Как Алла Пугачёва спасла от тюрьмы создателя ВИА «Лейся, песня»
Во времена Союза профессии продюсер на нашей эстраде официально не существовало
Людей, которые занимались созданием и продвижением музыкальных проектов, скромно называли администраторами. Об этих людях и особенностях их работы во второй половине XX века мы попросили рассказать одного из ветеранов продюсерского цеха - создателя легендарных ансамблей «Лейся, песня» и «Надежда» Михаила Плоткина.
- Сейчас любой человек с улицы, который поцелует в одно место какого-нибудь артиста, сразу же называет себя продюсером, - посетовал Михаил Владимирович. - А в середине 60-х, когда я пришел в «Москонцерт», в этой сфере работали настоящие профессионалы.
Одним из них был Леонид Абрамович Пруткин, под которым находились все москонцертовские вокально-инструментальные ансамбли. Его любимая поговорка: «Свой - свой, а обыскать надо». Через Леонида Абрамовича велись переговоры с провинциальными филармониями и решались вопросы, какой коллектив куда отправить выступать.
Из администраторов в «Москонцерте» выделялся Павел Леонидович Леонидов. Он возил на гастроли лучших артистов - Иосифа Кобзона, Ларису Мондрус, Вадима Мулермана, Владимира Высоцкого. Он, кстати, был еще и довольно успешным поэтом-песенником. Его дочка вышла замуж за композитора Анатолия Днепрова. Вместе с ним Павел Леонидович написал знаменитую песню «До чего же, Россия, ты русская! До чего же тебя я люблю!». В конце 70-х Леонидов эмигрировал в Америку.
Сплошные убытки- Администратором я стал не сразу. Первое время меня посылали на гастроли с певцом Эмилем Горовцом в качестве рабочего по перемещению музыкальных инструментов. Административной работой у него занимался Михаил Сергеевич Дорн. Он был для меня эталоном профессионализма. В нем чувствовалась интеллигентность. Не было никакого жлобства, как у некоторых его коллег, которые могли по дороге на концертную площадку купить булочки по пять копеек и продать их участникам коллектива вдвое дороже.
Когда Михаил Сергеевич перешел из «Москонцерта» в Донецкую филармонию, ее называли не иначе как «Дорн-концерт». Директор филармонии там лишь номинально выполнял свои обязанности. А фактически всем руководил Михаил Сергеевич. К нему на работу переехали из Москвы такие популярные артисты, как Тамара Миансарова и Валерий Ободзинский. И его стараниями Донецкая филармония поднялась на невиданную высоту. А заканчивал свою карьеру Дорн - ни много ни мало! - директором Театра имени Моссовета.
В «Росконцерте» большим влиянием пользовался Феликс Семенович Кац из фестивального отдела. Он организовывал сборные концерты на крупных площадках. И почему-то усиленно продвигал в них эстонских исполнителей. Яак Йоала, Тынис Мяги, группа «Апельсин» с его помощью стали популярными по всему Советскому Союзу. У меня сложились с Феликсом Семеновичем очень хорошие отношения. И мои коллективы тоже часто выступали у него по стадионам и дворцам спорта.
Подружился я и со многими региональными филармоническими администраторами. Артисты тогда ездили на гастроли не в город, а к конкретному человеку из филармонии. Города для них были все одинаковые. Они видели только концертную площадку, ресторан и гостиницу. После концерта ужинали, спали и ехали дальше. А будет ли гостиница приличная, хорошо ли их накормят и обеспечат ли всем необходимым, зависело от местных администраторов.
Незабываемые воспоминания оставил у меня главный администратор Одесской филармонии Дмитрий Михайлович Козак. Как всякий одессит, он любил перемыть косточки артистам. Как-то пришел в гостиничный номер к Горовцу и кого только не обосрал - и Магомаева, и Хиля, и кого-то еще. «Теперь я понимаю, что вы расскажете Кобзону, когда я уеду», - пошутил тогда Эмиль Яковлевич.
Козака очень смешно пародировал Рома Карцев. У него был номер, в котором он изображал, как Дмитрий Михайлович встречал приехавших на гастроли в Одессу участников симфонического коллектива. «Здравствуйте! Мы прибыли», - обращались они к Козаку. А он им отвечал: «Какие прибыли? Сплошные убыли! Давайте я вам поставлю печать, и вы поедете домой! Это обойдется мне дешевле, чем вызывать кассиров и гардеробщиков». Конечно, таких звезд, как Горовец, Козак принимал совсем иначе. Мы всегда жили в шикарной гостинице «Красная». И получали от Дмитрия Михайловича все что хотели.
А в Тамбовской филармонии судьба меня свела с легендарным Эдуардом Михайловичем Смольным. Он не ограничивался административной работой. У Смольного был свой ансамбль - «Молодость», он сам режиссировал концертные программы и даже выходил на сцену в качестве конферансье. Я многому научился у Смольного. И когда у меня появились свои коллективы «Лейся, песня» и «Надежда», я начал делать с ними своеобразные вокально-инструментальные спектакли, чтобы участники не просто стояли и пели, а на сцене было интересное действие. При всем моем глубоком уважении к руководителю «Веселых ребят» Павлу Яковлевичу Слободкину я не помню, чтобы он в то время делал что-то подобное. И у Юры Маликова в «Самоцветах» такого не было.
Благородный поступок- Помимо администраторов, официально работавших от концертных организаций, были и полуофициальные. Как-то приехал я в Сочи с Горовцом. Одновременно с ним там выступал ансамбль «Добры молодцы», в котором играли молодые Юра Антонов и Сева Новгородцев. Их еще никто не знал, но, к моему удивлению, на концерты все билеты были проданы! Тогда я впервые услышал про Марка Наумовича Бендерского. Это он обеспечил аншлаги «Добрым молодцам».
Такая же слава шла о Василии Васильевиче Кондакове. У него тоже артисты получали хорошую работу на выгодных условиях. Бендерский и Кондаков формально числились где-то администраторами. А фактически работали сами по себе. Естественно, делали это с нарушением установленных порядков. Но провинциальные филармонии, которым они помогали поправить финансовые дела, на все закрывали глаза.
После ухода из «Москонцерта» я тоже работал в провинции. С «Лейся, песня» - в Кемеровской филармонии. С «Надеждой» - во Владимирской и Калмыцкой. Филармониям было выгодно, что у них в штате состоял администратор с именем и со связями. Я приносил им прибыль. И по сравнению с «Москонцертом» у меня там были развязаны руки. В то время артистам разрешалось давать не больше 17 концертов в месяц. А в Калмыкии я мог работать на их фонды без всяких ограничений. В общем, делал все что хотел.
Правда, совсем криминальными делами я никогда не занимался. Не потому, что был весь из себя такой порядочный. Просто мне не повезло с этим в жизни. Тем не менее и меня периодически обвиняли в нарушениях. Пару раз чуть не загремел в тюрьму.
В конце 60-х ко мне обратился замдиректора Калужской филармонии с просьбой помочь в организации концертов Николая Сличенко. Я хорошо знал и Николая Алексеевича, и его первую жену Сетару Казымову, и вторую - Тамиллу Агамирову. В 1958 году, когда мне было 14 лет, я выдержал конкурс среди всех цыган, и меня взяли в театр «Ромэн» на детскую роль в спектакле «Марианна Пинеда» по пьесе Федерико Гарсиа Лорки. Агамирова играла мою мать. А Сличенко - ее любовника. Как раз после этого спектакля он на ней женился. И я с удовольствием согласился снова поработать с Николаем Алексеевичем в Калуге.
На «разогрев» к нему я привез Миколаса Орбакаса и других студентов циркового училища, которым по просьбе их преподавателя Юрия Белова уже устраивал гастроли. Аккомпанировать им и петь позвали будущую жену Орбакаса - юную Аллу Пугачеву. Ездил с нами и ее будущий директор Алик Непомнящий, преподававший в цирковом училище пантомиму. А после возвращения в Москву Пугачева в мое отсутствие неожиданно пришла ко мне домой в Марьину рощу и передала моей мамочке, что их вызывали в прокуратуру по поводу калужских гастролей. «Пусть Михаил будет готов, что под него копают!» - предупредила Алла. Я до сих пор благодарен ей за этот благородный поступок.
Всему виной был замдиректора филармонии: при расчете дал мне пустые ведомости. По моей просьбе все в них расписались. А замдиректора потом проставил туда свои суммы. Совсем не те, которые платились на самом деле. Но когда меня вызвали на допрос в прокуратуру, я уже знал, в чем будут обвинять. А предупрежден - значит вооружен. Я доказал свою невиновность.
Шантажировали показаниями- А в начале 80-х меня хотели посадить за то, что во время работы в Калмыцкой филармонии я дал взятку за получение аппаратуры для моего ансамбля «Надежда». Ситуация абсурдная. На этой аппаратуре мы зарабатывали государству огромные деньги. Но без взятки чиновники не хотели нам ее давать.
По похожему обвинению тогда посадили моего коллегу Вилена Ивановича Дарчиева. Он начинал на эстраде как артист разговорного жанра. А потом создал ВИА «Шестеро молодых». Из этого коллектива вышли Александр Розенбаум, Николай Расторгуев, Валерий Кипелов и другие известные певцы. На клавишных у них играл Дима Закон, который в 90-х стал одним из ведущих организаторов гастролей российских артистов в Германии.
Работал Дарчиев со своим ансамблем от разных филармоний - Саратовской, Кемеровской, Калмыцкой. По-моему, в Калмыцкую филармонию меня с «Надеждой» сосватал именно он. И когда я приходил на допрос в прокуратуру по поводу аппаратуры, меня пытались шантажировать показаниями, которые якобы дал против меня Вилен Иванович. «Вам не отвертеться! - сказали мне. - Дарчиев подтвердил, что вы давали взятку». - «Находясь в ваших руках, можно что угодно наговорить и на себя, и на других», - ответил им я.
Досталось не только Вилену Ивановичу, но и многим другим администраторам. Бендерскому дали срок за левые концерты Пугачевой, Лещенко и других звезд в Иркутске. Кондакову - за махинации с концертами Высоцкого в Ижевске. Сидел администратор Одесской филармонии Лев Меламедман, который потом переехал в Москву и работал в «Росконцерте» вместе с Феликсом Кацем. Сидел Дима Цванг, много лет сопровождавший на гастролях Пугачеву. Но меня Господь миловал. Как ни старались отправить за решетку, так и не смогли.