ЭКО 2.0 - Новая Евгеника?
Есть такая компания – Orchid. Её слоган — «Заводите здоровых детей». А их предложение — «Исключите максимум рисков до беременности». В действительности Orchid — это биотех-компания, которая предлагает услугу искусственного оплодотворения, но с возможностью полностью проанализировать геном каждого эмбриона. Клиент смотрит на результаты тестов, выбирает лучший эмбрион – и тот имплантируют матери. В конце 2023 года эту услугу уже «выкатили» в 40 американских клиниках ЭКО.
Евгеника — это учение об улучшении генетики человека с помощью селекции. Это как в сельском хозяйстве и животноводстве выводят более удачные сорта и породы. Сейчас это слово однозначно ругательное. Евгенику исповедовало множество расистов по всему миру, а нацисты прикрывались ей, совершая свои преступления. Но подходит ли это слово для описания стартапа Orchid? И да, и нет.
23 апреля 2024 года генеральный директор биостартапа Orchid, 29-летняя Нур Сиддикви написала о том, что родилась первая девочка по ее технологии. А еще — что сама Сиддикви уже создала и протестировала 16 собственных эмбрионов с помощью этой технологии.
Верхний ответ под этим постом с поздравлениям. Не абы от кого, а от Илона Маска!
Вскоре подтянулись и критики. Например, известное американское консервативное издание The Federalist, которое воюет против абортов, тут же выпустило колонку, где обозвали услугу Orchid «морально несостоятельной евгеникой». Её автор пишет, что такие тесты создадут ситуацию, где «микроскопических братьев и сестер стравливают в биологической битве насмерть». Победитель получает шанс родиться и вырасти, а проигравших ждет забвение.
В апреле 2024 года Нур Сиддикви дала журналу Wired любопытное интервью. Сама Сиддикви раньше рассказывала, что создать стартап ее вдохновила история мамы: та страдает от генетического заболевания, из-за которого почти потеряла зрение. И журналист спрашивает Нур: но ведь с вашей технологией вашей мамы не появилось бы на свет. Выбрали бы другой эмбрион, выросла бы другая девочка (или мальчик), а значит, вас тоже не существовало бы! Сиддикви постаралась уйти от ответа, отметив, что «это была бы другая версия меня» и «я не предлагаю удалять мою маму».
Кажется, что ее действительно подловили аргументом из фильма «Гаттака»: врожденные дефекты существуют, но люди с ними тоже достойны проживать осмысленные жизни. Что, если, удаляя всех таких людей, мы удаляем часть человечества, которая могла делать мир лучше и вершить великие дела?
Однако у меня на это есть контраргумент. Вас бы самих не было, если бы ваши родители занялись любовью, скажем… не в пятницу вечером, а в субботу. Другой сперматозоид соединился бы с другой яйцеклеткой, по-другому скомбинировались бы хромосомы, и это были бы уже не вы. Зачатие — это случайная игра огромных чисел.
Поэтому ретроспективно говорить «если бы мы изменили Х, то сейчас не было бы Y» — некорректно. Просто было бы что-то другое. Вся наша жизнь — это гигантская цепочка случайностей, и мы просто не видим неслучившихся вариантов. Это как в песне моего любимого австралийского музыканта Тима Минчина. Он признается в любви жене, но добавляет: «Если бы у меня не было тебя… у меня была бы другая!»
Сиддикви же предлагает в ответ другой этический аргумент. Сейчас мы знаем, что есть люди, в чьих генах таятся ужасные болезни — и за счет отбора эмбрионов они могут не передавать эти страдания своим детям. Аморальным было бы не использовать новую технологию, уменьшающую страдания. Ведь медицина всегда стремилась сократить количество страданий в мире. Поэтому ЭКО с пренатальной диагностикой должно быть не просто экзотической процедурой, а универсальной практикой.
Но есть критика этого стартапа и со стороны врачей. Международная организация «Консорциум по психиатрии и геномике» выразила озабоченность: мол, тема этически и научно спорная, и стартап Orchid не имел права использовать данные о генетике шизофрении, “которые мы опубликовали”. На это им тут же возразили: эти исследования консорциума финансировали налогоплательщики — и им решать, насколько морально использовать их плоды. А главное, им указали, что человечество уже давно проводит скрининг эмбрионов на физические заболевания, типа рака молочной железы. Почему тогда нельзя делать этого для психических заболеваний?
Представьте ситуацию: Вася и Маша хотят завести ребенка. Им полезно сделать генетический тест – он стоит несколько сотен долларов. Родители могут, сами того не зная, быть носителями одной из тысяч разных редких мутаций, связанных с серьезными генетическими заболеваниями. Если ребенку не повезет, он получит от родителей неудачную комбинацию генов, а иногда и просто один опасный вариант гена, и это может печально закончиться.
Среди передаваемых по наследству есть болезнь Хантингтона, которая была у «Тринадцатой» в сериале «Доктор Хаус», фенилкетонурия, страшный муковисцидоз, болезни крови талассемия и гемофилия, от которой страдали монархи. В целом суммарная вероятность, что хотя бы одна такая мутация проявится у вашего ребенка — где-то 1%.
Предположим, у Васи и Маши нашли неудачную комбинацию генов: оба оказались носителями рецессивного гена муковисцидоза. Если они заведут ребенка, с вероятностью 25% обе копии вредного гена совпадут, и ребенок получит мучительную врожденную болезнь. Но выход есть! Вася и Маша просто идут в клинику ЭКО с пренатальной генетической диагностикой. Там у Маши берут несколько яйцеклеток и оплодотворяют их сперматозоидами Васи. Затем все эмбрионы тестируют. В итоге маме имплантируют тот эмбрион, у которого муковисцидоза точно не будет. 25% риска превращается в ноль.
Это совсем не новая технология — впервые ЭКО провели еще в 1970-х годах, и недавно Луизе — первому ребенку, рождённому таким способом, исполнилось 46 лет (кстати, Луиза – мама двоих сыновей, и зачала она их естественным путём). На сегодняшний день в результате ЭКО родилось уже больше 12 миллионов младенцев. А в 2010-м за ЭКО дали Нобелевскую премию.
А Orchid предлагает сделать следующий шаг: искать не только самые опасные мутации, а прочитать вообще весь геном эмбриона. Они хвастаются, что читают в среднем 99,6% ДНК, тогда как обычные тесты анализируют менее 1%. Но что нам даст вся эта информация?
На самом деле не так много. Но все же кроме «генов-выключателей», мутации в которых стопроцентно проявятся и приведут к врожденному заболеванию, есть мутации, которые не гарантируют, но предсказывают возможные проблемы в будущем. А еще существуют признаки, за которые отвечают сразу много генов. Например, рост, вес или IQ. Такие признаки мы называем полигенными. Бывает так, что у признака есть и моногенная, и полигенная версии. Так вот, чтобы находить такие «рассеянные» признаки из сотен генов, и имеет смысл анализировать если не весь геном, то все его осмысленные части.
Orchid действует по следующей логике: чем больше генетической информации мы получим об эмбрионе, тем в теории больше можем дать предсказаний о его будущей жизни. А еще этот прочитанный геном будет доступен ребенку с самого рождения. И если наука узнает еще что-нибудь интересное про тот или иной вариант гена, например, что с таким-то вариантом лучше не принимать парацетамол, то родители будут в курсе обновленной информации.
У Сиддикви есть еще один любопытный аргумент в пользу ее технологии. В последнее время от традиционалистов часто звучат призывы спасать демографическую ситуацию и побольше рожать. Но в развитых странах сейчас рожают меньше. В том числе потому, что беременность связана с повышенными рисками. Заводя ребенка или нескольких, современная женщина рискует потерей дохода, возможностей, самореализации. Также она знает про потенциальные заболевания и проблемы, которые могут ожидать ребенка и мать. Сиддикви взывает: «На дворе XXI век, а у 9 из 10 женщин при первых родах рвётся вагина. Их гениталии рвутся! Какого чёрта? А некоторые женщины и вовсе умирают во время родов!»
А главное, качественное воспитание и обеспечение детей в этих странах стоит очень дорого. В результате, как деликатно формулирует Сиддикви, «население богатых стран, где мне повезло жить, сокращается». Она предлагает больше опираться при зачатии и воспитании ребенка на более безопасные технологические решения. Если следовать ее логике, чувство контроля, уверенность в том, что у ребенка все будет в порядке, в том числе и со здоровьем, могут помочь решиться на создание семьи. И это кажется очень здравым суждением.
А теперь давайте разберемся, какие есть научные аргументы против системы Orchid. В 2022 году Международное общество психиатрической генетики опубликовало научную статью в журнале «Ланцет Психология», где предостерегло от коммерческого использования полигенных тестов. Общество признает, что пренатальные генетические тесты сыграли большую роль в уменьшении страданий людей. Но считает, что интерпретация данных полигенных тестов — особенно в вопросе влияния генов на психику и личность ребенка — тема сложная и неоднозначная. Поэтому их рано использовать в коммерческих целях.
Какие у них аргументы? Во-первых, повышенные индексы полигенного риска не означают, что у человека непременно будет конкретное заболевание. Справедливое замечание. Но вероятности бывают разные! Например, если бы у меня был «плохой» вариант гена аполипопротеина Е4, то у меня бы в 15 раз вырос риск атеросклероза и в 5 раз — болезни Альцгеймера. Ну и что, что болезнь может не случиться? Я бы все равно очень сильно предпочел этого фактора не иметь!
Второй аргумент гласит, что мутации, повышающие риск каких-то заболеваний, могут иметь множество других эффектов, в том числе положительных. И когда мы пытаемся что-то улучшить, мы можем, сами того не зная, еще что-то ухудшить. Действительно, в биологии есть такое понятие: плейотропия. Один ген может отвечать сразу за много вещей. Недавно меня впечатлило исследование о том, что носительницы вредных мутаций в генах BRCA1 и 2, которые повышают риск рака молочной железы, в среднем имеют больше потомства. Хотя, казалось бы, мутация явно нежелательная. Или, например, известно, что у людей с генетической склонностью к более высокому образованию и интеллекту в среднем меньше детей!
«И как вы будете выбирать?» — спрашивают психиатры и генетики. Ну хорошо. Я согласен, что при отборе эмбрионов могут потребоваться неоднозначные решения — с опорой на ценности или вкусы родителей. Но вот вопрос: а какие вообще есть альтернативы? Либо мы пытаемся выбрать вариант получше, даже с небольшим риском ошибиться. Либо мы не делаем тесты и не выбираем эмбрионы, а просто оставляем все на произвол судьбы. Тогда может выпасть любой вариант, включая и те самые «спорные».
Если есть хотя бы небольшой шанс выбрать чуть более здорового ребенка — чем это хуже простого броска монетки? Мало того, генетика — это не игра с нулевой суммой. Некоторые позитивные признаки вообще связаны друг с другом. Пытались что-то улучшить… и другое тоже случайно улучшили! Такое тоже возможно — и примерно с той же вероятностью. То есть можно ошибиться и в минус, и в плюс. А значит, даже если допустить, что все наши знания про генетику ошибочны — то и в этом наихудшем сценарии результаты нашего выбора будут примерно такими же, как полностью случайные.
Тут я хотел бы подробнее разобрать одно интуитивное представление, которое возникает у многих при упоминании естественного и искусственного оплодотворения. Кажется, что естественное оплодотворение — это таинство, нечто священное. А когда мы ковыряемся в этом процессе в лаборатории, мы как бы нарушаем это таинство: лезем туда своими пипетками и грязными ручонками. Но это совсем не так. И обычное зачатие, и ЭКО — это примерно одинаковый рандом. Давайте их сравним.
Что происходит при естественном зачатии? Одна из сотен яйцеклеток матери в этом месяце случайно «выпала», как шарик из лототрона, и стала доступна для оплодотворения. Ее оплодотворил один из миллионов сперматозоидов. В результате случайно перемешались два набора хромосом — ведь и яйцеклетке, и сперматозоиду достается лишь половина хромосом родителей. А что происходит при ЭКО по методу Orchid? Да то же самое. Только из нескольких попыток мы выбираем одну.
Есть еще одна, на этот раз справедливая критика полигенных тестов. Возьмем пример с шизофренией. В близнецовых исследованиях ее наследуемость — 80%. То есть если взяли двух генетически идентичных людей, и у одного из них развилась шизофрения — есть огромная вероятность, что у второго она тоже разовьется. Для сравнения, без семейной предрасположенности риск шизофрении у человека — всего 1%. Казалось бы, нужно срочно все на это тестировать! Но если посмотреть на все мутации, которые удалось связать с риском шизофрении и которые способен обнаружить полигенный тест, то параметр наследуемости по ним составит только 24%. То есть большую часть мутаций, которые влияют на риск развития шизофрении, мы пока просто не знаем.
Другой пример — клиническая депрессия. У нее наследуемость по близнецовым исследованиям достигает 37%, и это немало. А вот известными нам мутациями мы можем объяснить едва лишь 9% наследуемости этого недуга. Может показаться, что все это перечеркивает полезность тестов. Но это не так. Даже если мы знаем только треть или четверть мутаций, которые отвечают за болезнь, тест на эти мутации может принести реальную пользу.
Но есть другая опасность – это социальные последствия. Допустим, в теории тесты полезны. Но на практике их будут рекламировать и продавать коммерческие фирмы, а покупать — испуганные родители с тараканами в голове. Так, во многих странах есть законы, которые защищают людей от злоупотреблений результатами обычных генетических тестов — например, от дискриминации при приеме на работу. А вот для полигенных тестов эмбриона такой регуляции пока нет. Любые компании могут проводить свое тестирование как хотят — и обещать что хотят.
Допустим, я сделал обычный тест на муковисцидоз и исключил его для своего ребенка. А ребенок родился с муковисцидозом. Очевидно, что врачи допустили ошибку и плохо провели тест — мы знаем, что эта болезнь определяется однозначно. Так что врачей можно засудить. Но с полигенным тестированием такой проверки сделать нельзя — ведь речь про вероятности болезней, да еще таких, которые могут проявиться через 60 лет. Причем за обещанием вроде «снизим риск развития болезни в два раза» часто кроется разница вроде «был 1%, стало 0,5% в течение всей жизни». Как вы определите, сбылся прогноз или нет? А ведь задача компании — продать тест. И в рекламе они могут преувеличивать и надежность теста, и значимость его результатов. Призвать к ответу никого не получится. В результате открывается широкое поле для мошенников, которые не отвечают за свои тесты.
Но допустим, что компания абсолютно честная, и есть международные стандарты, по которым можно проверить ее расчеты. Тогда новая проблема: сами по себе полигенные риски настолько запутанные, что их очень сложно объяснить родителям. Даже самим ученым трудно выбрать стратегию, по которой они будут рекомендовать самый «удачный» эмбрион. Не возникнет ли «паралич выбора»: вам дают огромную кучу информации о разных характеристиках вашего ребенка, которые могут проявиться или нет.
И тут я хочу разобрать самую дурацкую путаницу в связи с рекламой Orchid — постоянное упоминание фильма «Гаттака». Мол, люди станут редактировать своих детей в попытке получить идеального человека, улучшать интеллект и внешность. Этих «супермалышей» ждет успешный успех, а естественные дети окажутся на обочине жизни.
Дело в том, что в технологии Orchid мы все равно выбираем из своих, обычных эмбрионов, которые наследуют черты папы и мамы. Нам не предлагают манипулировать ими с помощью генной инженерии. Возникает вопрос, а насколько эта технология вообще может «улучшить» детей? Возьмем для примера рост и IQ. Пожалуйста, вот исследование. Авторы взяли всю известную генетическую науку и смоделировали по 10 эмбрионов от одной матери, а затем проверили их на различные полигенные признаки — в том числе на рост и интеллект. Оказалось, что по сравнению со средним результатом самый-пресамый умный и самый высокий эмбрионы по предсказаниям тестов — выиграют всего… 2,5 пункта IQ и 2,5 сантиметра роста.
Таким образом, этот условный «евгенический» эффект, которым нас пугают — весьма ограниченный. Сами Orchid никакого «улучшения» не обещают — лишь предлагают выбрать тот эмбрион, у которого наименьшее количество проблем. Если же вы хотите супер-умного ребенка — уж лучше просто найти подходящего партнера или партнершу с высоким IQ, и с ним или с ней размножиться. От этого эффект будет гораздо выше.
Кстати, забавно, что у технологии, которую так активно сравнивают с нацистской евгеникой, есть весьма позитивные примеры применения. В том числе связанные со спасением большого количества евреев. Так, в среде евреев-ашкеназов в США была широко распространена болезнь Тея — Сакса. Это смертельное генетическое заболевание, которое с младенчества разрушает нервную систему. Но в 1970-х годах научились определять носителей этой болезни — и евреи начали массово делать тесты при планировании семьи. Если у обоих родителей находили такой рецессивный ген, они либо старались не заводить детей, либо тщательно следили за беременностью и прерывали ее при признаках болезни. А в последнее время делают ЭКО и отбирают эмбрион, который избежал страшной участи. В итоге уже в 2000 году врачи Америки и Канады констатировали, что количество случаев болезни Тея — Сакса у евреев этих стран удалось сократить более чем на 90%. Всего за полвека болезнь практически искоренили!
Сейчас ученые активно пытаются достичь такого же результата, но с полигенными тестами. Например, в одном исследовании решили посмотреть, возможно ли с помощью пренатальной диагностики постепенно побороть недостаточность щитовидки, гипотиреоз, или врожденный диабет первого типа. Их вывод — да: если широко применять такие полигенные тесты, можно постепенно уменьшить частоту этих болезней у всего человечества — так как эти мутации будут встречаться все реже и реже.
Хорошо. А что, если сама процедура искусственного оплодотворения повышает риски заболеваний или осложнений? Одно дело бесплодные семьи, для которых ЭКО — единственный выход. А другое — ЭКО для здоровых семей, которые могли зачать ребенка и естественным путем. Да еще массовое. Действительно, этот вопрос не до конца изучен. В разное время ученые отмечали некоторые риски от ЭКО и для матери, и для детей. Например, перед ЭКО матерям часто дают специальные гормональные лекарства — это нужно, чтобы вывести из яичников сразу много яйцеклеток. Это может приводить к неприятным побочным эффектам: прилив крови к коже, головные боли, раздражительность, усталость — но в остальном не очень опасно. Важнее другое: раньше при имплантации часто подсаживали несколько эмбрионов — чтобы повысить вероятность того, что хотя бы один приживется. Нередко из-за этого рождались двойняшки и тройняшки. А при многоплодной беременности куда выше риск и для матери и для ребенка. В частности, раньше считалось, что при ЭКО у ребенка выше риск родиться с ДЦП. Но позже выяснили, что тут виновата именно старая практика — подсаживать на всякий случай побольше эмбрионов. Когда это делать перестали, частота ДЦП у детей, рожденных через ЭКО, сравнялась с обычными беременностями. Например, в 1990-е годы на 1000 ЭКО-младенцев было 10–12 случаев ДЦП. В последние 10 лет — 2,3 случая. У обычных беременностей за те же годы этот показатель тоже улучшился: был 4,3, а стал 2,1 случая на тысячу.
В общем, если всё делают по последним стандартам, риски при ЭКО не должен превышать риски при обычной беременности. И тут я должен согласиться с одним из тезисов Сиддикви: то, что естественные роды естественны, вовсе не делает их идеальными.
Каждый раз, когда женщина решает создать ребенка, она сильно рискует — здоровьем, возможностями, даже жизнью: например, в США на 100 000 родов приходится до 30 смертей. А всего в мире каждый день в связи с беременностью погибает 800 матерей. Так что критиковать родителей, которые хотят подстраховаться за счет тестов — мол, «да ладно, еще родит» — это несправедливо.
А теперь основной вопрос: так все-таки метод Orchid — это евгеника или не евгеника? Сторонники этого метода всячески настаивают, что нет, ведь евгеника — это плохо. Но я упоминал исследования, где за счет выбора партнера и тестов эмбрионов почти победили болезнь Тея — Сакса, а теперь пытаются победить гипотиреоз и врожденный диабет. Это в каком-то смысле тоже евгеника — но сложно сказать, что там делают что-то плохое.
Давайте разберемся, почему евгеника в нашем обществе считается чем-то недопустимым. Все потому, что мы прекрасно помним историю нацистской Германии. Там считали, что есть некая высшая раса с лучшими генами, которая должна размножаться. А есть низшие расы, которым лучше не размножаться. Поэтому их разрешается грабить, убивать, стерилизовать и превращать в рабов.
То есть проблема евгеники состояла в том, что она служила поводом для угнетения людей. Говорите, что хотите «вывести совершенного человека» — а дальше объявляете всех, кроме себя, «несовершенными» и запрещаете им размножаться, а порой даже жить. В начале XX века евгеника была чрезвычайно популярной во всем мире, в том числе в США. Понятно, что почву для этого подготовили рабовладение и сегрегация, которые строго запрещали смешение крови между представителями разных рас. Но в ХХ веке в США начался период увлечения именно «научной» евгеникой. В частности, именно там распространялись идеи о стерилизации умственно отсталых и психически больных, работали разные религиозные и общественные ассоциации по евгенике, включая Комитет по евгенике «Американской ассоциации селекционеров».
Разумеется, они тоже объявляли дефективными всех, кто им не нравился: негров, индейцев, азиатов, ирландцев и вообще небогатых иммигрантов (в отличие от старых богатых иммигрантов). К сожалению, дошло и до стерилизаций — за полвека их произвели около 60 000. Есть знаменитое дело «Бак против Белла». В 1927 году американский врач предложил стерилизовать пациентку со слабоумием — 18-летнюю Керри Бак. Повод был прост: Бак родила ребёнка, а рождение детей в её случае, как считал врач, представляло генетическую угрозу для общества. Кстати, малыша Керри родила от своего родственника — он её изнасиловал. 8 из 9 судей тогда проголосовали за принудительную стерилизацию девушки. И прикрывались при этом, как это часто бывает, целью «защиты и здоровья нации». После дела «Бак против Белла» темпы стерилизации в США ускорились.
Остаётся добавить в эту жутковатую копилку заявление тридцатого президента США Калвина Кулиджа: «Америка должна оставаться Америкой, законы биологии демонстрируют, что нордическая раса ухудшается при смешении с другими». Даже во время Нюрнбергского процесса нацисты пытались оправдаться тем, что вдохновлялись разработками американских евгеников! «А что? Они тоже так делают! Посмотрите на Америку! На Америку посмотрите!» Почему предлагающие посмотреть на Америку, всегда призывают перенять худшее, и ни в коем случае не что-то хорошее?
Ну ладно, вот мы упомянули американцев — кто-то, наверное, уже порадовался, кто-то напрягся — но я не зря сказал о всемирной популярности. В Советском Союзе тоже существовало Русское евгеническое общество при Институте экспериментальной биологии. Его основал известный биолог Кольцов.
Я знаю его как нормального ученого, который даже смог приблизительно предсказать механизм копирования ДНК. Но еще Кольцов написал книгу «Улучшение человеческой породы». В ней автор исходит из того, что дарвиновский естественный отбор — благодетельный. Уже тут я с ним не соглашусь как эволюционный биолог: эволюция не имеет цели, ни к какому благу она не стремится. В своём труде Кольцов подробно описывает, какая хорошая вещь селекция. И рассуждает, что раз пшеницу или курицу можно вывести, то и людей тоже стоит выводить.
Вообще интересно, что Кольцов всячески отстраняется от любых этических проблем — мол, не дело ученых их решать. И вроде бы Кольцов по-доброму топит за поощрение умных и талантливых и свободу личности. Но раз за разом подчеркивает, что для выведения хорошего сорта нужно все же что-то делать с плохими и уродливыми особями.
Ну и еще немного дичи: в своей книге учёный критикует войны с точки зрения евгеники…. за недостаточный геноцид! Дескать войны уже не те – и не несут столь великой евгенической роли. И говорит о том, как евгеника могла бы оправдывать войну, если бы война была «правильная». Обратите внимание: он это пишет в 1923 году и даже упоминает миллионы погибших и разруху после Первой мировой и Гражданской войн.
В общем, исторически евгеника всегда шла рука об руку с антигуманизмом — даже если ее сторонники не были связаны с нацизмом. А что, если я дам вам еще один обратный пример, в копилку к Тею-Саксу? Уже сейчас людей проверяют на наличие генетических вариантов BRCA и BRCA2: если они есть, то риск рака молочной железы у женщин взлетает до небес. Что важно, это не рецессивный ген — маме достаточно передать ребенку одну копию, чтобы этот ген подействовал. И это страшная проблема: раком молочной железы может болеть вся семья — бабушка, дочка, внучка… Именно так произошло в семье Анджелины Джоли, поэтому она решила превентивно сделать мастэктомию.
Поэтому, если мутации в генах BRCA нашли, то человек либо старается не заводить детей, либо использует ЭКО и тщательно выбирает эмбрион, к которому эта мутация не перешла. И тогда у всех потомков ребенка этой мутации не будет. Получается, что мы «искореняем» вредный вариант гена в популяции человека, и постепенно «выводим» породу человека, у которого нет этой проблемы.
И если мы говорим, что компания Orchid предлагает нам евгенику, а евгеника однозначное зло — значит, мы также должны осудить и селекцию против гена BRCA, и селекцию против аполипопротеина Е4, который повышает риск болезни Альцгеймера, и отбор против генов диабета первого типа. И даже борьбу с болезнью Тея-Сакса.
Как мы уже сказали, главной проблемой людоедской евгеники ХХ века было то, что людей принуждали не размножаться. А порой даже принуждали размножаться. То есть этическое нарушение было не в попытке улучшить наш род, а в нарушении базовых прав человека.
А вот методы ЭКО и отбора эмбрионов никак не ограничивают свободу людей. Все участники свободно распоряжаются своими половыми клетками и телом. В этом и заключается разница: селекция людей против рака груди, муковисцидоза, шизофрении или болезни Альцгеймера делается по инициативе родителей. Никто не посягает на свободу и достоинство другого человеческого существа. За исключением… да, конечно же, за исключением эмбрионов.
Мы говорим, что никто не страдает при отборе эмбрионов из 10 штук. Но есть люди, которые считают, что эмбрион даже на пятый день развития — это уже живой человек. В таком случае мы намеренно создаем 10 людей, а потом выкидываем 9 из них на мороз. Но тут появляются два вопроса.
- Является ли эмбрион живым?
- И является ли эмбрион человеком?
И люди это интуитивно понимают. В Словакии есть знаменитая статуя «Памятник нерожденным детям». Она изображает плачущую женщину и призрак ребенка, который ее утешает. Это очень эмоционально и ярко. Но я заметил, что памятник изображает не эмбриона, а ребенка лет четырех. Когда мы пытаемся показать призрак человека, мы изображаем его в возрасте на момент смерти. Умер малыш — получился Каспер. Умер старик — получилось Кентервильское привидение. А тут умер эмбрион — а видим выросшего ребенка. Не младенца, не взрослого человека. Возможно, скульптор понимал: эмбриона людям не будет жалко, а вот ребенка — да.
Но давайте посмотрим на аргументы в пользу утверждения, что «эмбрион РАВНО человек». Да, эмбрион потенциально МОЖЕТ стать человеком. Хотя примерно 20% известных беременностей прерываются сами собой, и, вероятно, еще больше беременностей прерываются незаметно. Назовем это «естественными абортами». Однако я могу взять ядро из любой своей взрослой клетки, вставить в яйцеклетку — и получить эмбрион. Значит, у каждой из триллионов моих клеток есть потенциал стать человеком. Это же не значит, что, почесавшись, я совершаю страшный геноцид! По этой же логике получается, что каждая менструация — точно смерть человека. Погибает яйцеклетка — та самая клетка, которая и превращается в человека. Аналогично «Монти Пайтон» шутили о том, что каждый сперматозоид священен. Если довести эту мысль до крайности, мастурбация — убийство миллионов. Наконец, после зачатия эмбрион может поделиться на два: так появляются однояйцевые близнецы. И наоборот, бывает эмбрион-химера; образовались два эмбриона, а потом слились в один.
Еще важнее то, что у эмбриона на ранних этапах развития отсутствует нервная система: у него нет не только высшей, но и вообще какой-либо нервной деятельности. На этом этапе эмбрион даже менее развит, чем круглый червяк-нематода. Да, я согласен, что провести черту, до которой зародыш еще не человек, а после которой — уже человек, очень сложно. Ведь развитие идет постепенно. Но я думаю, что все согласятся, что ребенок, который уже готов родиться — это человек. Поэтому странно ставить знак равенства между ним и существом, у которого даже нет нервной системы.
А теперь давайте посмотрим: с какими эмбрионами работают Orchid и вообще все лаборатории ЭКО? Это самая ранняя стадия развития эмбриона, на пятый день после оплодотворения. Такой эмбрион состоит примерно из 120 клеток. Это круглый комочек, без органов, без нервной системы. Заметьте, что Orchid для своего тестирования берет из этих 120 клеток целых пять. Но этап настолько ранний, что для эмбриона это не страшно, и не влияет на его развитие.
Является ли этот комочек живым? Безусловно да. Является ли он человеком? А является ли человеком тело с мертвым мозгом? Тело живет, а мозг доказано умер. Чаще всего на этом этапе мы констатируем смерть. Поэтому я считаю, что если нервная система есть и функционирует, то есть о чем поспорить. Если ее нет, то и говорить особо не о чем.
Что из всего этого следует? Мы выяснили, что вред от евгеники заключается в нарушении прав людей: на свободу выбора, на равноправие, на достоинство, на жизнь. А в случае тестов Orchid и вообще ЭКО — нет пострадавшей стороны, если только мы не считаем, что едва оплодотворенные эмбрионы-бластоцисты — это люди.
Вообще хочу сказать одну вещь: я лично никогда не понимал центральную идею евгеники — «улучшать человеческий род». Во-первых, эволюция происходит очень медленно. Даже если мы будем направлять концентрированные усилия на улучшение своей генетики, плоды этой селекции будут пожинать наши потомки через десятки тысяч лет. Какой в этом смысл для нас? Ведь мы видим, что за 50 лет технологии перевернули нашу жизнь гораздо больше, чем любой искусственный отбор за 5 000 лет. Не лучше ли с помощью технологий улучшать жизнь людей, живущих сегодня? Далее, если уж мы решили менять человеческие гены — зачем использовать селекцию? У нас есть генная инженерия, и мы можем просто редактировать гены эмбриона. Да, пока что ДНК эмбрионов редактировал только один китайский учёный (и его за это, кстати, посадили в тюрьму) — но рано или поздно такая технология станет нормой. Что далеко ходить — в России есть Денис Ребриков, который хочет излечивать эмбрионы от врожденной глухоты с помощью генетических ножниц CRISPR-CaS9.
Вам могло показаться, что я рекламирую компанию Orchid. Но я вовсе не считаю, что к ним стоит обращаться. Для начала, это очень дорого. За анализ каждого эмбриона Orchid берет $2 500 — и это не считая самой процедуры ЭКО. Мне кажется, это перебор. Для сравнения, чтение полного генома для взрослого человека стоит 500 долларов, а по скидке 250. А обычная пренатальная диагностика эмбриона, то есть тестирование на отдельные «красные флажки» частых генетических заболеваний, может быть еще дешевле, 100–200 долларов. А ведь чтобы выбирать из эмбрионов, их нужно много. Сама основательница Orchid сделала выборку из 16 своих эмбрионов — по ее ценам вышло бы 40 тысяч долларов. Не лучше ли на эти деньги дать ребенку хорошее образование? В общем, пока что это скорее процедура для богатых, одержимых контролем и цифрами. Хотя Сиддикви и отмечает, что у них есть благотворительная бесплатная программа, на которую можно подать заявку.
Далее, мы уже увидели, что полигенные тесты — это штука немного сырая. И вполне возможно, что у Orchid есть проблемы с наукой. Каждое их слово нужно проверять. Но, как это часто бывает, меня привлекло к этой теме то, что в адрес Orchid много критики не по делу — особенно в отношении этики. Я убежден, что этично было бы уменьшать количество страданий на Земле, при этом не ограничивая никого в правах и возможностях. И получается, что данная технология, на самом деле, увеличивает права и возможности людей. Те, кто опасался высоких рисков при размножении, теперь могут с большей уверенностью заводить здоровых детей и обеспечивать им счастливое будущее. При этом в момент выбора эмбриона нет какой-то циничной дискриминации, борьбы сильного со слабым. Все эмбрионы похожи друг на друга, наследуют гены от тех же родителей и отличаются в основном вероятностью развития болезней.
В конечном итоге совершенно не важно, называть это евгеникой или нет. Я считаю, что устранять генетические заболевания — это суперважно и хорошо. А «евгеника» — это очередной пример слова, которое так часто использовали негодяи, что оно стало отравленным.