Чингизиды в Московском государстве XV–XVII веков
Право на занятие того или иного престола в чингизидских улусах имели исключительно представители "золотого рода" (тюрк. "Алтай уруг") – потомки четырёх сыновей Чингизхана и его старшей жены Борте (Джучи, Чагатая, Угедея и Тулуя), продолжавших занимать особое положение на постмонгольском пространстве. В Золотой Орде правили потомки старшего сына Чингизхана, Джучи (Джучиды). Ниже речь пойдёт именно о них.
Первые единичные выезды Чингизидов начались ещё в XIV в. и связаны с "замятнями", происходившими время от времени в Орде. Их ещё нельзя назвать служилыми царевичами, они приходили как представители коллективного сюзерена для того, чтобы пережить в отдалённом улусе тяжёлые времена и перегруппировать свои силы перед дальнейшей борьбой за престол в Сарае. Князья не могли отказать таким Чингизидам, тем более что каждый из них со временем мог стать ханом. Статус любого из них в то время был значительно выше.
Более многочисленными выезды становятся после того, как наметился процесс развала Золотой Орды на ряд независимых государств, правящие династии которых враждовали между собой. В результате этого жертвы борьбы за престол могли найти прибежище только в Ногайской Орде, Литве, Москве или удалиться в Среднюю Азию. Значительное количество "свободных" Чингизидов на постзолотоордынском пространстве в рассматриваемый период было в определенной степени серьёзным дестабилизирующим фактором, поскольку каждый из них мог претендовать на верховную власть в том или ином регионе. Тем важнее выяснить, как проходила инкорпорация служилых татарских царей и царевичей в московскую правящую элиту.
Пребывание в Московском государстве являлось наиболее обеспеченным с материальной стороны. К тому же их статус по отношению к остальному служилому сословию был здесь несравненно выше по сравнению, например, с Польско-Литовским государством. Чингизиды стояли выше всех служилых Рюриковичей и Гедиминовичей и уступали только Калитичам (представителям правящей московской династии – прямым потомкам Ивана Калиты), а позднее Романовым. Остаётся, однако, невыясненным, когда Калитичи стали восприниматься по своему статусу выше служилых Чингизидов. Определённо об этом можно говорить начиная с 1557 г. (старшинство распределения Чингизидов и Калитичей по полкам).
Чингизиды, выехавшие из различных регионов, расценивались в Москве как способствующие подъёму государственного престижа. В XVI в., когда Москва стремится заполучить к себе по возможности больше потомков Чингизхана, среди них начинает выстраиваться внутренняя иерархия. Они возглавляют татарскую служилую корпорацию в России, параллельную общегосударственной. Поначалу у Москвы не хватало смелости объявить их служилыми Чингизидами, практически прировняв к служилым князьям, но постепенно искались формы инкорпорации представителей "золотого рода" в структуру служилого сословия Московского государства. В частности, в конце XVI в. их стали верстать поместными и денежными окладами. При этом их размеры могли достигать 2000 четвертей и 200 рублей соответственно. Тем самым подчёркивался их особый статус. Ведь иные московские и думские чины могли претендовать только на 1000 четей (реальное землевладение могло быть и у тех, и у других значительно выше).
К середине XVI в. в Москве оказалась большая группа Чингизидов из астраханской династии. Тогда же окончательно складывается внутренняя иерархическая структура "золотого рода" в Московском государстве. Она наглядно прослеживалась по назначению их номинальными воеводами полков, где за основу взят обычный счёт полков в последовательном порядке старшинства.
Чингизиды из казанской династии рассматривались как потенциальные претенденты на казанский престол. Гиреи и Астраханские царевичи служили фактором политического давления на Польшу и Крым.
Со временем некоторые из Чингизидов, оказавшиеся в Московском государстве, принимали православие – иногда добровольно, иногда под давлением. Тем самым создавались предпосылки для их интеграции с высшей московской знатью (в том числе и в плане службы) и родства с наиболее видными её представителями (в основном Рюриковичами и выезжими служилыми литовскими Гедиминовичами). Среди них крестившийся одним из первых в 1505 г. казанский царевич Пётр Ибрагимович (Худайкул бин Ибрагим) благодаря женитьбе на княжне Евдокии – сестре Василия III, занял особое положение. По мнению некоторых историков он даже рассматривался как возможный наследник бездетного великого князя. По крайней мере, царевич оставался в ближайшем окружении Василия III до своей смерти в 1523 г. и воспринимался всеми как непосредственный член великокняжеской семьи. Факт крещения и брака можно интерпретировать по-разному. С одной стороны, это был жест-услуга казанскому хану Мухаммед-Эмину – из спора за казанский престол вывели одного из реальных претендентов, крещёного царевича Петра-Худайкула. С другой, благодаря этому браку Евдокии Василий III породнился с Чингизидами, что повышало его статус.
Известно о достаточно большом количестве таких браков. Все они имеют общие черты. Во-первых, эти браки носили государственный характер. Во-вторых, невесты подбирались царями, или, в некоторых случаях, быть может, одобрялись ими. В-третьих, невесты в большинстве случаев происходили из семей старинной первостепенной московской знати. И, в-четвертых, невесты по преимуществу происходили из вымирающих ветвей родов, где отсутствовало мужское потомство. Последнее обуславливалось стремлением царя не допустить усиления отдельных родов. Борис Годунов пошёл ещё дальше. Он практиковал прямой запрет на заключение браков с участием его политических оппонентов. Среди крещёных Чингизидов это были дети опального Симеона Бекбулатовича, в них он видел угрозу для себя и своих детей, как продолжателей новой династии на московском престоле. Ранее подобные запреты существовали только по отношению к удельным князьям правящего дома.
Крещение царей и царевичей мало изменило их жизнь. Они по-прежнему занимают непоколебимо высокое положение. Хотя к концу XVII в. виднейшая московская знать успела плотно породниться с потомками Чингизхана, несмотря на тесные генеалогические переплетения служилые царевичи по-прежнему стояли несравненно выше всех представителей служилого сословия. Об этом, в частности, говорит итог местнического спора в 1679 г. князя М.А.Голицына с сибирским царевичем Георгием Алексеевичем по случаю назначения в крестный ход. Князю указали на очевидную неправомочность его требований.
Во второй половине XVI века окончательно складывается система использования служилых Чингизидов для поднятия престижа московского правителя. Татарские цари и царевичи принимают активное участие в различных придворных церемониях. В первую очередь это, конечно же, прибытие самих татарских царей и царевичей в Москву, как при выезде, так при вызове их из городов, назначенных для проживания, в столицу. Они регулярно фиксируются вплоть до середины XVII в. При Иване III подобные церемонии были нечастыми и носили скорее дипломатический характер. С воцарением Ивана Грозного они участились и стали неотъемлемой частью придворной жизни.
Фиксируется также имеющая глубокую историю традиция присутствия служилых Чингизидов при приёме иностранных дипломатов. Она просуществовала весь XVI в. и большую часть XVII в. Её цель очевидна – поднять престиж великого князя, впоследствии царя, в глазах сопредельных государств. В этом же ряду находится выкладывание напоказ на аудиенциях царских венцов-"шапок" (казанская, астраханская, сибирская), символизирующих татарские царства.
По формальным признакам сюда же можно отнести и номинальное участие служилых татарских царей и царевичей в руководстве полками во время военных действий. Особое значение имело участие служилых Чингизидов казанского происхождения со своими военными отрядами в казанских походах. Тем самым они приобретали статус формально легитимных акций, призванных возвести на престол законного (по версии Москвы) царя.
Крещёные Чингизиды принимали участие в свадебных церемониях, носивших государственный характер. Это свадьбы великих князей московских (царей), их родственников, а также самих представителей "золотого рода".
Достаточно рано Чингизиды стали принимать участие в религиозных церемониях. Это прежде всего крещение и предшествующие ему процедуры (оглашение) ряда татарских царей и царевичей на протяжении всего XVI в. Все это происходило при большом стечении народа, зачастую в присутствии великого князя (царя) московского, придворных и высших иерархов церкви. Эти неофиты создавали особую группу придворных, главной и практически единственной задачей которых являлось возвеличивание своего государя. Как истинные православные, они просто были обречены сопровождать великого князя (царя) во время всех его торжественных выходов. Тем самым выполнялась и определенная идеологическая задача. Идеологический подтекст выходит на первое место, к примеру, когда вчерашние казанские ханы Александр Сафакиреевич и Симеон Касаевич присутствовали 1 октября 1560 г. в Москве на освящении церкви Покрова Пресвятой Богородицы на рву (собор Василия Блаженного), построенной в память о казанском взятии.
Начиная с 1654 г., Чингизиды становятся постоянными участниками придворных церемоний, теперь они бывают во дворце практически ежедневно. Регулярно они присутствуют на различных религиозных церемониях с участием московского государя. В своей основе это были крестные ходы. В ряде случаев царевичи своим присутствием как бы замещали московского государя и освящали данную церемонию. В дворцовых разрядах можно прочитать: "А выходу великому государю к действу не было. А быти у действа по указу великого государя: касимовской царевич Василий Арасланович…" Некоторые крещёные Чингизиды занимали высшие государственные должности (Михаил Куйбулович, стоявший одно время во главе Земской Боярской думы, Симеон Бекбулатович, номинально являвшийся московским государем).
События, развернувшиеся после смерти Ивана Грозного, заставили говорить о Симеоне Бекбулатовиче как о действенной силе, способной оказывать значительное опосредованное влияние на происходящее. При этом сам царь занимал, скорее всего, достаточно пассивное положение. Его статус Чингизида, племянника Ивана Грозного, двоюродного брата Фёдора Ивановича и человека, одно время занимавшего московский престол, сам говорил за себя.
Отношения царя Бориса Годунова к Симеону Бекбулатовичу строились на страхе перед человеком, у которого имелось значительно больше прав на шапку Мономаха, даже несмотря на то, что всей своей жизнью бывший царь демонстрировал отсутствие у себя каких-либо честолюбивых желаний. Скорее, он мог даже противиться тем или иным волнам, возносившим его на самый верх. В 1598 г. Богдан Бельский и Фёдор Никитич Романов не желали признать царём Годунова и выдвигали кандидатуру Симеона. Это объясняет, почему в тексте вторичной присяги от 15 сентября 1598 г. и подкрестной записи царю Борису ввели специальный пункт: "Царя Симеона Бекбулатовича и его детей… на Московское государство не хотети видети, ни думати, ни мыслити, ни семъитись, ни дружитись, ни ссылатись с царем Симеоном, ни грамотами, ни словом не приказывати, на всяко лихо, ни которыми делы, ни которою хитростью". Строгую изоляцию Симеона Бекбулатовича в Твери подтверждают и иностранцы.
Что касается детей царя Симеона, то информации о них мало. В синодике Соловецкого монастыря сохранился их перечень: Фёдор, Дмитрий, Иван, Евдокия, Мария, Анастасия. Все они умерли ещё при жизни своего отца. В браке из них, судя по всему, никто не состоял, ведь в XVI – первой половине XVII вв. для заключения брака крещёным Чингизидам требовалось разрешение царя, и понятно, что при Борисе Годунове и, возможно, Фёдоре Ивановиче такое разрешение получено быть не могло – ведь это были реальные претенденты на московский престол.
В XVII в. ситуация кардинально меняется. Служилые цари и царевичи окончательно превращаются в блестящий антураж царской власти. Здесь интересно сочинение Г.К. Котошихина, написанное беглым подьячим Посольского приказа в Швеции. Оно одновременно отображает статус татарских царевичей в 60-е гг. XVII в. и в то же время содержит в себе некий взгляд на институт Чингизидов, сложившийся в среде столичных обывателей и приказных служащих: "Да в царском же чину царевичи сибирские, касимовские, крещены в християнскую веру. Честию они бояр выше; а в думе ни в какой не бывают и не сидят, потому что государства их и они сами учинилися в подданстве после воинского времени, недавне, да и обычай тому есть; так же и опасение имеют от них всякое. А служба их такова: как на праздники идет царь к церкве, и они его ведут под руки, да на всякой день бывают перед царем на поклонении. И даны им поместья и вотчины немалые, так же поженились на боярских дочерех, и имали их за себя с великими пожитками и с поместьями и с вотчинами; а за которым поместья мало, и ему в прибавку идет царской корм денежной, помесечно". Но и подобное положение постепенно стало тяготить Москву. На протяжении всего этого столетия шёл поиск путей окончательной инкорпорации Чингизидов в служилое сословие Московского государства.
Эксперименты начались в 1633 г. Тогда 7 сентября крестился Янбек (Джанибек) бин Янсюер (Хансюер) бин Али. Теперь он стал князем Калинником Джансюеревичем и дворянином по московскому списку. С этого момента по своему статусу он превращается в московского дворянина, члена государева двора и несёт обычные для них службы. В частности, он упоминается воеводой в Суздале (1648–1650 гг.) и Курмыше (1663, 1667/68 гг).
В 1654 г. крестили касимовского царевича Сеит-Бурхана бин Арслана (Василий Арасланович) и сибирских царевичей Дос-Мухаммада и Иш-Мухаммада, детей Алтаная бин Кучума (Петр и Алексей Алексеевичи). С этого момента можно говорить об окончательной ликвидации в государстве служилых Чингизидов мусульманского вероисповедания. Ситуация, когда все Чингизиды оказались крещёнными, не повлияла на понижения их статуса. По родовитости они уступают только московскому царю и его детям (теперь уже Романовым). Но появляется и нечто новое – они становятся, несмотря на относительную бедность, самыми желанными женихами и невестами среди представителей высшей московской знати и, в первую очередь, царских родственников. При этом забывается правило XVI в., по которому крещёных Чингизидов женили исключительно на представительницах пресекающихся родов.
Тогда же возникло дело о не именовании царевичей князьями. Дело в том, что до этого не существовало правила об именовании крещёных Чингизидов. В разных источниках один и тот же человек называется царевичем, князем и князем царевичем. Теперь они становились только царевичами. Но потомки Калинника Джансюеревича оставались князьями. Ситуация стала меняться только при Петре I.
Начало царствования Петра I не принесло изменений в их статусе. Но, в отличие от представителей иных родов, они продолжают выполнять, в основном, придворные функции. Выстраивание нового двора, внесение новых культурных веяний должны были рано или поздно сказаться на их положении. Слабым местом царевичей было и то, что казалось их силой, а именно, родство с царской династией, в первую очередь, через Лопухиных. Благодаря ему они оказались участниками дела царевича Алексея.
В 1718 г., из-за участия в деле царевича Алексея, сибирские царевичи потеряли свой титул и стали именоваться князьями Сибирскими. Окончательная замена титула "царевич" на "князь" ознаменовало собой завершение процесса инкорпорации. В новых условиях институт служилых Чингизидов оказался просто не нужен и даже мешал политике по объединению российского дворянства в единое сословие. В это же время пресекается род касимовских царевичей. С этого момента Чингизиды полностью сливаются с остальным российским дворянством, превращаются в одну из многих дворянских семей России. Путь, продолжавшийся 300 лет, завершился. Представители рода подчас занимали видное положение, но не достигали больших высот. Им уже никогда не удавалось подняться до прежнего уровня. В реалиях нового времени Чингизиды как особая служилая группа стала не нужна. Золотой век служилых Чингизидов закончился.
Но здесь следует отметить одну немаловажную деталь. Если сравнивать историю инкорпорации Чингизидов и иных знатных мусульман, то следует признать, что, при более выгодных позициях первых в начале процесса, к его логическому завершению в конце XVII в. они явно проиграли своим менее знатным товарищам. В качестве примера можно привести такие княжеские фамилии как Урусовы, Черкасские, Тенишевы, Юсуповы и десятки других, чуть менее успешных. Скорее всего, с царевичами сыграло злую шутку их происхождение. Как к законным претендентам на московские земли, как составную часть Золотой Орды, и на московский престол, к ним изначально относились настороженно. Хотя московским правителям всегда льстил тот факт, что они полностью управляют потомками своих сюзеренов. Чингизидам же ничего не нужно было делать для того, чтобы получать более чем значительное материальное содержание. Со временем это вошло в определенную привычку. У них просто не выработалось представление о том, что их благополучие зависит от их собственной активной позиции, усилий, службы (в том числе и придворной). Они получали определенный высокий уровень как само собой разумеющейся. Как следствие, царевичи не были готовы к изменившимся правилам. Определенную роль сыграли и родственные связи, полученные в конце XVII в. Родство с Нарышкиными, Долгоруковыми, Грушецкими в первой половине XVIII в., скорее мешали, нежели помогали им.
Таким образом, мы должны констатировать, что служилые Чингизиды на протяжении всего рассматриваемого периода оставались, благодаря своему происхождению и вопреки некоторым непоследовательным шагам Москвы, неким инородным элементом, престижным, но одновременно с этим и неудобным, а иногда и опасным. Благодаря чему их помещали в некую искусственную среду, которая, в конечном итоге, делала их жизнь вполне комфортной при прежних условиях и препятствовала успешной социализации при изменившихся на рубеже XVII–XVIII вв. правилах.