Не ведите себя в Чечне как слон в посудной лавке — Джамбулат Умаров
ФАН публикует большое интервью с министром Чеченской Республики по национальной политике, внешним связям, печати и информации Джамбулатом Умаровым.
Накануне 200-летия Грозного министр Чеченской Республики по национальной политике, внешним связям, печати и информации Джамбулат Умаров дал большое интервью Федеральному агентству новостей. Говорим о «чеченских геях», краденых невестах, терроризме, страхах и непонимании, которые рождают многочисленные стереотипы о народе.
— Джамбулат Вахидович, вы уже около 13 лет занимаетесь внешними связями в Чечне — как сейчас выглядит Чеченская Республика в составе России для остального мира?
— Чеченская Республика — и это естественно — выглядит очень полярно. Для 1,5-миллиардной уммы мусульман, за исключением радикалов и террористов, Чеченская Республика — это своеобразная цитадель сохранения семейных ценностей, а [глава Чеченской Республики] Рамзан Кадыров — человек, который возвращается к традициям и стоит на их страже. Он пример для подражания; человек, по пути которого хочется следовать.
Но есть часть человечества, которая, к сожалению, зомбирована высосанными из пальца фактами переписанной истории. Их мало, но в их руках находится действенный и чувствительный с точки зрения влияния на умы инструментарий. Правительство их стран все делает для цивилизационного, культурного, пространственного отчуждения таких лидеров, как Кадыров, и тех, кто его поддерживает.
Если говорить по Хантингтону (Сэмюэль Хантингтон — историк, философ, автор трактата «Столкновение цивилизаций и преобразование мирового порядка», посвященный миру после холодной войны. — Прим. ФАН) — создает линии разлома между нашими цивилизациями. Но мониторинг показывает, что даже в Западной Европе и Северной Америке, где это происходит, простые люди уважают чеченского лидера за стойкость и четкую позицию по ряду инцидентов — например, в случае с карикатурами на пророка Мухаммеда в «Шарли Эбдо». Я бы сказал, что в Европе это чуть ли не треть мусульманского населения.
— Какие стереотипы о Чечне и чеченцах вам кажутся несправедливыми?
— Сегодня я, как политтехнолог, наблюдаю много попыток склеить словосочетания, которые заставили бы особым образом посмотреть на чеченцев. В прошлые годы очень популярно было вешать на нас клише гомофобов. Это все было сделано для того, чтобы произнести вслух немыслимое словосочетание «чеченский гей». У нас отношения к ЛГБТ… его просто нет, потому что нет самого явления.
По крайней мере, оно не проявляется в обществе так, чтобы было, о чем говорить. Про меня в Википедии написано, что я гомофоб. Но нет у меня ненависти к этим людям, у меня есть мнение на их счет. Для меня это другие люди, с которыми меня ничего не связывает. Я всегда общался просто с людьми, а какая у них тайная личная интимная жизнь — мне это неинтересно.
Я знаю примеры из жизни гениев, но меня интересовало их творчество, а не интимная сторона. Я знаю о переписке [композитора] Петра Чайковского, о прихотях [танцовщика Рудольфа] Нуриева, о предпочтениях [музыканта Фредди] Меркьюри — я спокойно к этому отношусь. У меня нет желания преследовать подобных людей, чинить им какие-то препоны. Я многократно и развернуто комментировал историю исчезновения Зелимхана Бакаева: нет в ней преследования геев.
Если продолжать о стереотипах: то, что к нам прилипло — это криминальный образ брутальных чеченцев. Это радикализм, связанный с исламской вывеской. Терроризм. Мифические тысячи боевиков, которые воюют на стороне ИГИЛ (организация запрещена в РФ. — Прим. ФАН). Там воюют чеченцы, но на стороне против боевиков, есть подразделения, которые помогают правительственным войскам.
Или заявления о жестоких полицейских, которые убивают детей (ряд нападений на сотрудников МВД Чечни в Шали, Грозном и Мескер-Юрт. — Прим. ФАН). В этих определениях оппозиционная пресса заходит слишком далеко, мне кажется. По ее мнению, полицейские, когда их бьют ножами, должны побросать оружие и искать ножи, чтобы быть на равных. Или не открывать огонь, если на них наезжает машина со злоумышленниками. Это глупо. Есть международный опыт борьбы с террористами — с ними нигде не церемонятся.
— Образ Чечни есть, стереотипы есть, а как с этим работать — понимаете?
— Мы работаем с оппозиционной прессой, сотрудничаем со всеми. Любой журналист может прийти сюда, сесть передо мной и поговорить, задать любые вопросы. Снимаются истории про наши традиции: кухню, браки, свадьбы. Чтобы не было, как в истории с Хедой Гойлабиевой и Нажудом Гучиговым — где ей годика три скинули, ему лет пять добавили и нарисовали ту еще картинку. Хотя там была любовь, были отношения.
Потом что выяснилось? Соседки, родственницы парня, который за ней ухлестывал, запустили слух, что она не хочет выходить за того старшего. Ее, мол, насильно выдают, помогите. Понимаете, если я чеченец, у меня есть мой род и моя дочь — да мне плевать, какой режим. При любом политическом строе, что бы ни было, мой род — моя защита. Где не защитит меня закон, защитит мой род. Нет в истории чеченцев ни одного примера, чтобы кто-то, испугавшись, отдал свою дочь замуж. Ни шариат, ни право, ни наши традиции — ничто не позволяет этого делать. Если бы это было возможным, это было бы массовым. В первую очередь шариат у девушки спросит — он не позволяет выдавать насильно девушку замуж.
— Но только лет семь назад в Чечне запретили кражу невест — значит, не все было так мирно в традициях?
— Из всех примеров с кражами процентов восемьдесят происходили по договоренности. Где-то для романтики, где-то для самой девушки. Она, мол, настолько скромная, что, если ее не украсть, по-другому никак замуж не пойдет. А со стороны мужчины это, конечно, возможность показать, какой он удалец, пострелять… Это все идет из тьмы веков, я вам как востоковед говорю.
Но со временем мы увидели, что обычай умыкания невесты себя изжил. У нас машины стали быстрыми, их стало много, это не кони. Мало того, что ты нарушаешь закон, ты еще рискуешь жизнью: аварии — это чаще всего гибель или инвалидность. К тому же под видом обычая многие шли на кражу, не дослушав невесту, без ее однозначного согласия. Потом начинались скандалы, девушку возвращали. Или же созданные так семьи бывали несчастливы, разводились. Старейшины, священники, общество — все поняли, что это пора запретить. Пару-тройку горячих голов, которые не хотели подчиниться, наказали — и все, решению все подчинились.
— Что нужно знать о чеченцах, чтобы не бояться вас как людей, которые еще недавно крали женщин?
— Вы должны понимать, что чеченцы — люди чести. Да, подонки есть везде, сразу оговоримся. Но для нас понятие чести заложено в ветхозаветной истине: не нужно желать человеку того, чего не желаешь себе самому. У нас очень сильны религиозные и традиционные основы. Мы консервативны во многих вопросах, но не бездумны. Мы не готовы вернуться в горы, жить в башнях и пещерах.
Но у нас есть культурные, этнопсихологические, конфессиональные особенности, и если их не учитывать, если вести себя как слон в посудной лавке по отношению к нашей культуре, всплывут многие беды. На этом технологами создаются фобии для выигрыша в политических играх — чтобы захватить и удержать власть, а в случае угрозы социального взрыва бросить на растерзание какой-нибудь народ — чеченцев, евреев или другой.
— Хорошо, это у вас широкие взгляды, а что касается ваших соотечественников? Когда они уезжают за пределы Чечни, то далеко не везде ведут себя как люди чести, отсюда и наша неприязнь…
— Мы с ними ведем работу по всем регионам. У нас есть представительства, есть землячества, которые влияют на людей. Влияние Рамзана Кадырова очень мощно. Они знают, что безнаказанно беспредел не пройдет — мы молодчиков разыскиваем и наказываем, в том числе через традиционные рычаги. У нас есть те, кто кого-то обидел, на деньги кинул, с женщиной нехорошо поступил. Есть шариат, мы по нему их судим.
Да, за убийство, воровство, грабеж тебя посадят по российским законам, которым мы подчиняемся. Но даже если ты вдруг найдешь коррупционную лазейку и избежишь наказания от органов власти, ты не избежишь наказания по нашим традициям. Это можно назвать архаизмом, но если такие методы способствуют справедливости и не нарушают основной закон — почему бы им не существовать?
— Мы говорили о «чеченских мифах», но терроризм — реальная опасность, и мы подозреваем, что частично она может зарождаться здесь, в Чеченской республике. Где вербуют молодежь сегодня?
— У нас люди очень активны в социальных сетях. Самая популярная — Instagram — основная группа риска у нас там, и там же ведется борьба против экстремизма, против разврата и растления нашей молодежи. Ребята повзрослее на зомбирование эмиссаров ИГИЛ уже не реагируют, и вы видите по последним событиям в Чечне, что у терроризма уже лицо подростка.
Вербовщики знают наш менталитет, характер чеченцев, дагестанцев, ингушей. Они бьют по их горячему нраву, максимализму, заманивают обещаниями рая и обесценивают земную жизнь. А в условиях, когда мы опоганили свое образование, отношение к книге, общечеловеческие духовные ценности, мы сами сделали молодежь уязвимой для таких призывов, неспособной им противостоять.
— Присутствие Рамзана Кадыров в соцсетях как-то влияет на чеченцев?
— Его жизнь открыта, он ни от кого ничего не скрывает. [Блог на] Instagram он сейчас не ведет, за него это делают другие люди в фанатских пабликах: любое высказывание тут же публикуется, цитируется. Из актуального он ведет «ВКонтакте», Mylistory — этого вполне достаточно. Ему социальные сети не особенно нужны, это тот случай, когда не ты работаешь на имя, а уже имя работает на тебя.
Он лидер, несомненно. Многим кажется (особенно тем, кто пытается его выставить диктатором), что он не советуется с народом. Еще как советуется. Сейчас была комиссия по границам Ингушетии и Чечни, он сказал: «Мне за советом не звонить. Будет решение, согласуем с ингушской стороной — тогда подписываем». С обеих сторон над документом работали люди, знающие историю, разбирающиеся в юриспруденции, психологии.
— У вас есть уже несколько книг о Чечне и ее лидере. И, насколько я знаю, — готовится к публикации еще одна? Что нового в вашем взгляде на отношения между Чечней и Россией?
— Да, в 2017 году вышла моя первая книга «Фактор КРА. Противостояние», затем в 2018 году — книга о Грозном, сейчас готовится еще одна книга этого цикла — «Антитеррор». Я исследую то, как можно увидеть наши отношения, если попытаться поискать не политические интересы, не идеологические гешефты, а человека. Доброго, злого, жестокого, милосердного. Я, как мне кажется, нащупал это. Весь этот цикл — про необходимость пробить брешь в незнании.