Струя и луч
Она помогает мне осмыслить его (что необязательно хорошо), и напрашивается вывод, что персонажей и ожидания зрителя/читателя здесь и там сводит на нет существование в сумеречной зоне между искусством и жизнью (где витают беспокойные души критиков, и среди них много тех, кто уже написал тома про того и про иную, а я ничего этого не читал и пишу дальше, недовольно стыдяся).
Можно очень просто, почти тривиально истолковать этот сложный вопрос: недостаточно того, что их жизнь вся обусловлена рамками повествования и стилистики (как это обыкновенно бывает с персонажами), но они это осознают и действуют соответственно, т. е. задачи, которые они ставят перед собой в произведении, продиктованы творческими нуждами, а не человеческими стремлениями. Совпадение первых и последних происходит, если исходить из ожиданий читателя и зрителя, явно в ущерб стремлениям. У Гринуэя мотивация героев кажется загадочной только потому, что кинозритель, помещённый в созданный им визуальный ряд, в принципе уделяет их внутреннему миру мало внимания.
Даже второстепенные персонажи имеют свойство читать самих себя, хоть им и неясно, откуда берётся текст. Героиню "Бурь" родила женщина, брошенная матросом. Героиня решает стать актрисой. Мать сначала не отпускает, но:
Madam Ross had loved her man and had believed in him without ever having understood him. Now, whether in punishment or reward, through all eternity she must love and believe in what she did not understand. Had Malli's purpose lain within the scope of her own conceptions, she might have found a means to combat it. But confronted with this wild, carefree madness she was carried off her feet, dizzy with sweet and strange memories and associations.
И у Д., и у Г. произведения жёстко структурированы - последний не просто делит фильмы на отдельные куски, но часто вводит диегетическую нумерацию частей, действий, объектов; первая нумерует и сечёт более традиционно, создавая маленькие повествовательные кирпичики, почти сериал - в 70 страницах "Бурь", например, 17 глав.
Эта жёсткая структура создаёт эффект ритуализации, и герои под воздействием (гипнотической для зрителя и читателя, но вполне осознанной для них) ауры ритуала размещают в ней знаковые элементы человеческой жизни: плоть, смерть, страдания, прочее.
И Г., и Д. сильно стилизованы и полны аллюзий - у последней всё, что я читал, написано в стиле сказочного романтизма; первый строит композицию в духе старых мастеров. Персонажи Динесен всё время что-то читают, дают друг другу книги, цитируют, критикуют. Гринуэй ссылается на десятки полотен, я плохо в этом разбираюсь, но это чувствуется, даже если не знать оригинала.
Множественность авторов и персонажей позволяет повествованию поглотить "настоящего" производителя творческих работ. Когда Сёренсен, говорящий ямбами, общаясь с Шекспиром, как с живым человеком, ищет для драмы исполнителя роли демона и превращает девушку, созданную Динесен, в персонажа "Бури"; когда эта девушка управляет нарративом Динесен в соответствии со строчками из пьесы, встраивая их при этом в ткань повествования, то роль самой Динесен становится просто ролью одного из персонажей; это нарушение нулевой стенки.
Когда персонажи Гринуэя сами нумеруют главы, в которых они существуют и перестают существовать (даже иногда сами это снимают), он отдаёт им авторство, доверяет им свободу воли, зная, что они употребят её во благо произведения (в конце концов, Гринуэй как таковой существует за их счёт).
Это только один возможный угол зрения, но я хочу понять, почему Динесен напомнила мне Гринуэя. Структура, стилизация, жертвенное служение на грани слияния искусства и действительности. (Не удержусь и напишу эссе "Жизнь и смерть автора" или что-нибудь в таком ключе!)
При этом достаточно двадцать миллисекунд погуглить, чтобы узнать, что "Пир Бабетт" (рассказ, предшествующий "Бурям" в сборнике) нередко сравнивают с фильмом П. Г. "Повар, вор и т. д.", и что Динесен написала "Бури", увидев постановку Шекспира с Гилгудом в главной роли, а Гилгуд потом играл у Гринуэя. Они там все заодно, как будто у них струя светлей лазури и луч солнца золотой.
...when soon I sail from here, I may again run into such a storm as the one in Kvasefjord. But that this time I shall clearly understand that it is not a play in the theatre, but it is death. And it seems to me that then, in the last moment before we go down, I can in all truth be yours. And I am thinking that it will be fine and great to let wave-beat cover heart-beat.