Первый Рюрикович – Игорь Старый…
Первый Рюрикович – Игорь Старый…
На заре X века юное, только что созданное Древнерусское государство, успевшее пережить за каких-то 50 лет, с 862-го по 912 год, эпическую смену столиц (северного Новгорода на южный Киев), смерть двух вождей (Рюрика и Олега), консолидацию окрестных славянских племен и земель, победоносную войну с могучей империей – Византией, постепенно вступало в новый этап своего развития. Настала пора привести в надлежащий порядок внутреннее устройство Русской державы, наладив твердые отношения между Центром и окраинами, власть имущими и простолюдинами, князем и подданными. Следовало, помимо того, отчеканить и фамильно-династическую цепочку Рюриковичей, которые правили Червонной Русью «по факту», а должны были править также по традиции и закону. Подобное бремя легло на плечи третьего варяжского князя - Игоря Рюриковича, обретшего прозвище Игоря Старого.
Именно он и стяжал лавры основателя дома Рюриковичей, ибо, приключись с ним в детстве какое-нибудь несчастье, вещему Олегу довелось бы передать бразды преемнику – совсем не обязательно родичу трех норманнских братьев, пришедших на новгородские приволья осенью далекого 862 года. Но судьба оказалась милосердной, и прямой потомок Рюрика поднялся в зрелом возрасте на княжеский Олимп, продолжив династию воинственного отца.
МЫ ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ НАСТУПАЕМ…
Так уж часто случается по смерти сильных вождей: покоренные этносы и угнетенные сословия начинают пробовать на зубок очередного хозяина, его нрав, его возможности. Авось, полегчает. «Современники и потомству, - размышлял в своей «Истории Государства Российского» Николай Карамзин, - требуют величия от наследников государя великого или презирают недостойных». Первым решило испытать судьбу племя древлян, укоренившееся в лесной зоне к западу от Киева (по густым древесным зарослям и нарекли сей славянский народ древлянами). Взбунтовавшиеся вольнолюбцы отказались платить дань княжеским слугам. И в 914 году Игорь предпринимает «экспедицию» в земли непокорных соседей. Вероятно, в этой брани против многочисленных и задиристых повстанцев участвовала не только дружина, состоявшая, главным образом, из наемных варягов. Князь наверняка подверстал к ответственному делу и вспомогательных воинов «от сохи» - крестьян и ремесленников («посоху»). Мятежники были рассеяны, и гордый триумфатор, гласит «Повесть временных лет», «победив деревляны, возложи на ня дань болши Олговы (больше той, что брали при Олеге – Я. Е.)». А Олег, как помним, обременял тамошних обывателей, с учетом лесистого облика их малой родины и охотничьего характера их трудовых занятий, поставкой дорогих пушных шкур – «по черне куне» (по черной кунице) с «дыма», тоесть дома.
Следующим камнем преткновения стали уличи, срубившие свои жилища в низовьях Днепра, возле города Олешье (затем – Алешки). Здесь бойцы Игоря Рюриковича встретили нешуточный отпор. Княжий воевода долго, на протяжении трех лет, не мог сломить защитников бревенчатой крепости Пересечена и взял ее лишь блокадным измором. Но и это не решило проблему: строптивые уличи откочевали с днепровских лиманов, перебравшись в плодоносное междуречье Буга и Днестра. Однако сей порыв к свободе вряд ли облегчил жизнь несговорчивой славянской фратрии: великая водная дорога из варяг в греки была уже в полном владении киевского князя и выручаемые от торговли солидные средства позволяли успешно осваивать прилегающие территории. Довольно скоро район, населенный уличами, вновь вошел в пределы Червонной Руси.
По подавлении сепаратистских – выражаясь современным языком – тенденций повелитель обратил свой взор на прибыльную магистраль из «варяг в арабы». Уроки, преподнесенные Игорю в Олеговой военно-политической «школе», учили трезвому анализу и безотлагательным действиям. Русам было известно о цветущих городах на Каспийском море, где славянские «гости» не всегда чувствовали себя уверенно и благоустроенно. Сюда, однако, мчались по Волге бессчетные коммерческие корабли. Здесь утопал в роскоши город Дербент – опорный пункт арабского влияния на Северном Кавказе. Эти широты и долготы влекли отечественных искателей приключений и любителей острых ощущений в самые разные эпохи – достаточно упомянуть о веселых разинских путешествиях «за зипунами» при царе Алексее Михайловиче. Окончательно земли вокруг Дербента оказались под русской короной в XVIII веке – после Персидского похода Петра I во владения шаха Тохмаса.
В X столетии ситуация, само собой, разнилась с позднейшими временами. На пути к Кавказу высокой стеной стоял Хазарский каганат, не заинтересованный в проникновении туда хозяйственных конкурентов. Но у хазарских правителей имелись свои торговые споры с дербентцами и обитателями прикаспийских областей. И они готовы были подорвать их могущество славянскими руками – понятно, за приличное (славянское же!) вознаграждение. Когда-то в прошлом хазары пропускали русские войска и корабли, сражавшиеся против кавказцев и персов (иранцев). Нечто подобное произошло в 914 году, при князе Игоре.
До 500 вместительных русских судов (по сотне человек на каждом), пройдя Черное и Азовское моря, вошли в устья Дона. На переговорах с хазарской знатью воеводы попросили беспрепятственного прохода к Каспию. Согласие было дано на весьма строгих условиях: русские обязывались на обратном пути вручить владыкам Итиля половину своей боевой добычи. Ударили по рукам. Флотилия поднялась в верховья Дона до его излучины, где находилась тогда хазарская фортеция Саркел и где раскинулась сейчас казачья станица Качалинская. Ладьи волоком, по деревянным каткам, перетащили на Волгу и по ее глади двинулись к теплому Каспию. Разгрому и расхищению подверглось все приволжское и прикаспийское побережье. Игоревы дружины действовали - в духе той жестокой поры – напористо и бкспощадно. Арабский историк аль-Масуди живописал эти налеты славянских ратей: «Их полки отправились в Гилян, Дейлем, Табаристан, Абескун на гурганском берегу, а также в область нефтяных источиков и в Азербайджан, потому что ключевой его центр отстоит от моря всего на три дня пути. Пришельцы проливали кровь, брали в полон женщин и детей, захватывали имущество, распускали повсюду отряды всадников, уничтожали и жгли дома. После битв они удалялись на острова близ нефтяных источников - в нескольких милях от тех мест». Кавказцы задумали ответные тактические меры. Ширванский шах Али собрал суда и устремился к островам. Но русских не подвели бдительные дозоры. Мореходные ладьи спешно развернулись на просторах Каспия. Безжалостная корабельная схватка завершилась русской победой. Рати повернули обратно. На Волге произошел транзитный расчет с хазарами: они получили причитающуюся им трофейную долю. Но потом разыгралась неприятная, драматическая сцена. Хазарские мусульмане, разгневанные смертью своих кавказских единоверцев, потребовали от царя нанести по русам немедленный удар. Правитель не смог предотвратить этого выпада, но успел отправить славянам тревожное предупреждение. Трудно объяснить, почему оно не мобилизовало русских. В низовьях Волги вспыхнула кровавая конная сечя и русы потеряли множество воинов. Их пятитысячные остатки бежали на север, где оказались под мечами буртасов и камских булгар…
ЕСЛИ НА ГОРУ ЗАЛЕЗТЬ И В КУРУ КИДАТЬСЯ…
Последний поход на Каспий произошел где-то в 944 или 945 году. Возможно, что самого Игоря Рюриковича в тот момент уже не было в живых. Любопытные свидетельства об этом «марше» оставил некто Ибн-Мискавейх – ученый перс, писавший по-арабски. Его историческая «Книга испытания народов и осуществления заданий» охватывает отрезок до 980-х годов, а просвещенный автор умер в 1030-м, в эпоху русского князя Ярослава Мудрого - правнука Игоря Старого.
На сей раз, сообщает Ибн-Мискавейх со слов очевидцев, русы обрушились на столицу так называемой Кавказской Албании – город Бердаа неподалеку от реки Куры (на ее притоке Тертере). Минута выдалась на редкость удачной: провинциальный начальник Марзубан ибн-Мухаммед увел свое воинство в Сирию и легковесно оголил тылы. Гарнизон сдался без ощутимого сопротивления. Ратники ворвались на городские улицы, но не трогали «мещан», а объявили им, что требуют покорности в обмен на мир и защиту. Вероятно, такой поворот не обрадовал патриотичных аборигенов, и они учинили бунт. Славянам пришлось применить боевое оружие, и город наполнился убитыми и ранеными. Уцелевшие выкупали свою жизнь, и армия вторжения снабжала горожан, плативших дань деньгами и вещами, куском глины с особой печатью – некоей гарантией от дальнейших реквизиций. Между тем, правитель ибн-Мухаммед, проинформированный о чужеземной атаке, вернулся на родину, но выбить неприятеля из Бердаа не сумел. Но и русские терпели муки затяжной осады. Вспыхнул мор – возможно, от тайной женской отравы. Подорванные болезнями и стычками, ослабленные гибелью своего воеводы, дружинники задумались о неизбежной ретираде. Поздней ночью, прихватив обильные трофеи, русы ударили по противнику, прорвались к Куре и, подняв на ладьях паруса, отплыли восвояси…
Подобные брани были тяжелыми и несладкими, но не грозили русским областям ни мстительными бросками вражеских ратий, ни тем паче опасностью национального закабаления. Нет даже подлинных доказательств того, кто организовывал походы в юго-восточную сторону – киевский двор или какие-то самозваные варяжско-славянские ватаги. Однако со степного востока подул уже «ветер перемен», причем довольно суховейный. Из загадочных полынных степей в раскинувшееся у русских границ Дикое поле нагрянул кровожадный тюркоязычный кочевой народ – печенеги (родственники торков и половцев). За век до того они обитали между реками Яиком (Уралом) и Волгой. Но затем их соседи, хазары (плечом к плечу с племенем узов) стали теснить печенежские кочевья, а те, в свою очередь, «подвинув» из южнорусских степей мадьяр (венгров), оккупировали обширное пространство от Дона до Дуная (кроме их устьев). Красочная деталь: печенеги делились на «колена», и каждое из них пользовалось строго очерченной зоной для скотоводства.
Названия колен изменялись в зависимости от имени нового хана (князя). Княжеская власть, правда, не была безграничной – во всех отдельных «фратриях» она принадлежала неким элитарным родам, но периодически – внутри них – переходила от семьи к семье. Немалую роль играл общий сход – коментон. О печенегах, естественно, слышали и в Европе. Греческие литераторы нарекли их патцинаками. Германцы (Дитмар Брунон) – Pezineigi или Pezenegi. В польских хрониках их окрестили – Pincenakiti или как-то вроде этого. В венегерских рукописях встречаются названия Bessi, Bysseni, а еще чаще Besenyo. Арабы именовали области, облагодетельствованные печенегами, Баджнаком. Известности сего племени способствовал и торговый фактор. С X столетия удалые степняки выступали посредниками между Византией, Русью и Хазарией.
Печенеги обладали всеми необходимыми для жестокой борьбы за существование морально-физическими свойствами и качествами. Они не пахали земли, не ведали ремесел, не строили постоянных домов, но делали подвижные шатры (шалаши, кибитки, вежи). Когда на лугах истощалась трава, кочевники переносили свои нехитрые жилища в другое место и оставались там, пока хватало зелени. По словам беллетристки Александры Ишимовой, печатавшей свои книги более полутораста лет назад, печенежские лошади славились исключительной быстротой, да и сами наездники, если доводилось спешиваться, бегали не хуже коней («по рекам же умели плавать почти как рыбы»). Все это содействовало степным варварам, вооруженным копьями, луками и стрелами, в искрометных нападениях на соседей, захвате их в плен и спасении - при нужде – от резвой погони. Иногда печенеги нанимались на службу к ближним народам и тогда, понятно, вытворяли все, что им заблагорассудится. Заняв Дикое поле, все восемь орд взяли под прицел оба днепровских берега, угрожая самым плодородным русским землям, включая стольный Киев. Южный участок водной магистрали из варяг в греки попал к степнякам, и они контролировали уже переезд через днепровские пороги. Пройти к Черному морю можно было отныне, только заплатив дань печенегам или прорвавшись на юг силой. Это изменило всю внешнюю конфигурацию русского политического курса. Ведь и византийские кесари, правившие в Константинополе, мгновенно осознали выгоды сложившейся обстановки. Их августейшим умам печенеги казались потенциальным орудием искусных интриг и многоходовок. В районе Северного причерноморья утекли богатые дары и мешки с золотом: греки начали заигрывать с ханами ради «обуздания» своих заклятых врагов – венгров, болгар и русских. Это продолжалось около 150 лет – вплоть до 1060-х годов, когда печенеги были разгромлены вчистую и схлынули с Русской земли.
А пока… Византийцы удовлетворенно потирали руки. Они уже «позабыли» о мирном договоре с князем Олегом и почти не считались с удобствами славянских купцов в Царьграде. Императорские вельможи полагали, что русам не удастся в обозримом будущем совершить военный поход, равный по размаху и успеху боевому броску вещего Олега в 907 году.
БЫЛИ СХВАТКИ ВПРЯМЬ ЛИХИЕ…
В Киеве рассуждали иначе. Если, решили в княжеском тереме, не одернуть византийцев тотчас, они вообще перестанут считаться с русскими интересами на Черном море. А это резко обесценит пользование протяженнейшей речной дорогой из варяг в греки. Игорь подготовил мощную ладейную флотилию, оснастил дружину и «посоху» и, условившись о мире с печенежскими ханами (которые видели разногласия среди греческих стратигов и остереглись чересчур тесно сотрудничать с ними), направил свои рати на Византию. «Повесть временных лет» фиксировала: «В лето 6449 (941). Иде Игорь на греки. И послаше болгаре весть ко царю (императору – Я. Е.), яко идуть Русь на Царьград, скедий (кораблей – Я. Е.) 10 тысящ. Иже придоша, и приплуша (приплыв – Я. Е.), и почаша воевати Вифаньские страны (Вифинскую область – Я. Е.), и воеваху по Понту (Черноморью – Я. Е.) до Ираклии и до Фафлогоньски земли (Пафлагонии – Я. Е.), и всю страну Никомидийскую (ныне город Измит – Я. Е.) попленивше, и Суд весь пожьгоша… Много же святых церквий огневи предаше, монастыри и села пожьгоша, и имения (богатства – Я. Е.) немало от обою страну (отовсюду – Я. Е.) взяше…»
События, разумеется, нарастали, как снежный ком. Кремонский епископ Лиудпранд, дважды (в 949 и 968 годах) посещавший Константинополь в ранге дипломата, писал в книге «Возмездие» о трудных днях византийского двора. В резиденции царила настоящая паника: император Роман Лакапин (по определению историка Алексея Шишова, «знаменитый воин и слабый государь») круглые сутки терзался из-за отсутствия хороших судов. Флот (вот не сработала разведка!) дрался на краю света с сарацинами, как называли в Европе арабов, потреблявших в пищу деликатесы из саранчи. Внезапно Роману доложили, что найдено 15 полуполоманных «хеландий», что брошены частными владельцами по ветхости и непрочности. Кесарь оживился и повеселел. Призвав к себе корабельных плотников, он воскликнул: «Спешите во всю мочь и наладьте хеландии. Надлежит расставить там огнеметные машины – не только на носу, но на корме и по бортам!»
Над воскресшими из пепла судами был поставлен опытный и знатный полководец («патрикий») Феофан Протовестиарий. «Укрепив себя постом и слезами», он встретил славянские ладьи у Искреста (Фарос) – близ высокой каменной башни-маяка, возведенной на скале чуть севернее Босфорского пролива. Здесь грянуло одно из величайших морских сражений раннего средневековья. Очевидцы рассказывали, что волны едва-едва перекатывались по бескрайней равнине: стоял удивительный штиль. Это как будто благоприятствовало русским: Игоревы парусно-гребные ладьи могли свободно маневрировать на веслах. Но такая оценка оказалась поверхностной и иллюзорной. Безветрие – с учетом особых технических свойств «греческого огня», выбрасываемого из огнеметных машин, - сослужило русам самую печальную службу. Если бы началась качка, ромейцы попросту не смогли бы добросить свои смертоносные глиняные сосуды до неприятельских кораблей. Штиль же предоставил им сию уникальную возможность.
В сторону русских полетело горючее вещество, являвшееся важнейшим государственным секретом Византийский империи, - адская смесь из смолы, серы, селитры и нефти. Это «швырялось» в емкостях, это выпускалось под давлением через длинные медные трубки. Загорелись суда, заполыхала сама водная гладь. Тушить такое пламя было нечем – требовались специальные химические растворы, которых тогдашняя наука не знала, не ведала. Княжеские воины стали прыгать в воду: некоторые, обремененные тяжелыми панцирями и шлемами, сразу шли ко дну, а державшиеся на плаву погибали от огня даже среди волн. Спаслись только бежавшие на берег. Они с содроганием делились потом своей страшной памятью: «Якоже молонья (молния – Я. Е.), рече, иже на небесех, греци имут у собе, и се пущающе же жагаху (сжигали – Я. Е.) нас, сего ради не одолехом им (почему мы и проиграли грекам – Я. Е.)». А византийские хеландии остались недосягаемыми для русских лучников и тех ладей, которые хотели взять их на абордаж.
Но часть Игорева флота сумела отойти к мелководью у берегов Малой Азии. Там «объемные» греческие суда не могли пускать огонь из-за своей глубокой осадки. Да и на борту русских кораблей было еще изрядное число крепких парней. Они, пешие и конные, высадились на сушу и опять приступили к боевым действиям в городах и селениях. У береговой линии шли непрерывные стычки между враждебными кораблями. Греки вновь попали в пиковое положение и лихорадочно искали выход. Кесарь Роман двинул в угрожаемые местности две армии – отборную пехоту и легкокрылую кавалерию под руководством патрикия Варды Фоки и «силы быстрого реагирования» во главе с доместиком (командующим) Иоанном, отличившимся на полях Сирии. Эти «мужи» заставили славянских воинов отступить на свои суда. Русских выручало мелководье: ни с моря, ни с берега супостаты не решались одолеть Игоревы рати. Тем не менее, вечно это продолжаться не могло.
ЭПИЛОГ
Осенью, в сентябре, на русских ладьях стали иссякать запасы продовольствия и пресной воды. Надо было срочно пробиваться домой, на север, для чего воеводы выбрали темную, ветреную, ненастную ночь. Подняли якоря, вышли в открытое море и взяли курс на Фракию, где располагались конные дружины самого Игоря Рюриковича. (Он, кстати, наблюдал за летним морским боем у маяка Искреста-Фароса, но помочь своим гибнувшим «скедиям» был не в состоянии). Теперь же ситуация ухудшилась до невозможности.
Из арабского далека благополучно вернулся весь императорский флот - транспорты, дромоны, триеры и прочие «посудины». Сию армаду вел неутомимый патрикий Феофан Протовестиарий, который бдительно следил за малейшим русским движением. Погоня закончилась второй кровавой битвой – у берегов Фракии. И по воздуху – из длинных медных труб – летел испепеляющий и всепожирающий дьявольский огонь. Остатки русских отрядов стремительно эвакуировались на север. Греки захватили массу пленных. Их пригнали в Константинополь, где в присутствии иностранных послов и посланников обезглавили всех до последнего. А храброго Феофана, осыпанного наградами и милостями, удостоили почетного придворного титула паракимомена.
Щита на вратах Цареграда не получилось. Князь Игорь сознавал, что война проиграна – и прежде всего, по его собственной вине. Подготовка была ненадлежащей, полководцы не учли сообщений вездесущих лазутчиков. Но в то же время русские видели: победа греков проистекала не из доблести солдат или каких-то воинских умений командиров и подчиненных, а из технического и технологического превосходства, из более высокого цивилизационного уровня древнего ромейского народа. С этим предстояло драться не на жизнь, а на смерть. И в Киеве озаботились очередным походом на заносчивую Византию.
«Секретные материалы 20 века» №1(335), 2012. Яков Евглевский, журналист (Санкт-Петербург)