Семейное дело: правление кланов в Казахстане ушло в прошлое или еще поживет?

В 2000 году бывший президент Казахстана и нынешний Елбасы Нурсултан Назарбаев пообещал не оставаться у власти слишком долго, не устраивать своих родственников на высокие государственные посты и не допускать наследственности. Через 20 лет стало ясно, что случилось все, что Назарбаев обещал не делать.

Елена Иванова, Наталья Сейбиль На пресс-конференции в конце 90-х президент Казахстана Нурсултан Назарбаев буднично, как дело решенное, рассказал казахской общественности, чего он никогда не будет делать во власти. Во-первых, Нурсултан Назарбаев пообещал оставаться президентом до 2000 года. В результате высший пост он покинул на 19 лет позже, а Елбасы – отцом нации и начальником над всеми силовиками – до начала января 2022 года. «Никакой монархии в Казахстане не было и не будет». Царем Назарбаева не называли, но столицу его именем назвали, видимо, покорные поданные, да и памятники, которые свергали с пьедесталов пару дней назад, ставили по канонической монархической традиции. «Никакие мои дочери моими советниками не будут». Старшая дочь Назарбаева Дарига пошла значительно дальше советника, побывав вице-премьером в правительстве и спикером Верхней палаты парламента, остановившись за один шаг перед высшим государственным постом республики Казахстан. Помимо дочерей, семейную власть в стране укрепляли и племянники первого казахского президента, и другие, более дальние родственники. «Будет все, как написано в конституции». Стало все, как не было написано в конституции. Однако через два десятка лет это ни самого Назарбаева, ни его семью не смущало. К политикам Назарбаевым со временем присоединились Назарбаевы-миллиардеры. На памятной пресс-конференции о контроле над главными активами страны речи не шло. Однако это произошло и без невыполненных обещаний. Видимо, тут действовали по принципу «деньги любят тишину». Так или иначе, показательный для постсоветского пространства транзит власти в Казахстане не удался, по крайней мере, он проходит не по сценарию самого Назарбаева. Клановое устройство казахского общества не смогло предотвратить протестов. Тем не менее политолог Екатерина Шульман полагает, что клановое устройство способно смягчить социальные конфликты: - Поскольку все друг другу более или менее родственники, то развёртывание таких ковровых репрессий, как в Беларуси, в Казахстане затруднительнее, потому что каждый кому-то племянник. С одной стороны, цена жизни ниже, с другой стороны – государство, универсальный аппарат подавления, имеет меньшую свободу рук, потому что не так легко применять репрессивные нормы ко всем сразу: постоянно надо для кого-то делать исключение. Историк, востоковед Андрей Зубов отмечает, что кланы по заложенным в них конфликтах превосходят семьи. Даже в семье бывают споры и разборки, но в любом клане есть соперничество. В таком сложном деле, как передача власти, споры между родственниками только мешают. По меткому определению Екатерины Шульман, борьба за власть с участием кланов напоминает старую, но хорошо известную всем игру: - Транзиту наличие кланов совершенно не помогает, превращая любой переход власти в потенциальную игру на выбывание: тот жуз, которому власть принадлежит, который сейчас старший, хочет продолжать быть старшим, а средние и младший хотят свою долю, если не вообще своего шанса перевернуть эту властную пирамиду. Постсоветское пространство вообще достаточно несчастно политически: пока мало кому удалось наладить более или менее стабильную мирную жизнь без государственного диктата и периодических потрясений, а также сочетаний первого и второго. Как архаично для российского уха ни звучат такие слова, как «жузы», в современной политической ситуации в Казахстане это не привет из средневековья, как может показаться сторонним наблюдателям, а просто другие названия очень даже современных процессов в обществе. - Да, связи на основании клановости, жузов или тейпов в Чечне есть, но, на самом деле, группировки властной элиты формируются с учётом современных институтов и современной экономики. Они формируются под конкретный институт или под контроль над конкретными экономическими активами. То есть, жузы не являются властными институтами, а являются спонтанно сложившимися группировками. Трудности транзита власти – это трудности современного общества, а не традиционного, - уверен президент Центра политических технологий Борис Макаренко. Массовые протесты – это один из новых политических институтов, который проявляется во многих странах, напоминает доктор политических наук, профессор Юлий Нисневич. Клановость, наоборот, способствует протестам, а не противоречит им: - Появляются заинтересованные группы, которые хотят воспользоваться протестом. Даже если протесты начинаются независимо, всегда есть желающие выловить рыбку в мутной воде. Транзит власти казался спокойным, но, как выяснилось, он таким не был. Несмотря на все заверения, что новый президент – ставленник предыдущего, там же ещё есть экономические противоречия. Клан Назарбаевых фактически владеет очень многими экономическими субъектами, далеко не всех это устраивает. Там, наверное, оттуда ноги растут. В последнее время не было ни одной автократии в мире, где бы процесс передачи власти прошел бы спокойно, говорят аналитики. Даже в таких старых автократиях, как режим Мугабе, все заканчивалось сильными протестами. На постсоветском пространстве в таких, казалось бы, пока спокойных странах, как Азербайджан или Узбекистан, непонятно, насколько чисто прошел транзит. Главное слово здесь «пока», напоминает Екатерина Шульман. В Азербайджане передача власти от отца к сыну произошла относительно спокойно, потому что стране небольшая, богатая ресурсами, моноэтническая. С Узбекистаном уже сложнее, но видны некоторые послабления уголовного кодекса как базового законодательства в репрессивных автократиях. В Туркмении произошла передача власти от деспота к его зубному врачу. - Среднеазиатские автократии (Туркменистан можно назвать диктатурой) справляются с задачей удержания власти, как могут, до той поры, пока не подрастет их молодёжный навес, не усилится влияние ислама, которое эти более или менее светские автократии стремятся более или менее контролировать, одновременно с ним заигрывая. Все они играют в эту динамику, все пытаются стоять между Россией и Китаем, сохранив свою условную суверенность, все пытаются вывозить свои ресурсы. Кого туда пускают – в Европу, кого не пускают – в арабские страны, Китай и Сингапур, - говорит Екатерина Шульман. В Казахстане власть, судя по всему, удержалась, но будет вынуждена идти на обновление. Насколько быстро это может произойти, покажет назначение 11 января нового состава правительства. Для российских наблюдателей достаточно сложно судить о процессах в Казахстане из-за «белорусской травмы». Политолог Шульман считает, что ситуация у южного соседа России отличается от Белоруссии. Однако очевидно, что персоналистский режим конечен, вопрос только в том, каким будет этот конец, указывает Борис Макаренко: - Любой персоналистский режим конечен. Не только по физическим причинам, но и потому, что персоналистский режим очень плохо адаптируется к изменяющейся ситуации. А вот как он конечен… Ли Куан Ю очень удачно закончил персоналистский режим, постепенно передавая власть одному, потом второму. Однако Сингапур, как и Азербайджан – страна маленькая. В Казахстане очень сложная сельская периферия, которую трудно просчитать в социально-экономических моделях. Андрей Зубов полагает, что конфликты на постсоветском пространстве неизбежны: - Единственная замена этого конфликта, который приводит к человеческим жертвам – это просто восстановление системы самоуправления и демократии. Демократия – тоже конфликт, но, если угодно, конфликт институализированный, когда через систему выборов и судов, без смертоубийства, люди одни достигают власти, другие лишаются власти. Когда всё делается «по понятиям», тогда то, что произошло в Казахстане, неизбежно будет происходит и в других авторитарных странах, в том числе, и в России. Даже в самых стабильных автократиях элиты паразитируют на обществе: и несмотря на все декларации, истинным патриотизмом никто не блещет. Так завершается 30-летний постсоветский цикл, и его стабильность могут подорвать достаточно случайная цепь обстоятельств. - Опыт должен подсказывать нам, что это длящиеся процессы: тут ничего быстро не заканчивается, ничто не навсегда, ничто не окончательно, и никто не выведен из игры окончательно, кто еще не умер. Те, кто, кажется, сейчас навеки сбежали из страны, могут вернуться, у них остались ресурсы, собственность, клиентелы. Только мёртвые не участвуют - все остальные вовлечены. - резюмирует Екатерина Шульман.