Уровень насилия на Ближнем Востоке в бронзовом веке был ниже, чем в медном и железном

Изучение скелетов 3539 людей, живших 14000–2400 лет назад на территории нынешних Турции, Ирака, Ирана, Сирии, Ливана, Израиля и Иордании, позволило оценить уровень вооруженного насилия на древнем Ближнем Востоке. Как выяснилось, он неоднократно менялся. В неолите он был относительно умеренным, в халколите (медно-каменном веке) — повысился на фоне обострения конкуренции за ресурсы и формирования протогосударств. В раннем и особенно среднем бронзовом веке насилие снизилось до минимума, возможно, в связи с появлением стабильных государств с письменными законами, судами, профессиональными армиями, развитой торговлей и относительно высоким уровнем грамотности. В позднем бронзовом и железном веках насилия снова стало больше. Это могло быть связано с кризисом, известным как «катастрофа бронзового века», и с появлением могущественных и агрессивных сверхдержав вроде Ассирийской империи, политика которых способствовала тому, что жертвами вооруженного насилия становились более широкие массы населения. Исследование также показало, что историческую динамику насилия нельзя объяснить двумя-тремя простыми корреляциями. Не удалось обнаружить однозначной связи насилия с неравенством, климатом, плотностью популяции, количеством оружия на душу населения и военными инновациями.

Как и почему менялся уровень насилия в истории человеческих обществ? Какие факторы способствуют снижению, а какие — росту насилия? Несмотря на всю жгучую актуальность этого вопроса и немалые усилия исследователей (см. ссылки в конце новости), он остается дискуссионным. В частности, до сих пор нет консенсуса по поводу обоснованной Стивеном Пинкером и другими исследователями идеи об общем тренде на снижение насилия в последние несколько веков или тысячелетий.

Проблема во многом связана с неполнотой археологической летописи и трудностями интерпретации археологических данных. Однако данные неуклонно копятся, а методы их анализа совершенствуются. В какой-то момент это должно вывести науку об истории насилия на новый уровень. Возможно, сейчас мы как раз приближаемся к такому моменту. Для некоторых ключевых регионов и эпох количество и качество накопленных археологических данных уже позволяет делать статистически обоснованные выводы об исторической динамике вооруженного насилия, а также проверять гипотезы о факторах, влияющих на эту динамику. Речь, конечно, идет лишь о таком насилии, которое оставляет следы на костях: проломленные черепа, застрявшие в костях наконечники стрел и тому подобное (рис. 1). Очевидно, что такие оценки заведомо занижены, ведь многие травмы и ранения, в том числе смертельные, следов на скелете не оставляют.

Одна из первых работ с оценкой доисторического насилия, основанной на стандартизированном анализе по-настоящему массового археологического материала, была опубликована в начале 2023 года в журнале PNAS (L. Fibiger et al., 2023. Conflict, violence, and warfare among early farmers in Northwestern Europe). В работе показано, что в северо-западной Европе в эпоху неолита вооруженное насилие было обычным делом. Черепные травмы (рис. 1) присутствуют на 11% из 2363 черепов, из них 3,2% предположительно смертельных и 7,8% несмертельных (последние две цифры — приблизительные, потому что надежно отличить смертельную травму от несмертельной на древнем черепе удается далеко не всегда). Уровень насилия не оставался постоянным в течение неолита: столетия относительно спокойной жизни сменялись периодами обострения, когда дело доходило до массовых побоищ и тотального истребления целых сообществ. Один из таких периодов приходится на завершающий этап существования культуры линейно-ленточной керамики (Linear Pottery culture) около 4000–4500 гг. до н. э. Полученные данные совместимы с идеей о том, что вспышки насилия были отчасти связаны с обострением конкуренции за ресурсы (прежде всего за пахотные земли) между растущими сообществами.

Вторая работа такого рода, еще более масштабная, опубликована 9 октября 2023 года в журнале Nature Human Behaviour. Статья посвящена насилию на древнем Ближнем Востоке и охватывает период от конца мезолита до железного века включительно (от 12 000 до 400 г. до н. э.). Вряд ли нужно пояснять, что это один из важнейших регионов и важнейших периодов с точки зрения истории цивилизации. В изученный интервал попадают появление сельского хозяйства (неолитическая революция), городов, письменности, древнейших государств, сводов законов, регулярных армий, конницы и крупных воинственных империй; ключевые этапы развития металлургии (медь, бронза, железо) и вдобавок несколько крупных кризисов, включая «катастрофу бронзового века» (Late Bronze Age collapse).

Изученный материал включает хорошо сохранившиеся черепа и скелеты 3539 индивидов, найденные в разных археологических контекстах, как городских (1310), так и сельских (2229). Следы ранений обнаружены у 323 индивидов (9,1%). Хотя авторы тщательно учитывали данные по посткраниальному скелету, львиную долю идентифицированных травм всё равно составляют черепные (конечно, не потому, что люди в древности били друг друга только по голове, а из-за различий в сохранности повреждений и надежности их идентификации как результатов насилия). Прижизненные повреждения в большинстве случаев можно уверенно отличить от посмертных (посмертные, естественно, не учитывались), но вот с различением смертельных и несмертельных ранений всё сложнее, поэтому авторы рассматривали их вместе. Данные анализировались по отдельности для каждого из четырех субрегионов (Турция, Левант, Месопотамия и Иран, рис. 2) и шести временных отрезков:
    1) Неолит (вместе с мезолитом, по которому данных слишком мало, чтобы анализировать их отдельно; они статистически не отличаются от неолитических, а если их отбросить, основные выводы не меняются): 12000–4500 гг. до н. э.;
    2) Халколит (он же медный или меднокаменный век): 4500–3300 гг. до н. э.;
    3) Ранняя бронза: 3300–2000 гг. до н. э.;
    4) Средняя бронза: 2000–1550 гг. до н. э.;
    5) Поздняя бронза: 1550–1200 гг. до н. э.;
    6) Железный век: 1200–400 гг. до н. э.

Количество индивидов для каждой комбинации «район/период» отражено в таблице, а главные результаты исследования — на рис. 3.

Таблица. Число учтенных индивидов (скелетов) для каждого периода и района. Числа в скобках означают, что данная выборка слишком мала для надежных выводов

Получилось, что в неолите (12000–4500 гг. до н. э.) уровень вооруженного насилия на Ближнем Востоке был относительно невысоким. По-видимому, он был ниже, чем в неолите северо-западной Европы. Правда, в Месопотамии наблюдается более 10% травмированных индивидов, но там и выборка небольшая (фактически это 6 индивидов из 56). В Турции (очень большая выборка) ранения обнаружены у 3% индивидов, в Леванте и Иране (маленькие выборки) — ни у кого. Поскольку турецкая выборка резко превосходит по размеру все остальные, среднее по неолиту Ближнего Востока тоже получилось около 3%. Авторы отмечают, что такой результат не был для них неожиданным, потому что в неолите, несмотря на переход к производящему хозяйству, плотность населения на Ближнем Востоке оставалась низкой. Сообщества были небольшими, основанными на родстве, со слабо развитой социально-политической иерархией. Едва ли они могли концентрировать в своих руках значительные ресурсы. Существовал обмен товарами между сообществами и, может быть, какие-то неформальные механизмы для разрешения конфликтов. Межгрупповая конкуренция, судя по всему, была не слишком острой.

В халколите (4500–3300 гг. до н. э.) уровень насилия резко (и статистически значимо) подскочил. В среднем по Ближнему Востоку доля травмированных индивидов поднялась до 20%. Этот результат, по мнению авторов, тоже был ожидаемым. В халколите появляются и быстро растут многочисленные города, усиливается социальная стратификация и концентрация ресурсов, а эпизодические ссоры мелких сельских сообществ сменяются более масштабными вооруженными конфликтами между «протогосударствами», которые начали складываться в городах и вокруг них (M. Frangipane, 2018. Different Trajectories in State Formation in Greater Mesopotamia: A View from Arslantepe (Turkey)). Эти протогосударства, по-видимому, были уже достаточно сильными и централизованными, чтобы собирать ополчения для борьбы с внешними врагами, но еще недостаточно компетентными, чтобы ограничивать или монополизировать насилие. При этом, судя по археологическим данным, высокий уровень насилия в халколите был характерен как для городов, так и для сельской местности. К концу периода начинает распространяться письменность, появляются юридические документы по земельным вопросам и признаки развивающейся торговли между городами, которая, впрочем, поначалу ограничивалась товарами для элиты. Возможно, это был в каком-то смысле свет в конце тоннеля, как видно из дальнейшего.

В раннем и особенно среднем бронзовом веке (3300–1550 гг. до н. э.) уровень насилия резко снизился. Доля травмированных индивидов упала в среднем по Ближнему Востоку до 8% (ранняя бронза), а затем до 3% (средняя бронза). Это снижение хорошо согласуется с идеями, которые развивались многими авторами (включая С. Пинкера), о том, что важнейшими факторами снижения насилия являются развитые и компетентные государства, способные эффективно контролировать внутреннее насилие (а внешнее поручить профессиональным армиям), а также грамотность, просвещение, своды законов и международная торговля. Действительно, хотя протогосударства начали появляться очень давно, полноценные города-государства, а затем и настоящие централизованные царства и империи, стали формироваться на Ближнем Востоке лишь в эпоху бронзы. Письменные своды законов, юридические документы и судебные органы, обеспечивавшие защиту частных прав (причем не только элиты), получили наибольшее распространение между 2400 и 1700 гг. до н. э. Примерно в это же время достигла пика торговля между удаленными районами (иногда это называют «торговой революцией»). Широкое географическое распространение клинописных документов указывает на относительно высокий уровень грамотности. Параллельно происходила всё большая профессионализация армий, что отчасти избавляло широкие массы населения от участия в вооруженных конфликтах. Возможно, показателен тот факт, что в Месопотамии наибольшее число находок травмированных скелетов соотносится с клинописными известиями о войнах с внешними врагами на восточных рубежах региона, а не с внутримесопотамскими конфликтами.

Данные по поздней бронзе и железному веку (1550–400 гг. до н. э.) свидетельствуют о новом росте насилия. Доля травмированных индивидов увеличилась до 9–11% (рис. 3). Правда, данных по поздней бронзе мало (см. таблицу), поэтому к выводам по этому периоду нужно относиться с осторожностью. Этот рост тоже, по мнению авторов, является ожидаемым. Он мог быть связан с суровыми засухами, острой нехваткой ресурсов, крахом государств (особенно в Леванте и Иране), массовыми миграциями и прочими ужасами, ассоциированными с «катастрофой бронзового века». Позднее, уже в железном веке, на фоне распространения дешевого и смертоносного железного оружия, на историческую сцену вышли агрессивные «универсалистские» (пытающиеся покорить самые разные народы) сверхдержавы вроде Ассирийской империи. Они использовали более хищнические и жестокие, чем раньше, методы экспансии и удержания власти. Это вело к росту доли людей, становившихся жертвами вооруженного насилия.

Чтобы проверить некоторые обсуждаемые в литературе гипотезы о причинах насилия, авторы пытались найти глобальные (справедливые для выборки в целом) корреляции между долей травмированных индивидов и такими факторами, как неравенство, климат, плотность населения, количество оружия и военные инновации (например, появление конницы). Поиск оказался безуспешным. Ни один из перечисленных факторов, как выяснилось, не оказывает значимого и однозначного (не зависящего от контекста) влияния на уровень насилия. Например, неравенство (одна из предполагаемых предпосылок насилия) в бронзовом веке неуклонно росло, но насилие при этом снижалось. Второй пример: в халколите и бронзовом веке постоянно увеличивалось количество оружия на душу населения (судя по числу найденных мечей, боевых топоров, копий, стрел и тому подобного в пересчете на численность населения, которую оценивали по площади поселений), но насилие при этом всё равно снижалось. Третий пример: в раннем и среднем бронзовом веке тоже были серьезные кризисы, связанные с засухами и распадом империй (особенно крупный кризис был на рубеже III и II тысячелетий до н. э.), были взлеты и падения царств и, конечно, войны, но средний уровень насилия оставался низким. Ближневосточные государства бронзового века, сменяя друг друга, успешно справлялись с обузданием насилия, пока «коллапс позднего бронзового века» не обратил в хаос этот ранний очаг цивилизации.

Обсуждаемая работа во многом является пионерской. Задуматься над ней точно стоит, а вот выводить глобальные обобщения — вряд ли. Намечающаяся картина наверняка будет развиваться и усложняться по мере накопления данных и появления аналогичных исследований по другим регионам.

Источник: Joerg Baten, Giacomo Benati & Arkadiusz Sołtysiak. Violence trends in the ancient Middle East between 12,000 and 400 bce // Nature Human Behaviour. 2023. DOI: 10.1038/s41562-023-01700-y.

См. также:
1) Стивен Пинкер. Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше.
2) А. П. Назаретян. История и психология антропогенных кризисов: гипотеза техно-гуманитарного баланса.
3) Человеческая агрессивность имеет глубокие эволюционные корни, «Элементы», 03.10.2016.
4) Межгрупповые войны — причина альтруизма?, «Элементы», 05.06.2009.
5) Черепные травмы у неандертальцев и палеолитических сапиенсов встречаются с одинаковой частотой, «Элементы», 19.11.2018.
6) Зарождение сельского хозяйства привело к росту инфекционных заболеваний и снижению агрессии, «Элементы», 15.06.2010.

Александр Марков

Adblock test (Why?)