«Счастлив я, имея в этой жизни брата во Христе Василия». Проект «Беловский круг» рассказывает о писателе Владимире Крупине в день его 80-летия
7 сентября свой юбилейный день рождения отмечает Владимир Николаевич Крупин – русский писатель, публицист и педагог, первый лауреат Патриаршей литературной премии, один из представителей «деревенской прозы».
Творческий путь писателя начался с публикации стихов, очерков и репортажей, но лишь в зрелые годы смог приобщиться к близкой ему деревенской теме в прозаических текстах. Его литературный дебют состоялся в 1974 году: в свет вышли произведения «Ямщицкая повесть», «Варвара», а также известный сборник рассказов «Зёрна». Спустя три года была издана повесть «Живая вода», которая принесла писателю мировую известность и была переведена на несколько иностранных языков. В более поздний период творчества Владимир Крупин приходит к теме православия и размышляет о его важности в судьбе России.
Искренняя любовь к родине, к русскому народу, а также общий взгляд на творчество, литературу и культуру в целом, роднят Владимира Крупина с Василием Беловым. Прежде чем на долгие годы сдружиться с Василием Ивановичем, Владимир Николаевич познакомился с творчеством вологодского писателя, которое с первого произведения вызвало неподдельный восторг и восхищение.
«…осенью 1968-го на ходу, в метро, открыл свежий номер журнала «Новый мир». Увидел в оглавлении: «Бухтины вологодские завиральные». <…> На первой же станции я выскочил из вагона, помчался наверх. Мне надо было где-то приткнуться, чтобы остаться одному. То, что я начал читать под землей, меня потрясло. Примерно такое же потрясение, с годами исчезнувшее, было при чтении «Одного дня Ивана Денисовича». Но там была политика, сенсация, разоблачение. А на них далеко не уедешь. Здесь же было всё настолько просто, всё такое пережитое мною, моей родней, моим народом, и написанное с такой легкостью, с таким юмором, обличающим высочайший талант, потому я читал, забывая дышать. Вцепился в журнал, боясь, что он исчезнет, как приснившийся. Дочитал и поднял голову: оказалось, я сидел у подножия памятника Пушкину.
Я понял, что жизнь моя, как писателя, закончилась. Писать после вот этого, написанного не мною, было бессмысленно. А ведь прочел о том, свидетелем чего был сам. Сам испытал все эти издевательства над народом в послевоенные и в «кукурузные» времена, гонения на Церковь, давление идиотской идеологии марксизма-ленинизма, снос деревень, высокомерие и хамство номенклатуры, видел нищету людей и их незлобие, их терпение и объединяющую всех нас любовь к Отечеству. Да, был «уже написан "Вертер"» и всякие «штуки посильнее "Фауста" Гёте», но до «Вологодских бухтин» им было как до звёзд. Там была литература, здесь жизнь».
Молодой писатель робел перед автором «Бухтин», удивляясь «такой мощи и шолоховской хватке в литературе». Всё это побудило Крупина познакомиться с Беловым, и более 40 лет их связывала крепкая дружба. Но трепет Владимира Николаевича перед старшим товарищем не исчез: «Я долго на «вы» к нему обращался, он даже сердиться стал. Белов требовал перейти на «ты», а я несколько лет не мог осмелиться. Потом, когда стал на «ты», отчество так и не смог отстегнуть, обращался – «Василий Иваныч».
Затем было огромное количество совместных встреч, поездок. Вместе писатели участвовали в «байкальском движении», ездили в мятежную Армению защищать национальную гордость – озеро Севан, посещали Японию для защиты озера Бива неподалеку от Киото. Потом Крупин и Белов вместе были в Тирасполе во время военных действий. «Видели памятник Пушкину, расстрелянный из автомата, – вспоминал Владимир Николаевич. – Он [Белов] всегда был совершенно бесстрашен. Когда его позвали в Сербию, все предупреждали, что там стреляют, а он сказал: раз ополченцы ждут, надо ехать. То же было и в Чечне, и в Южной Осетии».
Но, несмотря на сложность вопросов, которые писателям приходилось решать вместе, Владимир Николаевич вспоминает и забавные моменты их пребывания в заграничных поездках. «Помню, мы были в Японии, и никак не могли найти обувь для Василия Ивановича. У него нога маленькая, благородная – 37 или 38 размер, кажется. И говорю: «Давай пойдем в магазин детской обуви». Он сначала обиделся, а потом – смеялся. В итоге обувь мы ему тогда все-таки купили».
Владимир Крупин был желанным гостем и на малой родине Василия Белова – в деревне Тимониха. Об этом он оставил яркие воспоминания: «Помню трескучую зиму 1979-го, когда впервые приехал в деревню Тимониху. Тогда же начал снимать родину Василия Ивановича его друг Анатолий Заболоцкий. Мороз был такой, что не могли завести машину. Ходили за кипятком на ферму. Баню топили. Ту самую, о которой есть знаменитое стихотворение «По-чёрному топится баня Белова», и из которой когда-то в ужасе выскочил японский профессор, крича: «Тайфун!». Тогда же я с размаху, выходя из дверей, треснулся головой о верхний косяк. Вскоре «приложился» к нему и Анатолий. Василий Иванович, огорченно охая, всё приговаривал: «Да что ж вы это все о косяк-то трескаетесь? И Передреев, и Горышин, и Горбовский, и Женя Носов. Личутин же не треснулся. И ни Абрамов, ни Балашов». – «А Астафьев трескался?». – «Он вас поумнее, заранее нагнулся». Когда в Тимониху, эту священную мекку русской литературы поехал Распутин, я предупредил его насчет косяка. Он поехал, вернулся. – «Ну как?» – «Ну как иначе, надо ж было "отметиться"».
Многолетняя дружба связывала не только писателей, но и их семьи: Надежда Леонидовна Крупина – учитель русского языка и литературы, как и супруга Белова – Ольга Сергеевна. Семьи Беловых и Крупиных вместе отдыхали в Пицунде, в Коктебеле. И всегда, везде, как отмечал Владимир Николаевич, Василий Иванович проявлял себя как заботливый отец. Очень ласково относился и сам Крупин к дочери Белова – юной Ане. В фондах музея сохранились книги писателя, адресованные лично ей: «Аннушке Беловой продолжение рассказов о братце Иванушке. Расти красивая, умная, добрая. От дяди Володи. Сентябрь 84 г.». И в каждом письме или открытке с поздравлениями семье Беловых «дядя Володя» неизменно упоминал «Анечку».
Духовное родство, которое связывало двух писателей, было очень важным для обоих. Крупин дорожил дружбой с Беловым и в своих воспоминаниях о нем всегда отмечал, что несмотря на «ершистый» характер, Василий Иванович в жизни был как ребенок – обидчивый и иногда капризный, но зла никогда не помнил, был очень верен в дружбе. «Когда были тяжелые обстоятельства, даже говорить об этом было не нужно: он приходил, пили чай, а уходил, глядишь – на столе лежит ассигнация. Всегда заступался за «униженных и оскорбленных»», – рассказывал Владимир Крупин.
Яркими свидетельствами теплой дружбы являются сохраненные в мемориальной квартире В.И. Белова книги, письма, открытки и подарки. Одним из самых трогательных презентов является дымковская игрушка. Подарок был специально изготовлен по заказу Крупина к 50-летию Белова в 1982 году. Известная мастерица дымковской игрушки Галина Ивановна Баранова создала несколько тематических игрушек: композиция, изображающая семью, которая читает произведения Василия Белова, и «Барыня с караваем».
В литературе Владимир Крупин старался равняться на своих старших «братьев»: «Я всегда на них [друзей] равняюсь. Они для меня авторитетные люди. И, скажем, я однажды обидел критиков, написав, что, если 100 критиков мне скажут, что я написал хорошо, а Василий Белов скажет, что плохо, я поверю Белову, а не критикам. И наоборот». И в дарственных надписях на книгах Владимир Николаевич обращается к Белову не иначе как к учителю: «Василию Ивановичу со всею сердечностью и благодарностью за уроки жизни и литературы, с молитвенными пожеланиями здоровья и творческого состояния, с ожиданием» (1985 год), «Кланяюсь и благодарю за уроки мастерства, мужества и борьбы за Отечество» (2007 год).
В 2015 году Владимир Крупин был первым гостем Музея-квартиры В.И. Белова, в создании которого сам принимал участие.
«Счастлив я, имея в этой жизни брата во Христе Василия. Счастлив, что жил во времена создания его великого «Лада» – этой поэмы о России, о русском народе. Это подвиг, равный «Толковому словарю живого великорусского языка» Владимира Даля и «Поэтическим воззрениям славян на природу» Афанасьева. Даже больше. У Афанасьева всё-таки очень силен элемент язычества, а у Белова всё освещено Фаворским сиянием христианства».