Знакомая дама рассказывала мне про свою свадьбу. Белый лимузин, сто пятьдесят родственников, на шлейф…

Знакомая дама рассказывала мне про свою свадьбу.
Белый лимузин, сто пятьдесят родственников, на шлейф супер-платья наступил многоюродный брат, теперь в салоне проката тычут пальцами в отпечаток сорок шестого размера и требуют сатисфакции, но мы ещё повоюем, короче – всё путём, не хуже, чем у людей, жаль не приехали дядья из Новосибирска – как раз получилась бы круглая сумма в смысле подарочных конвертов.

Надо бы подстраховаться, намекнуть подрастающему сыну на то, что скромность украшает и что бог с ними, с новосибирскими и прочими дядьями, жили как-то без них и дальше проживём.

Но я отвлеклась.

У одной девушки, Маши, была договорённость с подружкой Ликой: букет невесты бросить так, чтобы Лика его поймала.
Без импровизаций, строго по сценарию – Лика ловит букет, прижимает его к бюсту и с лёгкой улыбкой поднимает кроткие глаза на друга сердца Андрея.
Как бы намекая – пора, уже пора, неспроста букеты сами в руки валятся.
Ну ладно, роспись, кольца, поцелуи, дошло до букетометания.
Первая попытка — фальстарт. Друг жениха, гандбольный вратарь Руслан потом оправдывался, гляжу – летит, руки-ноги сами сработали, рефлекс, но прыжок красивый, скажите, парни – класс был прыжок!
Лика усиленно семафорила лицом – левее бросай, левее, и повыше!
Во второй попытке спортивная Маша зашвырнула букет на люстру.
А в третьей он просвистел мимо Лики прямо к менеджеру по клинингу Захаревич, вызванной в зал с ведром и шваброй по поводу пролитого гостями шампанского. Видно, Маша не учла поправку на ветер. Так часто бывает. В биатлоне, например.
Лика трагически зарыдала на тему «ты это нарочно!» и убежала страдать в дамскую комнату. Друг сердца Андрей утешать не бросился, так что пришлось поправить грим и вернуться к людям.
Букет же после непосильных для него метательно-хватательных нагрузок утратил товарный вид и был оставлен на подоконнике.
А уже ночью, закончивая уборку, менеджер по клинингу Захаревич нашла его, посмотрела и взяла с собой.
Шла домой по пустому холодному городу и думала о своей жизни.
О том, что менеджер по клинингу в приличном месте – не так уж и плохо, не хуже, чем бухгалтер в той конторе, откуда её выперли, чтобы освободить место директорской племяннице.
О том, как ей повезло с сыном, и где теперь те диагнозы, что ставили ему в первые годы – нету! (тьфу-тьфу-тьфу чтоб не сглазить).
И о том, что букет нежно пахнет ландышами, весной и юностью, хотя никаких ландышей в нём не наблюдается, и вообще – январь, какие ландыши, до весны как до неба, до юности ещё дальше.
И ещё про то, что грех жаловаться – жизнь удалась. Не так, как хотелось бы, совсем не так – но удалась.
А то, что на следующей неделе у Захаревич сломалась стиральная машина, был вызван мастер, и после ремонта весь вечер проговорили на кухне, как будто давным-давно знакомы, но сто лет не виделись, и то, что с декабря она уже совсем не Захаревич, и ещё то, что Митька как-то вечером сказал: — Папа, я всегда знал, что ты у меня будешь! – так это всё просто совпадение, при чём тут букет.

источник