Про Володю Тендрякова и мою подругу Нору
Это огромное событие я не могла проигнорировать, тем более, что литература - это моя профессия. Я написала несколько постов на эту тему и не успела окончить этот разговор, заболела. Я, как всегда, сообщила вам о своей болезни, надеясь на вашу помощь, которую получила. Но на этот раз в связи с моей болезнью возникла идея материальной помощи читателей мне и моему блогу, мы это долго обсуждали, и на это ушло много времени. А потом новый читатель написал мне письмо, полное симпатии, доброжелательности и чуть ли не любви со ссылками на свои статьи. И оказалось, что этот читатель - сталинист и антисемит, и я зачем-то вступила с ним в переписку, хотя, конечно же, можно было этого не делать. Вы приняли участие в этой переписке, было много комментариев. Я отвечала на комментарии, и всё это надолго затянулось. И опять же в связи с моей болезнью возник разговор о моих отношениях с дочерью. И вот я начала этот разговор, и он тоже оказался очень длинным и никак не кончится. Впрочем, моим этим причитаниям о моей непоследовательности, моём неумении следовать намеченному плану я предаюсь регулярно, и вы, наверно, уже к этому привыкли.
А сейчас в комментарии меня спросили о Владимир Тендрякове, с которым я была знакома и дружна, и я опять хочу всё бросить и ответить на этот комментарий. Дело в том, что, когда я начала вести ЖЖ, моей главной целью было рассказать о моих друзьях. Они все ушли, а я осталась одна, последняя. Мне кажется, к одному из моих первых постов я взяла в качестве эпиграфа строчку из пушкинского «Ориона»: «Нас было много на челне...» Это моё любимое стихотворение, я его часто цитирую, оно про меня. Я своим друзьям многим обязана. Они были всей моей жизнью, отношения с ними были для меня очень важны, они определили многое в моей судьбе. Начала вести ЖЖ, чтобы рассказать о своих друзьях, но не сделала этого. Я почти не написала даже о самых главных своих друзьях - Александре Родине, Эмиле Аркинде (литературный псевдоним В.Кардин), Норе Футарян (литературный псевдоним Нора Аргунова). Это они перетащили меня в Москву, а я собиралась в Ленинград. Они мне объяснили, что надо поступать не в ленинградский университет ЛГУ, а в московский МГУ, и первое время в Москве я жила у них по очереди. Если бы не они, то не было бы в моей жизни Игоря Тареева, и вся жизнь моя была бы другой, и я была бы другой. Я почти не рассказала даже об этих троих, главных, а у меня были ещё друзья, которые достойны того, чтобы о них написать. И я хочу сейчас, использовав как предлог вопрос в комментарии Натальи Ивановой: «Владимир Тендряков мне кажется советским Достоевским, надрывным таким... Интересно, каким он в жизни воспринимался» - рассказать о Владимире Тендрякове и Норе, которая была его женой, кажется, около 10 лет.
Мне кажется, о Норе я уже рассказывала. Я вспоминаю, что в этом году в связи с Днём Победы я рассказала о своих друзьях - участниках войны. Там я о Норе написала, но сейчас я это коротко повторю. В 1937 году были репрессированы родители Норы - и отец, и мать. Нора тогда была в 10-м классе. Ей повезло, её не отправили в детский дом для детей врагов народа, её только выселили из квартиры в наркоминдельском доме на Кузнецком мосту. У неё не было ни бабушек, ни дедушек, ни дядей, ни тётей, ни братьев, ни сестёр, она осталась совершенно одна. Деваться ей было некуда, и она какое-то время жила в подъезде своего дома под лестницей. А потом, после знаменитой фразы Сталина «сын за отца не отвечает», её вернули в её квартиру. В этой квартире, в которой прежде жила только их семья, она получила комнатку 6 квадратных метров при кухне. Всё же она сумела поступить в ИФЛИ, откуда после второго курса добровольцем ушла на фронт. На войне была пулемётчиком, таскала на себе тяжеленный пулемёт Дегтярёва. Демобилизовавшись из армии, поступила в литинститут, который и закончила.
Я с ней познакомилась в Станиславе, когда стала работать корректором в армейской газете «За счастье Родины». Её муж Эмиль был майором и ответственным секретарём газеты, а вторым корректором был бравый старшина Александр Родин, который до войны учился с Эмилем в одной школе на класс моложе.
При первом знакомстве с Норой поражала её красота. Она поражала и при втором знакомстве, и как бы долго ты ни был с ней знаком, и как бы много ни общался, ты не переставал видеть эту красоту и удивляться ей. Описать красоту невозможно, поэтому я опишу впечатления, которые Нора производила. С ней неудобно было ходить по улицам. Мы шли по улице, а мужчины, которые шли нам навстречу, останавливались перед Норой как вкопанные и потом резко меняли маршрут - поворачивали и шли за нами. Мы вбегали в какой-нибудь подъезд, они заглядывали в подъезд, мы поднимались по лестнице, вроде бы мы здесь живём, через несколько минут выходили из подъезда и заставали этого мужчину дежурившим у подъезда. Однажды в Станиславе мы с Норой вдвоём пошли вечером в ресторан. Это было в 1959 году, Нора приехала в Станислав навестить нас, и я не помню, с чего это нам пришло в голову пойти в ресторан. Всё время, что мы сидели в ресторане, официанты со всех сторон носили Норе записки от мужчин, набралась гора записок. Нора читала записки. В это время она была уже несколько лет замужем за Тендряковым, и брак был не совсем безоблачным. Она прочла записки: «Не нужен ли вам друг?» и сказала: «Провидцы эти мужчины, друг мне нужен. Я чувствую себя одинокой».
Когда мы познакомились, Эмиль и Нора недавно поженились, и это был период их яркого счастья, которое бросалось в глаза. Эмиль говорил Саше, что он до сих пор не может поверить, что Нора его жена и что они действительно вместе навсегда. Нора была хорошей женой. Как-то в жаркий летний день я пришла к ним в их комнатку. Нора была одна, Эмиль был на занятиях в Военно-политической академии. Он поступил в эту академию, потому что демобилизоваться он не мог, а поступлению в академию командование не имело права препятствовать. Поступление в академию означало возвращение в Москву и к тому же давало возможность, служа в армии, получить высшее гуманитарное образование и профессию, которая и на гражданке могла пригодиться. Я пригласила Нору в кафе-мороженое. Она обрадовалась и начала собираться, а потом сказала: «Нет, я, пожалуй, не пойду, боюсь, мы не успеем вернуться до прихода Эмиля». Я сказала, что ничего страшного не случится, если Эмиль побудет немного дома без неё. Она объяснила, что день очень жаркий, а Эмиль вынужден носить военную форму, он придёт уставший, вспотевший, ему нужно будет помыться и переодеться… Я сказала, что он не маленький и всё это может сделать самостоятельно, она сказала, что, конечно, может, но всё же… И в кафе-мороженое она не пошла. В этой крошечной комнатке Эмиль и Нора прожили, кажется, до 1954 года. Потом Министерство иностранных дел, которому принадлежало это здание на Кузнецком мосту, решило занять его целиком, и жильцов расселили. В этой маленькой комнатке я много раз встречала Новый год с Норой, Эмилем и их друзями, праздновала свой день рождения, там я познакомилась с поэтом Семёном Гудзенко и ещё многими интересными людьми. В эту квартиру даже приходил Аркадий Райкин, правда, не к Норе, а к их соседям, но у Норы в этот вечер было особое выражение лица, серьёзное и торжественное. Я спросила: «У вас такое лицо потому, что в доме великий артист?» Она ответила: «Нет, потому что в квартире красивый мужчина».
А переселили Эмиля и Нору в новый дом на 4-й Мещанской, они получили большую комнату в коммунальной квартире.
Эмиль и Нора не только любили друг друга, они были ещё и товарищами, единомышленниками, у них были общие интересы и общий круг друзей. Это был гармоничный брак. Ничто его не омрачало, не было ничего, что могло бы разделить этих двоих. Тем не менее брак этот кончился разрывом, и виновником разрыва был Владимир Тендряков.
Об истории своего знакомства с Володей и развитии их отношений Нора мне рассказывала подробно. История такая… Нору пригласили принять участие в семинаре молодых кинематографистов. Кажется, это было то ли в конце 1954-го, то ли в начале 1955-го года, в датах я могу ошибаться. За год до этого Нора по заказу Ленфильма написала сценарий по своей повести «Двери открыты настежь». Я помню, как она поехала в Ленинград, полная надежд и радостных ожиданий. Там она встретилась с режиссёром, обсуждала сценарий, вносила по просьбе режиссёра какие-то правки. Кажется, режиссёр начал снимать этот фильм, а что было дальше, я не помню, снял ли он фильм до конца или нет, во всяком случае фильм на экраны не вышел. Тем не менее с тех пор Нору стали считать молодым кинематографистом и приглашали её на все соответствующие мероприятия, в частности пригласили и на этот семинар. На этот семинар был приглашён также и Владимир Тендряков. Он там был со своим неразлучным другом, кинорежиссёром Борисом Бунеевым. Я не знаю, какие его фильмы знаете вы, а я люблю его фильм «Последняя встреча» с молодым Владимиром Меньшовым в главной роли. Но этот фильм ещё предстояло снять. И Володя, и Борис в то время крепко пили, и на семинаре они обычно были пьяны уже с утра. Все говорили, что не нужно было приглашать этих двух алкашей, что их не интересует ни кино, ни литература и вообще ничего кроме выпивки. Однажды Нора сидела на занятиях, рядом с ней был пустой стул. Пришёл Володя в дымину пьяный, сел на этот стул, уронил голову Норе на плечо и заснул. Они тогда ещё не были знакомы. Нора не стала его будить, чтобы не поднимать шум и не мешать занятиям. Пришёл Борис, который был немного трезвее и хотел поднять Володю. Нора сказала, что не надо его трогать, он тихо спит, никому не мешает, не будем срывать занятия. На следующий день Володя и Борис пришли на занятия не столь пьяные, и Борис сказал Володе, показывая на Нору: «Извинись перед ней», - и объяснил, за что извиняться. Он объяснял, а Нора хохотала. Так они познакомились. С этого момента Володя, как говорится, «присох» к Норе, ходил за ней неотступно и почти сразу стал говорить о любви. Я думаю, что такой южной, яркой, броской красоты он просто никогда не встречал. Никогда не видел таких огненных глаз, таких ровных чёрных бровей, таких длинных пушистых чёрных ресниц, такого тяжёлого узла блестящих чёрных волос на затылке. Сам он был совершеннейший северянин - блондин, белокожий и безволосый. У него не росли волосы на лице, он мог не бриться или почти не бриться, и на теле у него не было волос. Говорят, противоположности притягиваются, вот, наверно, так он и притянулся. Он тогда был женат на Лидии, и у них с Лидией была дочь - младшая школьница, кажется, её звали Машей. Я видела эту девочку несколько раз, когда бывала у Тендряковых дома. И Нора была замужем и, как я уже говорила, была совершенно счастлива в браке, но вот не смогла она устоять перед этой новой, сильной любовью. Когда мы с Игорем поженились в мае 1955 года и из ЗАГСа пошли прямо к Эмилю, то Норы уже в этом доме не было, таким образом я определяю время их разрыва. Но Нора с Эмилем были такими близкими и родными людьми, что, уйдя к Володе, Нора не оставила Эмиля, она бывала у него ежедневно, готовила обед и вообще выполняла обязанности хозяйки дома. Я помню, как осенью 1955 года мы с Норой ночь напролёт ходили взад-вперёд по Ильинскому скверу и Нора рассказывала мне о Володе, об их отношениях, и тогда вопрос о том, оставаться ли ей с Володей, ещё не был для неё решён окончательно. Она рассказывала мне, что Володя не такой человек, как мы с ней, как Эмиль, как Саша Родин или Сарик Гудзенко - он совсем другой, из другого мира. Она говорила, что вот он такой человек, который может у другого что-нибудь отнять, если ему это понадобится, а мы, конечно, считали, что отнимать нельзя, можно только отдавать. Кстати, за всё время знакомства с Володей я не заметила, что он у кого-нибудь что-нибудь отнял, скорее наоборот.
А вот кроткий и лиричный Владимир Солоухин - тот мог отнять, и я такие случаи знаю. (Я здесь расскажу один такой случай, потому что другого повода рассказать его у меня не будет. К Владимиру Солоухину очень благоволило начальство. Он был талантливый и в то же время в своём творчестве не касался острых социальных проблем в отличие от Владимира Тендрякова. И вот Солоухину понадобилась на лето дача, и он хотел, чтобы ему дали одну из писательских дач в Переделкино. Ему объяснили, что свободных дач нет. Он сказал, что можно ведь кого-нибудь выселить, кого-нибудь менее ценного и заслуженного. Ему сказали, что такой менее ценный и заслуженный разве что Владимир Огнев, который критически относится к системе и позволяет себе это высказывать, но выселять его как-то неловко, потому что у него больной ребёнок. Но Солоухин очень ухватился за эту возможность и сумел настоять на выселении Огнева. Для того это было катастрофой. Когда он спросил у тех, кто занимался писательскими дачами, на каком основании его выселяют, ему прямо сказали: «Убеждения нужно менять, товарищ Огнев».)
Нора рассказывала мне про Володю и спрашивала у меня совета. Я сказала, что совета она всё равно не послушает, а сделает так, как сердце велит. Я сказала: «Но вам будет страшно среди чужих». Нора потом эти мои слова часто вспоминала. Норины сомнения были связаны ещё с тем, что она была старше Володи, как она сказала, почти на 5 лет. Я сказала, что если я старше своего мужа на 2,5 года, то такая женщина, как она, может позволить себе выйти замуж за человека, который моложе её на 5 лет. Нора всё-таки ушла к Володе…
Продолжение следует…
Тем, кто хочет поддержать блог, напоминаю две ссылки:
paypal.me/tareeva1925
money.yandex.ru/to/410017240429035