловского забоя до уровня 'Michelle' или 'Julia'. Исключение он делал для Джорджа Харрисона. "Самого тихого", но и "самого умного" битла. Потом я понял: проблема не забойности. Что может быть забойнее 'In The Mood' Гленна Миллера, которого отец (и я вослед) обожал? Просто грустный, скрытно-влюбчивый и знающий (чувствующий) "немножко больше" умосозерцатель Харрисон был близок ему. Кстати, в 1976 г. в Монреале на Международном конгрессе по прикладной психологии отец жил в соседнем номере с Тимоти Лири. Они познакомились, одновременно открывая двери. Друг Боба Дилана, повергавший в трепет, а порой и в страх битлов, в свитерке и джинсах повернулся к отцу: "Привет, я - Тим". Потом они спустись в бар, где о чем-то толковали пару часов... Примерно та же история произошла в Кракове со Станиславом Лемом. В которого отец, разумеется, меня влюбил. И в "Солярис". И в Тарковского. И в Баха. И в неспешный ручей, в котором течет время, самое лучшее время. И в море. И в бакены: "Если бы я был бакенщиком, я, наверное, был бы писателем" (дневниковая запись Т.В. от 15.XI.57). До сих пор доплываю до дальних, обхватываю, нет, обнимаю и вспоминаю водоросли, которые тянутся за временем в ручье Тарковского-Баха... Или тянут его за собой, а оно растет с ними и, в итоге, перегоняет? Нужна еще какая-то другая Вселенная? Для любви и эта неплохо обустроена... Или - на Солярис, он подскажет. Доктор Крис Кельвин, кстати, работал там психологом. О папе я писал много. Но самый дорогой мне текст написан с его любимым другом, моим - конечно же, любимым – учителем Василием Васильевичем Давыдовым. Вообще, текстов своих не люблю, никогда не перечитываю – они сразу становятся плохими, как только публикуются. А этот – как минимум, очень дорогой. Его героя и своего соавтора я любил и люблю одинаково. Я их просто не разделяю в сознании. Но таlк, как любил Василия Васильевича Товий Васильевич… Папа, в отличие от открытой всему миру мамы, ушел с загадками и тайнами, унеся их с собой, в своем мире, который я так до конца и не разгадал. Об этом можно рассказывать долго. Но лучше поставить Гленна Миллера… Владимир Кудрявцев