СКОВАННЫЕ ОДНОЙ ЦЕПЬЮ (2)
Продолжение. Начало здесь.
Перпендикулярный мир
Итак, пламя из первых искр не возгорелось. Но первые искры не погасли. Они, можно сказать, упали в торф, и торф затлел. В салонах, лавках, бодегах, на фермах, - короче говоря, везде, кроме равнодушных к проблемам белых людей индейских поселков, - шли горячие споры, вечные темы (Что делать? Кто виноват? Камо грядемо?) стали популярнее обсуждения баб и корриды.
Политика вошла в моду, понемногу возникали кружки, объединявшие всех, сколько-то грамотных (то есть, креолов), в ходе дискуссий как-то само собой наметилась, а затем углубилась поляризация: «либералы» (желавшие независимости, свободы, равенства, братства, общечеловеческих ценностей, а также свободной продажи земель церкви и индейских общин) против «консерваторов», которых все устраивало, ибо власть от Бога, все мы дети Испании, а при короле не так уж плохо жить.
В нервной обстановке, когда неопределенность требовала выброса эмоций, - а эмоции latinos это вам не цацки-пецки, - диспуты становились все злее, несогласия перерастали в неприятие и отторжение вплоть до ненависти, рвались дружбы, единомышленники понемногу кучковались, - и всего за пару лет ситуация превратилась в классическую «село на село». Точнее, город на город. В том смысле, что традиционные центры провинций, - гнезда местечковой знати, чопорные, набожные, очень «испанские», - превращались в оплоты консерваторов, города поменьше, попроще, - наоборот, в «гнезда либералов», становившихся все радикальнее, и жить нормально вскоре стало можно только среди своих, не обсуждающих бесспорное.
Скажем, в столице Гондураса, древней Комайягуа, к 1820-му почти не осталось либералов, а которые остались, старались не подавать голос, зато из «райцентра» Тегусигальпа, облюбованного либералами, убежали от греха подальше практически все serviles, и мелкий городишко всего за пару лет разросся втрое. То же и в Никарагуа: богатая Гранада, город епископа и спесивой аристократии местного разлива, принимала всех, кто «за короля и Господа», зато Леон, второй город провинции, где обитал люд посмуглее, торговый и в меру начитанный, широко распахнул двери для «вольнодумцев».
И в Гондурасе то же самое, даром что креолов там обитало всего несколько тысяч, и все родня. Даже в нищей Коста-Рике: с одной стороны - столичный Картаго, с другой - Сан-Хосе, обитель мелких и средних фермеров, плевать хотевших и на Испанию, и вообще на всех монархов мира. И везде (примета того лихого времени, позже названного Веком Разума) буйно расцветали газеты: консервативные, - солидные, но скучные, с единственной идеей: «Медленным шагом, робким зигзагом», - и либеральные, невнятные, подчас глупые, однако бойкие донельзя. С единым рефреном: «Перемен, мы ждем перемен!», и все прочее.
До поры-времени, однако, размежевывались на уровне криков и драк, максимум, дуэлей, еще не насмерть, а до первой крови, дальше не заходя: даже самые радикальные радикалы понимали - стародумы сильнее, ибо за ними и власть, и деньги, и главное, церковь, а значит, абсолютное большинство индейцев, неграмотных (а зачем?), далеких от цивилизации, зато исступленно набожных и очень веривших в то, что далекий добрый король любит своих краснокожих детей.
С другой стороны, некоторые новые веяния возникли среди испанцев, включая высших управленцев, прибывших на время, и благородных донов несложно понять. На милой Родине аккурат в это время творилось черт-те что, - то абсолютизм, то конституция, то французы, то опять абсолютизм, а потом опять конституция, и далее по кругу, и значительному числу «королевских людей» вся эта неприятная и малопонятная суматоха не нравилась.
А между тем, далеко на юге, - там ныне Аргентина и Чили, - где уже состоялась независимость, некоторые испанцы, не пойдя на принцип, но вовремя поймав волну и перекрасившись в «патриотов», делали неплохую карьеру. Так что, уже и в столичных салонах понемногу рассуждали, прикидывали, определялись, не исключали ничего, рассматривали возможность прозрения, как вполне допустимый вариант своего личного будущего, - но главное, с какого-то момента на столь актуальную тему задумался сам генерал-капитан Габино Гаинса, человек в Гватемале новый, заступивший на должность только в 1820-м. И надо сказать, основания у него имелись…
Офицеры, офицеры...
Вот представьте: очень пожилой, а по тем временам и старый (67 лет) профессиональный военный, убежденный роялист, служил в Америке с юности, из сержантов выслужился в бригадиры, не раз отличился храбростью, удостоился наград, а незадолго до описываемых событий воевал в Чили с "революционерами", притом, в отличие от многих коллег, очень успешно, а в итоге,
как водится, стал жертвой интриг, козлом отпущения за все неудачи, попал под суд, был осужден, потом оправдан Мадридом, но вместо заслуженного повышения назначен смотрящим по абсолютно не престижной Гватемале. Нетрудно понять, обиду на клеветников, да и на власть затаил. Хотя и не факт, что стал «революционером», но ведь это дело такое, тут все по ситуации. А ситуация менялась...
То есть, генерал-капитанию бури пока что обходили стороной, и происходившее далеко на Юге, где власть Испании уже рухнула навсегда, воспринималось, скорее, как вести из иного мира, - но Новая-то Испания была под боком, а там после серии кровавейших мятежей и недолгого затишья, вновь загремело, на сей раз куда громче, чем раньше. Если раньше бунтовала «чернь», буйства которой большинство креолов боялось, то теперь на арену шаркающей кавалерийской походкой вышел храбрый и популярный генерал Агустин Итурбиде, полуиспанец-полукреол, ранее утопивший в крови все бунты, установивший в вице-королевстве порядок, но теперь слегка изменивший взгляды.
Спокойно и методично, найдя понимание у растерянного вице-короля и договорившись с самыми упорными вожаками повстанцев, десять лет не складывавшими оружия, он 24 февраля 1821 года огласил «план Игуала», предлагая преобразовать вице-королевство Новая Испания в независимое государство Мексика, где все граждане равноправны, частная собственность священна и неприкосновенна, а святая католическая церковь превыше всего.
Идея понравилась и дворцам, и хижинам, к Итурбиде, умевшему и подать себя, и говорить складно, и если надо, стукнуть кулаком по столу, потянулись «американцы» всех сословий, и 24 августа, ровно через полгода после «просветления», дон Агустин подписал с полпредом Мадрида договор о личной унии двух государств при условии, что королем «всея Мексики», союзной Испании, станет один из бурбонских принцев. После чего, уже не встречая сопротивления, под бурные аплодисменты публики 27 сентября вступил в Мехико, где провозгласил независимость уже официально.
По большому счету, новости с севера, скорее, радовали: поскольку генерал-капитания в целом, то есть, все шесть провинций, считалась хотя и автономной, но частью вице-королевства, независимость, можно сказать, свалилась с небес, без крови. Либеральная знать и «улица» вскрывали шампанское, консерваторы сходились на том, что лучше уж так, мнение испанцев в счет уже не шло, индейцам на шум в верхах было плевать, и все бы ладно, но еще до триумфального вступления в Мехико, солдаты Итурбиде заняли Чьяпас, самую северную провинцию, и принялись там обустраиваться всерьез и надолго. И это напрягло, ибо отсиживаться в тине и дальше хотелось, однако вариантов попросту не просматривалось.
Вот в такой предельно нервной обстановке дон Габино Гаинса в полдень 15 сентября срочно собрал на совещание все «столпы общества» Гватемалы - высших чиновников, высших офицеров, прелатов, ведущих коммерсантов, юристов-лисенсиатов, - короче, «лидеров общественных мнений», как испанцев, так и креолов, - поставив на повестку дня один вопрос: что делать? И семь часов кряду солидные, положительные, образованные люди толкли воду в решете, не умея (или, скорее, боясь) хоть что-то решить, но не расходясь, поскольку единственное, в чем соглашались все, промедление смерти подобно.
В обычных условиях, скорее всего, большинство предпочло бы сохранить верность Короне, - но корона уже рухнула, слово «монархист» стало почти оскорблением, и попытайся генерал-капитания плыть против течения, Мексика, которой Гватемала формально подчинялась при испанцах, неизбежно ввела бы войска ради «окончательного сокрушения заморской тирании». А ложиться под Мехико, чтобы все, включая налоги, было, как три века подряд, не хотел никто. Это с одной стороны. А с другой стороны, собравшиеся еще не очень верили в то, что Испания уходит навсегда, в связи с чем, произнося прогрессивные речи, в реале предпочли бы еще подождать, по принципу «Как бы чего не вышло».
Стадия принятия
В общем, тупик, - и уже звучали предложения отложить решение на завтра, и уже собирали подписи за такое решение, однако случилось непредвиденное. В небольшом городе скрыть что-либо такого уровня невозможно, и ближе к вечеру на улицы вышло чуть ли не все население Сьюдад-Гватемала. Мелкий и средний креольский люд, обычно остававшийся в стороне от большей политики, на сей раз решил поучаствовать в жизни страны, люди хотели знать все, люди требовали определяться, люди заблокировали выходы из здания, затягивать споры дальше понемногу становилось опасно, и...
И в один прекрасный миг, когда толпа уже завелась настолько, что полезла в вельможные двери, уважаемая горожанка дона Мария Долорес Бедойя де Молина, жена одного из участников совещания и сестра одного из сосланных гранадцев, ускорила процесс. Сама ли она, обиженная на власть, дошла до такой идеи, муж ли, уходя на встречу, попросил организовать мероприятие, - на сей счет мнения разные, - но факт: наняв несколько музыкантов, дама привела их на площадь и велела играть погромче да позадорнее, а ее слуги тем временем стреляли в воздух и запускали шутихи, на все вопросы отвечая: это-де в честь независимости! Ура!
Ура так ура. Народ, охолонув, плясал, выпивал, благо, наливали, тут же закусывал, кричал здравицы, - в общем, ликовал, и это торжество под окнами подтолкнуло уставших, полусонных «отцов-основателей»: на десятом часу болтологии, когда сеньор Гаинса прервал прения и первым подписал Акт о независимости, его примеру последовали все, честно указав: «дабы предотвратить последствия независимости, которые были бы страшными, если бы ее провозгласил сам народ, объявляем Гватемалу независимой». Точка.
Но при этом: пока что все условно; через полгода проводим выборы в Конгресс, и только тогда окончательно определяемся с формой правления и принимаем конституцию, - а до тех пор власть передаем... Ну, ясен пень, сеньору Габино Гаинса, кому ж еще, и пусть он отныне именуется не генерал-капитаном, как при старом режиме, а jefe politico - политическим начальником. Ну и, ясное дело, права «святой нашей матери-церкви незыблемы», а к уважаемым падре просьба «добрым словом усмирять простой и буйный народ во избежание раскола и тяжелый последствий».
Согласитесь, скромно, сдержанно и, в общем, ничего нового. Как бы уже независимость, но власть в тех же руках, «вертикаль» та же, суды и законы те же, деньги те же и все, как при бабушке, - а что дальше, будем видеть. Мы подчинились обстоятельствам, ситуацию удержали, - и пусть конгресс берет ответственность на себя, как он решит, тому и быть. Можно и республику, можно (если испанцы вернутся) и монархию, - причем с превеликим удовольствием. Главное переждать.
И все, казалось бы учли, кроме главного: стремительные события в столице генерал-капитании случились внезапно, без всякого участия остальных провинций, - то есть, по факту, решения уважаемых в Гватемале людей только на саму Гватемалу и распространялись, - а что на собрании присутствовала пара-тройка представителей Гондураса и Никарагуа, случайно оказавшихся в столице, никого не волновало, ибо никакими полномочиями они не располагали. И естественно, когда информация дошла до мест, власти и население регионов более чем неприятно удивились.
Начались несогласия, митинги, официальные протесты, а кое-где даже призывы к уходу в свободный полет. Ибо: доколе нам, - добрым гражданам свободных Сальвадора, Гондураса, Никарагуа, - подчиняться гватемальским самозванцам? Чай, не при Бурбонах живем, мы не рабы, рабы не мы, короче: не твари дрожащие, тоже право имеем! Завязалась разгоряченная переписка, уступать никто не собирался, консенсус никак не выстраивался, - а потом, в ноябре, в канцелярию jefe politico прибыл запыленный военный с севера, а с ним письмо.
«Поскольку Гватемала пока не в состоянии управлять сама собой и вследствие этого неизбежно станет объектом вожделений иностранных держав, ей не следует оставаться независимой. Она должна совместно с бывшим вице-королевством образовать большую империю...», - сообщал генерал Итурбиде, уже успевший, послав испанцев лесом, объявить себя императором Агустином I, и хотя эпистола лучилась изысканной пиренейской учтивостью, сомнений не было: новый хозяин бывшей Новой Испании имеет возможности претворить слово в дело, поскольку на границе провинции Чьяпас в полной готовности стоял в ожидании ответа корпус полковника Филисола.
Продолжение следует.