"Доченька, тебе звонил какой-то мужчина"
— Да, алло — она кричала в трубку, — да, я слушаю вас. Говорите!
Никто не ответил. Она положила трубку, но не успела даже дойти до кухонной двери, как телефон зазвонил снова.
— Ну, говорите же, — сказала она сразу.
— Здравствуй, — сказал голос и замолчал.
Она присела, отстранила трубку и испуганно посмотрела на неё.
Потом опять осторожно приложила её к уху и шёпотом сказала:
— Прости. У меня галлюцинации?
В трубке ничего не ответили, только было слышно, что на том конце провода кто-то есть, но он просто молчит.
— Очень боялся тебя испугать.
Она молчала. Сначала она подумала, что это кто-то так шутит, но его голос она узнала бы из миллиона. Нет, из миллиарда. Нет. Его голос она никогда бы не спутала, ни с кем. Потому что это был самый родной и самый желанный голос.
Никто не ответил. Она положила трубку, но не успела даже дойти до кухонной двери, как телефон зазвонил снова.
— Ну, говорите же, — сказала она сразу.
— Здравствуй, — сказал голос и замолчал.
Она присела, отстранила трубку и испуганно посмотрела на неё.
Потом опять осторожно приложила её к уху и шёпотом сказала:
— Прости. У меня галлюцинации?
В трубке ничего не ответили, только было слышно, что на том конце провода кто-то есть, но он просто молчит.
— Очень боялся тебя испугать.
Она молчала. Сначала она подумала, что это кто-то так шутит, но его голос она узнала бы из миллиона. Нет, из миллиарда. Нет. Его голос она никогда бы не спутала, ни с кем. Потому что это был самый родной и самый желанный голос.
Немного хриплый, как-будто простуженный, но она чувствовала, что на том конце провода сейчас он. Тот, которого она потеряла восемь лет назад, которого знала всего два месяца, но которого она будет любить всю оставшуюся жизнь.
— Ну скажи мне что-нибудь, девочка.
— Я знала, что ты вернёшься.
Он засмеялся. Совсем неслышно, так, как смеялся всегда.
— Я даже не хочу спрашивать тебя, как это всё произошло. Я просто хочу слышать твой голос. Или, — она немного запнулась, — или может быть…
— Нет. Только голос.
— Хорошо.
Он молчал.
— Как ты? Просто расскажи мне, как ты, любимый?
— Не могу.
— Хорошо. Тогда просто говори. Просто говори. Что-нибудь.
— Помнишь ромашки в феврале, малышка?
— Да, — тихо сказала она, и по её щекам потекли слёзы.
Они, солёные и горькие, стекали на платье, на руки и, казалось, вместе с этим бестолковым дождём, который тревожно стучал в окно, пели серенаду. Грустную и печальную песню о любви.
Она даже подумала о том, что эти капли так громко стучат, и из-за них она не услышит его слов. Но он пока молчал, а капли всё плакали и плакали.
— Красивые цветы. Тут их нет. А может и есть. Но я не встречал.
Потом он почувствовал, что она плачет.
— Прости. Не хотел будить твою память. Просто…
— Это чистые слёзы. Они смывают всё, что было за эти восемь лет. Без тебя.
— Я очень виноват.
— Не надо. Всё равно ничего не вернуть и ничего не изменить. И если ты не можешь говорить о том как ты там сейчас, расскажи мне о прошлом. Там где был ты. И я.
— Это очень больно.
— Мне тоже, — потом, немного помолчав, добавила, — эта боль… это наказание или награда?
— Боль не может быть ни наградой, ни наказанием. Потому что она боль.
— Но ведь она отпустит. Когда-нибудь. Да?
— На время.
— Значит, наказание.
— Почему ты одна?
— Не могу никого любить. А ты? У тебя есть кто-нибудь?
— Нет. И не будет, — ответил он и вздохнул.
— А у меня? — спросила она и замерла.
— Будет — сказал он и она почувствовала, как он слегка усмехнулся.
— Ты мне ещё позвонишь?
— Нет. Вряд ли.
— Ангел мой!
— Ну скажи мне что-нибудь, девочка.
— Я знала, что ты вернёшься.
Он засмеялся. Совсем неслышно, так, как смеялся всегда.
— Я даже не хочу спрашивать тебя, как это всё произошло. Я просто хочу слышать твой голос. Или, — она немного запнулась, — или может быть…
— Нет. Только голос.
— Хорошо.
Он молчал.
— Как ты? Просто расскажи мне, как ты, любимый?
— Не могу.
— Хорошо. Тогда просто говори. Просто говори. Что-нибудь.
— Помнишь ромашки в феврале, малышка?
— Да, — тихо сказала она, и по её щекам потекли слёзы.
Они, солёные и горькие, стекали на платье, на руки и, казалось, вместе с этим бестолковым дождём, который тревожно стучал в окно, пели серенаду. Грустную и печальную песню о любви.
Она даже подумала о том, что эти капли так громко стучат, и из-за них она не услышит его слов. Но он пока молчал, а капли всё плакали и плакали.
— Красивые цветы. Тут их нет. А может и есть. Но я не встречал.
Потом он почувствовал, что она плачет.
— Прости. Не хотел будить твою память. Просто…
— Это чистые слёзы. Они смывают всё, что было за эти восемь лет. Без тебя.
— Я очень виноват.
— Не надо. Всё равно ничего не вернуть и ничего не изменить. И если ты не можешь говорить о том как ты там сейчас, расскажи мне о прошлом. Там где был ты. И я.
— Это очень больно.
— Мне тоже, — потом, немного помолчав, добавила, — эта боль… это наказание или награда?
— Боль не может быть ни наградой, ни наказанием. Потому что она боль.
— Но ведь она отпустит. Когда-нибудь. Да?
— На время.
— Значит, наказание.
— Почему ты одна?
— Не могу никого любить. А ты? У тебя есть кто-нибудь?
— Нет. И не будет, — ответил он и вздохнул.
— А у меня? — спросила она и замерла.
— Будет — сказал он и она почувствовала, как он слегка усмехнулся.
— Ты мне ещё позвонишь?
— Нет. Вряд ли.
— Ангел мой!
— Душа моя!
— Спасибо тебе, любимый… Мне даже дышать стало легче. В ответ ей звучала лишь ледяная тишина…
Она встала, вытерла почти высохшие на щеках слёзы и улыбнулась. Потом оделась и вышла из дома.
Купив в ближайшем цветочном магазине огромный букет ромашек, остановила такси: «На Ваганьковское, пожалуйста».
Вернулась она домой поздно вечером и залезла под тёплый плед. Мама принесла ей чашку горячего чая, погладила по голове и, словно между прочим, сказала:
— Доченька, тебе звонил какой-то мужчина.
— Попросил поблагодарить за ромашки?
— Да, — кивнула в ответ удивлённая мама.
— Спасибо, мамуль. Я знаю.
Вернулась она домой поздно вечером и залезла под тёплый плед. Мама принесла ей чашку горячего чая, погладила по голове и, словно между прочим, сказала:
— Доченька, тебе звонил какой-то мужчина.
— Попросил поблагодарить за ромашки?
— Да, — кивнула в ответ удивлённая мама.
— Спасибо, мамуль. Я знаю.