"Тейковский бой" стал одной из самых массовых драк в Ивановской области
Массовые драки нельзя назвать частым явлением в России XVIII–XIX веков. В сельских общинах буянов не любили, а свою удаль молодые люди могли проявить в кулачных боях – забаве вполне легальной и даже поощряемой. "Тейковский бой" 1837 года представляет собой редкое исключение.
Ротмистру предложили квартиру с выбитыми окнами
Причина крупной потасовки проста: сельская община единым фронтом выступила против пришельцев, гусаров 10-го Ингерманландского полка. Он квартировал в Гавриловом Посаде, а в 1834 году 6-й эскадрон перевели в торговое село Тейково. Местные крестьяне были не в восторге от такого соседства.
Весной 1837-го гусары покинули село, направившись в летние лагеря, вернулись они 7 сентября. Однако квартиры, отведенные офицерам тейковским бурмистром, им не слишком понравились.
Ротмистру Шкларевичу, ранее квартировавшему в каменных домах, был предоставлен деревянный дом крестьянина Петра Медведева. Пётр, к слову, старший сын Тимофея Алексеевича, известного тейковского живописца. Войдя в новую квартиру, Шкларевич столкнулся с неприглядной картиной. Изразцовая печь одной половиной ушла в пол, так что угрожала обрушением, рамы в окнах "чуть держались", стекла в одних были разбиты, а в других – и вовсе отсутствовали, "щекотурка" на потолке потрескалась. Гусар заявил бурмистру Ивану Захарову, что в этом доме жить не будет, а вернется на прежнюю квартиру – в дом самого бурмистра – вплоть до тех пор, пока не получит нормальный постой.
Таким образом, первый повод к неудовольствию между тейковским обществом и гусарами-постояльцами уже появился. А второй не заставил себя долго ждать: 8 сентября в селе широко отмечался праздник Рождества Богородицы. Непременным атрибутом подобных торжеств были обильные возлияния, так что к вечеру и крестьяне, и гусары были изрядно пьяны. Достаточно было небольшой искры, чтобы долго копившаяся неприязнь вылилась в открытое столкновение.
В обстоятельствах конфликта разбирался дед Бальмонта
Этой искрой стал обычный бытовой конфликт. В восьмом часу вечера гусар Андрей Пырин явился в определенный ему на постой двор Ивана Горшкова и сел с хозяином к ужину. Оба были изрядно навеселе. Окончив трапезу, Пырин, по русскому обычаю, поблагодарил хозяев за хлеб и соль. В ответ Иван выразил неудовольствие: "Дурак ты, а еще служивый!" Отчего произошел раздор, оба толком объяснить не могли. Мужчины вышли в сени, где продолжили разговор на повышенных тонах, дошло и до драки.
Оскорбленный Пырин направился с жалобой к Шкларевичу, а тот в свою очередь – к дворянскому заседателю уездного суда Константину Бальмонту, деду знаменитого поэта. В тот момент он оказался в Тейкове по делам службы и был высшей судебной властью в селе. Дело не стоило выеденного яйца – он намеревался уладить его миром.
Но во время разговора в дверь ворвался гусар Владимир Антонов с подбитым глазом. Он кричал, что на площади убили денщика ротмистра Павла Корягина. Антонов попытался спасти Корягина, но сам получил несколько ударов и едва вырвался.
МЕЖДУ ТЕМ. У тейковчан была собственная картина происшествия. Остававшийся в селе за старшего помощник бурмистра Михаил Макарин писал, что он спокойно ужинал, когда услышал набатный звон и бросился на площадь. Там он увидел гусар "с обнаженными саблями, бьющих беспощадно крестьян и даже посторонних, находившихся в селе по случаю праздника". Поскольку ничего сделать он не мог, то бросился к ротмистру с просьбой унять его подчиненных. Но тот не удерживал их, а напротив, поощрял к активным действиям.
Сам денщик утверждал, что подходя к своей квартире, встретил двух крестьян, не слишком вежливо попросивших его в честь праздника угостить их вином. Корягин ответил, что не пьет и денег у него нет. Обиженные тейковчане применили силу – несколькими ударами в лицо сбили гусара на землю. Его избили так сильно, что не хватало сил даже подняться – пострадавший отполз к забору и пролежал там до утра.
Шкларевич и Бальмонт собрали четверых гусар, назначенных для полицейского обхода села, и направились на выручку Корягину. Толпу хмельных крестьян они встретили на площади. Увидев обнаженные сабли в руках военных, жители стали разбегаться с криками: "Караул, бьют, режут!" Услышав ругательства в свой адрес, Бальмонт приказал гусарам задержать нарушителей порядка. Схватили двух мужиков, наименее твердо стоявших на ногах, "которые никакого ответа на вопрос дать уже не могли". Их отправили на квартиру Шкларевича под конвоем.
Солдат выманивали набатом и швыряли в них камнями
Однако крестьяне пошли в атаку. Началась драка, над площадью поднялся крик "Караул!", зазвучал и набат. Константин Бальмонт не знал, что ему делать: звонарю кричал, чтобы остановили набат, сбегавшихся мужиков уговаривал расходиться, а Шкларевича просил приказать гусарам не покидать конюшен.
Уже не контролируя ситуацию, Бальмонт со Шкларевичем направились к квартире последнего. Там на звуки колокола собралась уже вся пожарная команда из 25 человек. Сюда же явились четверо "обходных" гусар, пострадавших в драке на площади – их изрядно помяли и отняли сабли.
Бальмонт пытался отправить сотского Степана Шуина остановить набат. Но тот отказался, не без оснований опасаясь, "как бы его там не прибили". Крестьяне уже выбегали из всех дворов, вооруженные дубинами, с криками "Бей гусар!".
Фактически заседатель и ротмистр оказались заблокированы на квартире. Испуганные Бальмонт и Шкларевич, несмотря на наличие пожарной команды, на выручку не поспешили. В сумерках, на протяжении двух часов в селе тут и там вспыхивали схватки между гусарами и крестьянами. Первые, услышав набат, бежали на сборный пункт, но по дороге подвергались нападениям. В одних крестьяне швыряли камнями, а других хватали и били, обещая вскоре выгнать из Тейкова.
Лишь на рассвете к Шкларевичу явились последние пострадавшие – денщик Корягин, а также рядовые Андрей Верин и Петр Плаксин. Они были сильно избиты.
Троих пришлось эвакуировать в Гаврилов Посад
Всего в ходе побоища пострадало 11 гусар: 8 человек получили синяки, ушибы и царапины без серьезных последствий, а троих пришлось эвакуировать в Гаврилов Посад. У Андрея Верина после побоев опухли плечи и шея, так что не поднимались обе руки. У Петра Плаксина синяки покрывали предплечья, на голове имелось несколько шишек, а на левой стороне тела – рваная рана. У Павла Корягина в синяках было всё тело, а также оказалась надорвана нижняя губа.
Полковой лекарь писал, что состояние здоровья всех троих "поправится", но полагал, что "впоследствии ушибленные места от влияния погоды будут у них чувствительны".
Крестьян пострадало больше – 17 человек, но повреждения их были гораздо менее значительными: синяки, ссадины, небольшие порезы. Судя по всему, гусары просто отбивались от них, стремясь пробиться к квартире Шкларевича. На это указывал в своем заявлении в суд и полковник Григорий Владиславлевич, возглавлявший Ингерманландский полк: ни одной сабельной раны у крестьян не имелось, а некоторые гусары пострадали очень серьезно, поскольку оказались "в весьма малом числе и не имели силы с ними драться".
Уездный суд рассматривал дело около года. Было вынесено заключение, что имена "первых зачинщиков" побоища "покрыты неизвестностью", да и вообще ни на кого из участников "точных улик" добыть не удалось. В итоге наказан был только вступивший в конфликт с Пыриным Иван Горшков, а также двое сторожей, звонивших в набат без причины. Крестьянин получил 25 ударов плетью, сторожа — по 15.
Судя по всему, ни одной из сторон "тейковского боя" не хотелось серьезного разбирательства. Крестьяне опасались серьезного наказания за избиение "государевых слуг". А для гусар был позором сам факт столкновения местных жителей с воинской частью, да еще и окончившееся "победой" первых. Но сама история столкновения явилась серьезным уроком для местных властей и военных...