Красота, коварство и смерть на языке цветов: натюрморты в Пушкинском
Густая кровь стекает с убитого на охоте оленя: его небрежно положили рядом с другой добычей — павлином, кабаном и куропатками. На полу образуется алое пятно, к которому принюхивается разъяренная погоней собака. Стол загружен мастерски выписанными фруктами, утварью и цветами. Вглядываясь во фрагмент картины Пауля де Воса «Охотник с собаками у стола с дичью и фруктами», мы считываем совсем не то, что предназначалось для глаз и умов публики, современной художнику.
1640-е годы, Антверпен: охота — популярное увлечение аристократии, а показательные казни на площадях и ручьи крови — обычное дело. Никакого сочувствия к убитой дичи: человек XVII века смотрел на детализированные натюрморты через призму множества других факторов. Это реперный момент истории искусства, когда неживые предметы — от цветов до дичи, выходят за границы религиозных сюжетов в отдельный жанр. Раньше букет цветов, книгу или убитого зверя можно было увидеть только как сопутствующие объекты на изображениях Благовещения, сцен из жизни Иисуса и святых. При этом слово «натюрморт» придумают только через 200 лет — во Франции эпохи Просвещения. В веке семнадцатом голландцы не делили живопись на жанры, и важным было то, что предметы изображены отдельно от людей и призваны передать зашифрованное аллегорическое послание.
Погрузиться в эти многозначные ребусы прошлого предлагает выставка «Франс Снейдерс и фламандский натюрморт XVII века. Картины и рисунки из музеев и частных собраний России», которая идет в ГМИИ имени А.С. Пушкина до 26 января. На ней представлены 80 работ известных художников эпохи: Франса Снейдерса, Яна Фейта, Яна Брейгеля Бархатного, Даниеля Сегерса и Яна Давидса де Хема. А также малоизученные имена — Николас Каве, Петер ван ден Бемден и Ян Баптист ван Муркерке.
Тон задан размеренный, и это не случайно: в XVII веке такие натюрморты зрители разглядывали подолгу, расшифровывали с помощью книг Овидия и учений Эразма Роттердамского, античных анекдотов и многочисленных эмблематических сборников. Самым известным из последних был справочник Иоахима Камерария, впервые изданный в 1590 году в Нюрнберге: это указатель различных предметов и их толкований. У картин того времени было несколько уровней трактовки и определенная палитра значений, которую зритель мог осилить в зависимости от степени своей образованности и начитанности. Художники старались рисовать то, что им удавалось лучше, и занять свою нишу на рынке, а по типу картины делились на несколько поджанров. Предлагаем изучить некоторые из них глазами голландцев XVII века.
Лилии, розы, рябчики, ирисы, водосборы, незабудки, тюльпаны, анемоны: до 50 видов разных цветов изображались в массивных букетах на знаменитых картинах голландских мастеров. Эффект у них почти гипнотический: прежде всего, за счет масштаба. Изображения цветов заказывались для дворцов и больших домов. «Золотой век» голландского натюрморта стал таковым во многом потому, что сформировался рынок из патрициев и бюргеров, которые эти картины покупали и вешали на стены обеденных залов для возбуждения аппетита, демонстрации статуса и достатка.
На выставке представлены работы Яна Брейгеля Бархатного: он был создателем того цветочного натюрморта, который потом расцвел в Голландии, Франции, Испании и Италии. Художник в XVII веке — не копиист и не ремесленник, а творец, который позволяет увидеть невозможное: поэтому в букетах объединены цветы, которые в природе распускаются в разное время года. Каждый цветок можно было расшифровать с помощью эмблематического сборника: лилии означали чистоту Девы Марии, ирисы — ее тяжкие материнские страдания, розы символизировали капли крови Христа, а рябчики — христианское смирение. Для глубокой расшифровки справочника эмблем мало — надо было знать, например, легенду о том, что рябчики росли в Гефсиманском саду, когда там совершилось предательство Иуды. После взятия Христа под стражу колокольчики в скорби склонили свои головы до самой земли и больше не поднимались, поэтому их нередко называли «слезами Богородицы». Имели значение и вспомогательные элементы — бабочки по правую и левую сторону от букета символизируют души праведников, муха может означать душу умершего грешника, а ползающие по столу червяки и жуки олицетворяют смерть и тлен.
Помимо религиозного контекста, с которого поджанр начинается, в XVII веке начинают звучать мотивы интереса к естественным наукам и колониальным трофеям. Появлялись монастырские и университетские ботанические сады, публиковались флорилегиумы — иллюстрированные ботанические атласы. Экзотические цветы высоко ценились: их привозили из Нового света и культивировали. Чтобы увидеть и написать редкий бутон, художнику приходилось ехать в другой город — например, из Антверпена в Брюссель.
Йорис ван Сон, «Скульптурный картуш, декорированный фруктами и овощами» (на дальнем плане)
Цветочные изображения делились на два типа: «ваза с цветами» и цветочная гирлянда. Последним на выставке посвящен отдельный зал. Интересно то, что цветочные гирлянды писались отдельно в Антверпене, а дальше ехали во Францию или Италию, где другие авторы — от Пуссена до Рубенса — в центр вписывали образы святых. Роскошные цветочные и фруктовые обрамления отсылали к пышным венкам, которыми украшались храмы по праздникам, и отвечали задачам Церкви. С целью пропаганды постановлений Тридентского собора 1545-1563 гг. нужно было создать величественные и выразительные объекты религиозного благоговения. Визуально гирлянды восходят к популярным с XV века композициям Madonna im Rosenkranz — образ Богоматери в венке из роз, которые символизировали жертву Спасителя.
Шипящие кошки, лающие собаки, схватившие фрукт обезьяны, притаившиеся белые кролики или сидящие на ветках попугаи — животные в голландских натюрмортах встречаются нередко и тоже выполняют назидательную функцию. Желая задать еще большую динамику своим активным композициям, Франс Снейдерс вводил в них сценки с животными. Они были призваны ловить внимание зрителя и вызывать звуковые ассоциации. Особенно часто они встречались его знаменитых «лавках». Талантливый ученик Снейдерса Ян Фейт тоже включал в свои сюжеты живых существ — попугай на ветке, крадущаяся к добыче кошка, стерегущая охотничьи трофеи собака.
Ученик Фейта Питер Буль представлен на выставке редкой работой — «Этюдами головы кошки» в разных состояниях и ракурсах. Причем изображена свойственная Риму того времени полудикая порода — кошки были призваны ловить мышей и еще не были окончательно одомашнены.
Еще больше животных мы видим на «парадном банкете» работы Артуса Классенса: грызущая орехи белка в XVII веке означала упорный труд, без которого истинное благо недостижимо. Обезьяна — символ грехопадения и сладострастия. Ее значение усилено персиком в лапах — персики символизировали запретный райский плод (на латыни persicum malum — «персидское яблоко»). Птицы, клюющие виноград, на картине отражают идею коварной лживости материального мира. Образ основан на античном анекдоте, пересказанном Плинием Старшим в «Естественной истории»: древнегреческому живописцу Зевксису удалось так правдоподобно изобразить виноградную гроздь, что птицы слетелись ее клевать. Вписанные в натюрморт экзотичные попугаи ара с их способностью говорить человеческим голосом в религиозном смысле воздавали хвалу Всевышнему, а в статусном — отражали процветание колониальной торговли в целом и благосостояние своего владельца в частности.
Петер Гейсельс, «Собака и битая дичь». Питер Буль, «Этюды головы кошки»
Черепа, книги, часы, кубки и любые другие предметы полтора века изображались только в религиозных сценах — как обрамление образа какого-нибудь святого. Вдруг они становятся главными героями картин — с чего это? Один из ключевых сюжетов голландских натюрмортов XVII века — напоминание о том, что красотой мира нужно наслаждаться, не забывая о его бренности. Выражение «суета сует» принадлежит Екклесиасту, а одноименная живописная концепция пришла в Антверпен из Северных Нидерландов. Также имел важное значение «христианский оптимизм»: на рубеже веков римский католицизм получил прививку гуманизма, утратил былую суровость и начал обращаться к эмоциям паствы, в том числе, давая образные намеки, понятные людям той эпохи.
Традиционные символы мирской суеты — череп, мыльные пузыри, песочные часы, горящая свеча или трубка — часто усиливаются и дополняются другими. Увивающий череп плющ намекает на воскресенье в ином мире, а венок из соломы — на спасение души добродетельного христианина. Бывало, что художник сужал и уточнял мотив бренности до определенной темы. Петер ван дер Виллиге изображает тленность богатства, искусства и сокровищ: медная труба означает триумфа и людскую молву, лавровый венок на гипсовом бюсте — символ известности, деньги, шкатулка, серебряный кувшин — показатели богатства.
Слева: Себастиан Боннекруа, «Натюрморт с черепом (стена в мастерской художника)». Справа: Петер ван дер Виллиге, «Аллегория бренности»
Самая успешная художница «золотого века» голландского натюрморта, Клара Петерс, прославилась изображениями завтраков и накрытых столов. Судя по богатой утвари с ее картин, заказчиками и клиентами были представители элиты. Сюжет небольшого скромного или обильного роскошного завтрака, изображенного отдельно, был абсолютно нов для своего времени. В XV веке еда изображалась только в сценах тайной вечери, а в XVI стала почти обязательной частью группового, или корпоративного, портрета — купцы, чиновники и офицеры позировали, окружив большой стол.
Интересно, что завтраки отдельно от людей в XVII веке рисовали не на заказ, а впрок — в расчете найти покупателя на рынке. Поэтому формировались крупные ателье с подмастерьями: художники в них ориентировались на моду и эстетические пристрастия, а каждый автор старался найти собственную нишу. Этот поджанр появляется в 1610-х годах в творчестве сразу нескольких антверпенский живописцев, и Клара Петерс занимает среди них важное место.
Конечно, завтрак никогда не был просто завтраком и имел назидательное значение: например, Иеронимус II Франкен сопоставлял трапезы богача и бедняка, а Клара Петерс «зашивала» в накрытый стол аллегорию брака. На выставке мы видим работу Йориса ван Сона: на столе ветчина, пирог, краб, лимоны. То, что нам кажется очень плотным приемом пищи, для голландцев XVII века было массивным умозрительным посланием. Лимон с надрезанной кожурой — кислый внутри — означает предательство, вино в бокале — кровь Спасителя. Лоснящаяся ветчина и красный лобстер выражают соблазн и искушения, а скомканная скатерть и опрокинутая корзина напоминают о мирской суете.
Выставка «Франс Снейдерс и фламандский натюрморт XVII века. Картины и рисунки из музеев и частных собраний России», ГМИИ имени А.С. Пушкина
Причем тут кабинеты редкостей? По картинам XVII века, в том числе, можно отследить изменения в обществе: расцвет натюрморта связан с началом частного собирательства. В XV веке люди собирали разве что домашние алтари для молитв, а в XVI-м, в связи с развитием естественных наук и путешествий, знать приходит к формированию кунсткамер. Причем сначала эти «кабинеты редкостей» имели фамильное и родовое значение, были посвящены предкам или святым. А в XVII веке люди начали собирать археологические находки, минералы из поездок, чучела, гербарии, изделия ювелиров, резчиков по дереву и кости, картины на светские сюжеты. Все это вторило творческой концепции эпохи Барокко theatrum mundi («мир как театр») и визуализировало знания человека о мире, демонстрировало интерес к систематизации сведений об искусстве, науке и ремеслах.
Так, многочисленные трофейные натюрморты детально изображают оружие, перчатки и другие снасти. Цветная битая пернатая дичь и охотничьи принадлежности представляли живописных интерес для художников. И фиксировали изменения в стиле развлечений нидерландского истеблишмента — они начали подражать дворянам из других европейских государств и охотиться. Были и светские забавы, связанные с охотой, на которые допускались женщины и дети, — задачи тут были, скорее, тренировочными. Для этих целей в дворцовых парках содержали ловчих соколов: неудивительно, что они становились героями натюрмортов и тоже диктовали мораль. По древним представлениям, птица — вместилище человеческой души, и битая птица напоминала о душах погибших грешников. На картине Николаса Каве ловчий сокол попирает битую куропатку, которая считалась символом низменных желаний и пороков, и таким образом символизирует торжество добродетели.