«Битва жизни»: пораженье или победа?
Фото здесь и далее: Вадим Боченков
Впрочем, вопрос «что хотел сказать автор» и в школе-то нынче не задают. И мы не будем: мало ли, что автор (режиссер) хотел, а вот что он сказал? Тут сразу хочется предупредить зрителя, готовящегося посмотреть спектакль уже в следующем сезоне: не пытайтесь прийти подготовленными. Осилить «Битву жизни» Диккенса, конечно же, можно (а силы вам действительно понадобятся, история многословная и для современного читателя невозможно сентиментальная), но вряд ли это поможет. Инсценировка для псковского спектакля написана поверх (даже помимо) первоисточника и, такое впечатление, что коллективно – как простоквашинское письмо дяди Федора родителям.
Из диккенсовских героев в псковскую постановку взяли не всех, но место действия сохранено, и оно настолько важно, что само по себе является героем, играет роль. И надо признать, что сценография спектакля от художника-постановщика Константина Соловьева – явление мощное, многослойное во всех смыслах. На более высоком (в физическом плане) уровне мы видим абсолютно идиллическую картину: изумрудная трава, яблони, коровки. А вот пространство, в котором происходит основное действие (ну и жизнь героев), врезано в этот зеленый холм как блиндаж, земляные стены которого до поры до времени забраны горбылем. Это в прямом смысле поле битвы, с упоминания о которой начинается повесть Диккенса, и это упоминание точно сохранено в спектакле Андрея Гончарова: «Давным-давно, все равно когда, в доблестной Англии, все равно где, разыгралась жестокая битва».
На этом поле строит свою жизнь и любовь семья доктора Джедлера (Андрей Кузин) – человека вроде бы незлого, неплохого (сплошные «не»), но душевно глуховатого и деспотичного даже в своей любви к дочерям и воспитаннику Элфреду (Камиль Хардин). Ну, такова версия характера доктора от Андрея Гончарова. У Диккенса это, скорее, чудаковатый джентльмен, для своего времени циничный, но совсем не тиран.
И в той рождественской истории нет оснований предполагать, что его младшая дочь Мэрьон не любит своего жениха Элфреда, а в спектакле – есть. Мэрьон в исполнении Дарьи Чураевой совсем не кошечка, не образец самопожертвования и высокой морали. Она вполне дочь своего отца, она не спрашивает, а допрашивает – жениха, сестру на предмет того, как они любят и кого. Она требует честности от всех, и сама, по всей видимости, способна поступать лишь честно. Не ради старшей Грейс (Наталья Петрова), влюбленной в ее жениха, она бежит из дома, а ради себя, пытаясь выпутаться из душного кокона, в который превращается ее подвенечный наряд.
Собственно, и Грейс, прежде всего, дочь своего отца: хозяйка дома, а потом и его глава, она выиграет эту битву (по крайней мере, на каком-то этапе) у доктора Джедлера, будет руководить его жизнью и жизнью Элфреда так же, как он руководил жизнью дочерей и приемного сына. Последнее, кстати, нетрудно: Элфред, созданный Андреем Гончаровым, идет, куда пошлют. А посылает его не только Джедлер, хотя он подальше и поглубже – изучать тафономию, науку о разложении тел.
Очень доктора занимает эта тема. И зритель даже не удивляется, когда под досками блиндажа вдруг обнажится натуральное костище: груда останков, как будто вмонтированная в стены дома Джедлера, обрамляющая уютный камелек. И это Джедлер произносит про поле битвы слова (он и у Диккенса их произносит), которые кажутся очень важными: «…здесь погибло столько жизней, что десятки лет спустя, уже на моей памяти, целое кладбище, полное костей, костной пыли и обломков разбитых черепов, было вырыто из земли вот тут, под нашими ногами. Однако из всех участников этой битвы не наберется и ста человек, знавших, за что они сражаются и почему, а из всех легкомысленных, но ликующих победителей — и сотни, знавших, почему они ликуют. Не наберется и полсотни человек, получивших пользу от победы или поражения. Не наберется и полдюжины, согласных между собой насчет причин этой битвы, или ее последствий, и, короче говоря, никто не составил себе о ней определенного мнения, кроме тех, кто оплакивал убитых».
Звучит страшно, и опять же – важно. А, впрочем, нет.
Зритель может ничего важного и тревожного не расслышать. Потому что на каждое веское высказывание в спектакле находится комический дуэт юристов: мистера Сничи (Максим Плеханов) и мистера Крегса (Александр Петровский), про последнего так и хочется добавить – «скорбного головой», привет из «Каиновой печати». Эти прекрасные люди, вместе и соло, так удачно забалтывают, затирают, буквально заваливают тяжелые смыслы «Битвы жизни», что задумываешься – не в этом ли их роль? Хотя Крегс вообще молчит, за него и себя говорит Сничи: эдаким ленинским говорком, дробненько и много!
Зритель, на самом деле, в восторге. Похохатывают и просто смеются в зале часто, исполнение мистером Сничи «Корована любви» (корована, корована – у нас же коровки, а не верблюды) наверняка будет срывать аплодисменты столько раз, сколько «Битва жизни» будет идти в Псковском театре драмы имени Пушкина. Но, с сожалением проводив смешных героев, зритель вдруг зависает: о чем там, бишь, говорили-то? Зачем понадобились эти агрессивно-смешные вклейки? Что вообще происходит?
А происходит странное, производящее впечатление недоделанного и недопридуманного. Например, обрывается линия Мэрьон и несчастного Майкла Уордна (Александр Овчаренко), которого, кажется, тоже то ли не успели, то ли забыли придумать. Их истории, конечно, попытается рассказать торопливо и комично всё тот же юридический дуэт, но выглядит это как нечто необязательное, дело-то к концу, и надо как-то эти концы уже связывать.
Вот внутренние связи спектакля – это, на наш взгляд, и есть его проблема. Псковская «Битва жизни» не то, что неладно скроена, но как-то некрепко сшита, швы наружу, нитки торчат. Как будто собрали все придуманные этюды (в случае с Мэрьон еще и преимущественно пластические) и не решили, от чего надо бы отказаться, а что втачать так, чтоб сидело как влитое. И сцена последней встречи под яблоней не каждому зрителю показалась финалом. То есть на премьере реально раздались возгласы: «А, так это всё?»
Впрочем, «город у нас добродушный, все спектакли кончаются бурными аплодисментами» - эту цитату из Довлатова можно в каждый зрительский отзыв на любой спектакль вставлять, вне зависимости от его дальнейшей сценической судьбы. И «Битва жизни» не исключение. Половина зрителей ушла в полном восторге, а это немало. И, разумеется, даже ушедшие в огорчении, всё равно возвращаются мысленно к увиденному. И, возможно, приходят к выводу, что в «Битве жизни» всё равно победителей нет, есть только проигравшие. Утешает, что проигрываем мы не смерти, а самой жизни во всех её проявлениях. Жизни, которая яркой зеленью затягивает раны земли, укрывает кости мертвецов, вплетая их в корни яблонь, зовет нам на смену дочерей и сыновей, которые превращаются в нас, не замечая этого. И никакие страшно веселые юристы этих мыслей не отменят, а, значит, всё было не зря. И вечер с «Битвой жизни» тоже.
Елена Ширяева для Псковской Ленты Новостей