Все наладится
Летнее Солнце часа два грело Землю, а старик только вышел во двор. Привычно оглядев из-под руки заброшенные избы соседей, вздохнул - нет, ничего не изменилось и в это утро. Никто не гремит подойниками, не слышно переклички ботал и треска тракторов. Никто не идет по улице вдоль изгороди, не с кем поздороваться и переброситься парой слов.
Село, небольшое даже по прежним меркам – дворов двадцать, рожденное в предвоенные годы как отделение колхоза, даже в лучшие времена не считалось перспективным. Окончательно добитое в девяностые, доживало свой век в заброшенности и запустении. Одна половина жителей переместилась на погост, другая разъехалась кто куда, большей частью в город.
Кроме старика и его супруги, на другом конце улицы, в большой избе поселился то ли дагестанец, то ли чеченец с семьей. Развел овец и занялся их выпасом. Держал огород, растил картофель - тоже на продажу.
Семья у него большая, работы всем хватало. И люди вроде хорошие, ребятишки уважительные, сами улыбчивые, вежливые. Но, не лежала душа у старика к общению - не наши.
Старуха, напротив, с радостью отнеслась к новым жителям, частенько наведывалась к ним – подсказать, научить, поскольку те оказались жителями городскими. Решили однажды хлебнуть жизни деревенской и, судя по всему, она им пришлась по вкусу.
- Отец, - обращался к нему Амир, чернявый глава семейства, лет сорока на вид, - говори – чем помочь? Никогда не откажу! Сено начал косить, давай и на твою козу заготовлю?
- Не нужно мне твое сено, - неласково отвечал старик, - надо будет – сам накосить смогу.
Он бы смог и сено заготовить, и дрова. Да и хозяйство держать в порядке сил еще доставало, но поселилось в душе какое-то безразличие. Потерял он смысл, опору в жизни. Тоска давила и не выпускала из цепких лап.
Депрессия – сказали бы умные люди, но старик таких слов не знал. Раньше с ним подобного не случалось, все неудачи и неурядицы в жизни он лечил работой. И чем больше ее было, тем быстрей излечивался.
Работа приносила успокоение, а ее результаты - тихую радость. Если в молодости это было необходимо, чтобы быть не хуже других, потом - чтобы вырастить и поставить на ноги детей, то теперь он считал, что трудиться ради себя и старухи – все равно, что толочь воду в ступе. Суеты много, а радости – нет.
Детям помощь уже не нужна, а старикам – много не надо. Ничего не надо, решил он для себя и стал частенько поглядывать в сторону погоста, примеряясь к месту вечного поселения. Лечиться водкой он не умел. Смолоду не терпел ни водки, ни табака, иначе – давно бы был там…
Сегодня старая еще затемно уехала в город, навестить дочь и внуков. Амир на своей машине собрался по делам, прихватил и ее. Вернуться обещали к вечеру. Значит, нужно вывести козу на выпас, сыпануть горсть зерна курочкам, да налить им свежей водички. Вот и все дела. Ничего не хотелось…
*****
Старуха чуяла, что со стариком что-то творится. Никогда не сидевший без дела, не представлявший жизни без труда и повседневных забот, он мало-помалу превратился в апатичного старика с тусклым взглядом.
Всю жизнь отличавшийся здоровьем, он и сейчас на него не жаловался, но что-то будто надломилось в его крепком теле. Только широкие плечи и огромные кисти рук напоминали о былой силе и стати.
Болела душа за родного человека, но как ему помочь, если он ничего не говорит, ни на что не жалуется? Ехала, думая поделиться с дочкой своими мыслями, но, увидев ее суетную жизнь на грани нервного срыва, заполненную вечной работой, воспитанием детей и мужа, стремлением к достатку и порядку в доме, решила – не стоит ей добавлять своих забот. Побыв в гостях пару часов, обняв внуков – отбыла.
Загодя выйдя на условленное место, куда должен был подъехать Амир, она села на лавочку и предалась невеселым размышлениям. По всему получалось, что век свой они со стариком доживают. Он в душе уже собрался, а после него и ей незачем небо коптить.
Ее внимание привлек шуршащий звук рядом со скамеечкой. Поискав глазами, она увидела серого в полоску котенка, который с жадностью давился бумагой, пропитанной жиром до прозрачности. Кто-то съел беляш или пирожок, а бумагу выбросил в траву, где тот ее и обнаружил.
- Господи, Господи! – в душе женщины поднялась волна жалости к беззащитному, голодному существу. – Пропадешь ведь на улице. Без мамки, один, а людям и дела до тебя нет.
Прохожие и в самом деле спешили по делам, не обращая внимания ни на старушку, ни на котенка. Она порылась в объемистой сумке, наполненной городскими продуктами, отломила кусочек колбаски.
Котенок, учуяв мясной запах, уже был подле нее, просительно заглядывая в глаза и трогал лапкой ногу. Она подняла его на скамеечку рядом с собой и с грустью в глазах смотрела, как он с жадностью, не прожевывая заглатывает куски колбасы.
Подъехал Амир, вместе с ним из машины вышел незнакомый парень, поздоровался, приложив руку к груди и слегка поклонившись. Вдвоем они загрузили ее вещи в багажник и открыли заднюю дверь – для нее.
Она уже было присела на сиденье, но взгляд ее упал на скамеечку, где одиноко сидел котенок и провожал ее обиженным взглядом.
- Да что же это я! – возмутилась женщина своей черствости, вернулась, взяла со скамейки детеныша и, прижав к груди, вместе с ним села в машину, – Пропадет он тут один, – словно оправдываясь, сказала она Амиру со спутником. Те не возражали.
Дорогой она узнала, что незнакомый молодой человек – Ислам, младший брат Амира. Он закончил сельскохозяйственную академию и думает обосноваться рядом со старшим братом – вдвоем можно расширить и укрепить хозяйство. А пока решил приглядеться и, если все его устроит – переселиться сюда с молодой женой.
- Правильно, деточки, правильно, - одобряла их старая, - земли у нас немерено, дома продают за копейки. Можно такое хозяйство завести! Только не ленись! А там, глядишь, и село снова воспрянет, да и нам с вами спокойней.
Лениться они не умели, она это уже знала. Всегда жизнерадостные, трудолюбивые, абсолютно непьющие, они с непоказным уважением относились к старикам и всегда были готовы им помочь. Ну и что, что молятся по-другому? Бог ведь все равно один.
*****
Старик, по обыкновению, лежал на кровати и безмолвно созерцал потолок. Даже не взглянул на старуху, когда та вошла в дом. Тоска давила и не выпускала из цепких лап.
Старуха что-то рассказывала, но смысл слов не доходил до старика, он был погружен в себя. Весь. Без остатка. Что-то мягкое коснулось его руки, старик недовольно покосился. Что еще там? Котенок! Маленький, смешной, доверчиво смотрит в глаза. Потом вскарабкался на живот, на грудь и радостно замурчал, обнаружив поросль на лице старика. С упоением стал тереться мордашкой, мурча все громче и громче.
Старик некоторое время крепился, но не выдержал: лицо расплылось в улыбке, и он стал осторожно наглаживать мелкого по головке, спинке. Доверчивая нежность беспомощного существа шевельнула сердце, и оно, много дней безразличное ко всему, вдруг отозвалось на бесхитростную ласку пушистого хвостика.
Старуха привела с поля козу, поставила ее в сарай и зашла в дом. От увиденного она не смогла пройти дальше порога и села на лавку, прикрыв платком рот: старик с блаженной улыбкой сидел на кровати с котенком на коленях и что-то ласково ему говорил, а тот смотрел в глаза и, кажется не пропускал ни единого слова.
Увидев супругу, старик с улыбкой попросил:
– Молочка бы Коте, подои козу…
- Сейчас, сейчас, - старуха вскинулась, она уже и забыла, когда старик произносил хоть слово, а тут – целая фраза.
Сидя вдвоем за столом, они смотрели, как Котя лакает молоко и потешно облизывается, испачкав мордашку. Заметив чистую синеву, сменившую тусклую муть в глазах старика, она произнесла, не обращаясь, вроде, ни к кому:
- Однако, зимовать будет с нами. Где молочко-то брать? Сена козе не припасли…
На следующий день старуха проснулась, едва встало Солнце. Во дворе что-то мелодично, со звоном отсчитывало веселый ритм. Выйдя на крыльцо, она с удивлением увидела, как старик сноровисто отбивает литовку.
Котенок, примостившись у ног старика, внимательно наблюдал за действом, словно перенимал опыт. Закончив работу, старик оглянулся на супругу и с виноватой улыбкой произнес:
- Сено нынче жестковато будет. Пораньше надо было…
- Ничего, - старуха улыбалась, - для козы – само-то! Вот сараюшку-то поправить надо бы, в щелях вся...
- Потом – потом, - отмахнулся старик. - Сегодня – сено, завтра с Амиром договорились – за дровами ехать. Дел – невпроворот. Запустил маленько хозяйство-то.
- Сено – за день! Справишься ли? – старуха с сомнением смотрела на супруга.
- Для одной-то козы? Кашивал – знаю, что говорю. Полей-ка лучше из ведра.
Старик скинул рубаху, на плечах и на широкой груди заиграли сухие, тугие веревки мышц. И стало понятно, что не старик он вовсе, а пожилой, крепкий еще мужик, которому сносу нет.
- Котю со двора пока не выпускай, а то он все от меня не отходит, шельмец. Убежит – с тебя спрос! – он шутливо погрозил ей пальцем.
- Здравствуйте, дедушка. Здравствуйте, бабушка.
Мимо проходили две девочки и пацан – дети Амира.
- Здравствуйте, ребятки, куда вы в такую рань? – спросил старик, растираясь полотенцем.
- Мама наказала дикой вишни набрать, ее много в лесу. – Дети, помахав старикам пошли дальше.
- Ну вот, и поздороваться есть с кем, и поговорить. Все наладится, даст Бог!
Старик накинул на посвежевшее тело рубаху, забросил на плечо литовку и двинулся к опушке ближнего леса.
Автор ТАГИР НУРМУХАМЕТОВ