ТЕЛЕПАТИЯ
«Бог шельму метит…»
Ужасно не люблю, когда срывается съемка. Особенно противно, если куча людей напрягалась, договаривалась о времени и месте, съемочная группа приперлась и расставила кучу железа, но находится какой-нибудь незаменимый "ком с горы", который чувствует, что без него уже никуда, а значит можно чуть-чуть поторговаться.
Маленький наглый двадцатилетний мальчик-начинающий актер, решил, что если его стали узнавать на улице, значит сам Аль Пачино должен чистить ему ботинки.
Наш продюсер целую неделю в ногах валялся, договаривался с цирковым училищем о съемке и тут, на тебе, на ровном месте…
Вокруг арены возвышалась гора аппаратуры и двадцать злых и потных людей уставились на выкаблучивающуюся звезду, все ждали – чем дело закончится.
А звезда, уже переодетая в нарядный цирковой костюм с блестками, сидела на краю манежа и нагло со мной торговалась:
- Да, мы договаривались на пятнадцать тысяч, но я не ожидал, что придется наряжаться в этот дурацкий костюм, а полюбуйтесь - какие чешки мне дали, они явно с чужого плеча, к тому же тут от манежа поднимается дикая пылища, как бы еще аллергия не разыгралась. В общем - добавьте еще пять штук и начнем, без этого я сниматься не буду…
Передо мной возникла дилемма: Во первых - как бы его уговорить сниматься за старый гонорар? И во вторых - как бы мне не сесть в тюрьму за непредумышленное убийство совершенное в состоянии аффекта?
Я пытался объяснить, что пятнадцать тысяч рублей - это тоже очень хорошие деньги, тем более, что за них не нужно взлетать под купол цирка, надо только сказать пару сраных слов, стоя на одном месте посреди манежа! Дело-то плевое, люди ждут, а? Давай, давай, давай...
Но уговоры не помогали, а добавлять этому шантажисту свои пять тысяч, совсем не хотелось, да и не было у меня с собой таких денег.
Мои аргументы и взывания к совести быстро иссякли, наступила тревожная немая сцена.
Актер все так же сидел на краю манежа, скрестив на груди руки, и выжидательно смотрел снизу вверх, вокруг столпилась съемочная группа и все как один, не сговариваясь, представляли, как по его напомаженной голове растекаются двадцать литров пахучего 98-го бензина и в полной тишине чиркается спичка...
А в это время по арене шел древний старик с неестественно прямой спиной. Точнее – туловище у него было от мускулистого акробата, а голова древнего седого старичка. Как только старичок поравнялся с нашей несговорчивой звездой, он вдруг, не сбавляя ходу и без особого замаха, ни с того ни с сего, отвесил актеру по затылку ошеломляюще-мясистую оплеуху.
От удара и неожиданности, звезда дернулась как тряпичная кукла и повалилась спиной на манеж, а старик не оглядываясь и ничего не объясняя, пошел дальше по своим делам, сокрушенно качая головой.
Мы все так и ахнули.
Ведь это же было просто чудо! Телепатия!
Ну, как же этому мудрому, незнакомому старику, в одночасье передались все наши мысли и чаяния? Пусть не 98-й бензин, но и плюха была очень смачной.
Ошарашенный актер вверх ногами лежал на ковре, смотрел на удаляющегося деда и на всякий случай, опасался даже стонать, чтобы не дай Бог не привлечь его внимания.
Через две минуты наша звезда уже переоделась и ни с кем не прощаясь, поджав нижнюю губку, обиженно удалилась.
Естественно – никакой съемки в тот день уже не получилось, но чувство некоторой удовлетворенности, все же грело наши сердца.
Когда мы уже покидали цирковое училище, на выходе меня догнал тот самый агрессивный дед (я даже отшатнулся от него на всякий случай) дед сказал:
- Вы режиссер?
- Да, а…?
- Пожалуйста, извинитесь за меня перед вашим парнем, я уже совсем старый и слепой стал, увидел человека в костюме и подумал, что он наш, цирковой, вот и прописал ему подзатыльник. А он-то не виноват, он же не в курсе. Извинитесь, пусть не держит на деда зла. Наши-то ученики все знают, что нельзя сидеть спиной к манежу – это неуважение к профессии и за это больно бьют по башке…