Протоиерей Михаил Васильев: на войну идут не убивать, а умирать

Воинская служба – это про убийство или про готовность жертвовать собой? Почему те, у кого есть реальный боевой опыт, против войны? Какие ужасы военных действий не покажут в кино?

Настоятелю храма великомученицы Варвары при штабе РВСН протоиерею Михаилу Васильеву много раз довелось бывать в «горячих точках» и по-настоящему, а не как в книжках и фильмах, рисковать жизнью, видеть ужасы войны и в тяжелых боевых условиях общаться с солдатами и офицерами. Воинская служба – это про убийство или про готовность жертвовать собой? Почему те, у кого есть реальный боевой опыт, против войны? Какие ужасы военных действий не покажут в кино? Об этом зашла речь в беседе с Владимиром Легойдой в программе «Парсуна».

Хотят ли русские войны

Офицер, который смотрел в лицо смерти, по-другому смотрит в лицо своим подчиненным и в лицо своим начальникам. И это не имеет отношения к всего лишь каким-то психологическим особенностям. Просто когда ты идешь на войну (на войну же ходят не убивать, а умирать), ты уже переступаешь через все, что тебе дорого, расстаешься с этим навсегда – Бог весть, придешь назад или нет. Но если ты возвращаешься оттуда, то, извините за непарламентское выражение, будешь тратить время и силы только по очень серьезным поводам. Ты будешь избегать бытовых конфликтов и вообще ситуаций, когда требуется тратить время на какие-то разбирательства, объяснения. Как говорят в армии: кто воевал, имеет право у тихой речки посидеть.

Мне кажется, тот, кто говорит, что подготовить офицера – это воспитать убийцу, не видел, как ужасно выглядит смерть на войне. Это все дурно пахнет и совершенно не представляет собой ту романтику, патетику и патриотику, о которой говорят теоретики. Это страшно.

Когда в Косово в 1999-м году мы въезжали в сербскую деревню, я, грешным делом, по голове (вернее, по танковому шлему) механику-водителю бил, чтобы быстрее БТР ехал, потому что от запаха разложившихся трупов людей и коров дышать, сидя на броне в почти 50-градусную жару, было практически невозможно... Это очень страшно. И совсем не важно, где эти трупы приходилось видеть – в Киргизии, на Кавказе или в Сирии. Все это пахнет одинаково. В пустыне остается черное пятно на том месте, где еще несколько дней назад лежал труп человека. Кости растаскивают шакалы, собаки, жидкости очень быстро впитываются на жаре – остается только черного цвета песок… И страшно видеть на месте боев вот эти темные пятна.

И ради этого ты понимаешь: пусть политики договариваются, пусть они как-то решают. Не надо развязывать никакую войну. Помните, как в старой песне «Хотят ли русские войны»? Нет, упаси Бог. Бабушка моя говорила: «Только бы, внучек, войны не было». Я повторяю вслед за ней: «Все ура-патриоты, пойдите сами один раз и посмотрите, что такое война». Упаси нас Господь от любой войны, даже самой справедливой.

Не все цели можно поражать

Международное право придумало термин «преступный приказ». Есть легитимная цель, а есть, соответственно те цели, поражать которые означает быть военным преступником. Мне приходилось видеть последствия таких преступлений и в Сербской Краине в Боснии, и в Косово и, конечно, у нас.

Совершенно понятно, что убивать женщин и детей, как бы это ни выглядело, – это грех. Может, не все знают, но в центре боевого управления в Сирии, там, где принимаются решения о нанесении огневого поражения по конкретным выявленным целям, учитываются такие технические параметры, которые гарантированно позволят избежать потерь среди мирного населения.

Я не раз и не два видел, как отказывались от нанесения огневого поражения только потому, что рядом находятся гражданские люди. И боевики уходили. Вот картинка с боевого беспилотника в режиме реального времени. Звучит указание: «Беспилотник, нет» – «Почему нет?» – «Ну ты чего, не видишь? Вот там бабы идут». И вроде бы нужно осуществить удар для выполнения задачи, но цена имеет значение. Люди, которые принимают решение, осознают, что они не убийцы и не преступники, а выполняют задачу по предназначению.

Я горжусь дружбой с такими людьми. Это настоящие воеводы, которые тоже хотят в Царствие Небесное. И пока я препятствий не вижу: жене и Родине они не изменяют, а пьют часто только молоко.

А что делать, если человек перешел грань,
совершил недопустимое?

Надо прямо говорить о том, что человек губит свою душу: «Ты и твоя душа уже в опасности. Ты делаешь сейчас то зло, которое разрушит тебя». Мне приходилось это говорить.

Ну, например, были желающие избить и пытать захваченных в Чечне пленных, взять швабру и куда-то ее засунуть. Я говорил: «Ты засовываешь ее не только ему, но и себе. Подумай, надо ли тебе это. Не ты, так твоему сыночку это аукнется». В тот момент услышали, слава Богу. Я не так много таких историй знаю.