Россия, Орда и ошибки Ходарковского
Рецензия на книгу Майкла Ходарковского «Степные рубежи России»
Майкл Ходарковский. Степные рубежи России: как создавалась колониальная империя. 1500–1800. М.: Новое литературное обозрение, 2019. Перевод с английского А. Терещенко. Содержание
«Степные рубежи России: как создавалась колониальная империя. 1500–1800» Майкла Ходарковского — нашумевшая, но при этом достаточно слабая книга. Слабая концептуально, содержащая большое количество фактических ошибок и при этом не вполне интеллектуально чистоплотная. Если попросту, автор перевирает литературу, которую цитирует. Но обо всем по порядку.
Концептуальная основа книги — это устаревшая ориенталистская схема, жестко противопоставляющая «цивилизованные» оседлые славянские и «нецивилизованные» кочевые тюрко-монгольские общества Восточной Европы. Самым очевидным недостатком этой схемы является то, что сюда не вписываются оседлые тюркские сообщества (Казанское, отчасти Астраханское и Крымское ханство). Автор эту проблему просто игнорирует, выстраивая свой нарратив вокруг борьбы «цивилизованных» и «нецивилизованных» обществ.
Хуже того: если проблему оседлых тюрков автор обходит стороной, то финнов он вообще практически не затрагивает. А ведь они (в первую очередь мордва) составляли основную часть населения региона до начала славянской колонизации.
Надо признать, что, назвав концептуальную основу книги «ориенталистской», я допустил некоторое упрощение. Понятно, что сознание автора (профессора института Лойолы в Чикаго) сформировано изучением истории не Старого, а Нового света. Следовательно, и историю Восточной Европы он воспринимает через призму колонизации Америки. Кочевые народы Евразии для него индейцы, а славяне — что-то типа европейских колонистов. Скажем, на странице 80 он приводит рядом два эпиграфа: о нежелании индейцев и казахов подчиняться английским и российским властям соответственно. На странице 108 он цитирует письмо индейцев делаверов президенту Джефферсону. Поскольку сам он эти эпиграфы никак не объясняет и не комментирует, мы должны сделать вывод, что он проводит прямую параллель между колонизацией Америки и восточноевропейских степей.
Неудивительно, что он неоднократно (С. 19, 74) прибегает к аргументу ничейной земли terra nullius, использовавшемуся европейцами для обоснования колонизации Нового Света, заявляя, что:
«Степные общества не обладали суверенитетом над той или иной территорией в традиционном смысле слова».
Характерно, что этот тезис подвисает в воздухе: Ходарковский его не только не доказывает, но даже и не комментирует. А жаль, было бы интересно послушать, что он имеет в виду под суверенитетом «в традиционном смысле слова» касательно довестфальской эпохи.
Беда в том, что аналогия между Евразией и Америкой имеет серьезные недостатки, которые сильно сказались на качестве анализа. Например, американские колонии были отделены от европейских метрополий океаном. Важность этого факта трудно переоценить. Поскольку только европейцы были способны этот океан пересечь, то взаимодействие европейцев и коренных народов Америки было по большому счету односторонним: европейцы делали, что желали в Новом свете, а жители Америки не могли бы добраться до света Старого, даже если бы захотели.
Однако между славянами и тюрками Евразии лежала легко преодолимая степь. В результате культурная, социальная и политическая интерференция между этими мирами была гораздо более сложной и интересной — факт, который Ходарковский игнорирует напрочь.
Самый известный пример такой интерференции — это казачество. Некоторые недостаточно осведомленные авторы пишут, будто Московия была слепком с Орды. Что, безусловно, не так. Орда, с ее выборными ханами, не имела с деспотической Московией почти ничего общего. Не слепками, конечно, но очень близкими к Орде социальными организмами были казачьи войска — в допетровский период. Это касается и этнического и культурного аспектов. Да, значительная часть правящего класса Московии вышла из Орды, но к 1600 г. она была тотально русифицирована и старые тюркские политические традиции давно умерли. А на Дону — нет.
И речь не только о выборности магистратов и эгалитаризме, но и о более фундаментальном признаке — конституционном сознании казаков (в противовес деспотическому политическому сознанию москвитян). Скажем, мне не известен ни один пример в истории Московии, когда восставшие москвитяне оправдывали свой мятеж тем, что центральная власть попирала их законные права. Москвитяне могли ссылаться только на то, что «царя подменили».
Оно и понятно: в Московии закон — суть воля государя, и если царь настоящий, то сопротивление ему заведомо нелегитимно. Казаки же, в отличие от москвитян, обладали правовым сознанием и могли выступать против царя в защиту своих прав, признавая его вполне себе настоящим (см., например, грамоты Кондратия Булавина).
Еще одним интересным примером такой интерференции, помимо казачества, были татарские юрты в Московии: как в пограничье — Касимовское ханство, Темниковские княжества; так и в глубине ее территории — Кашира, Серпухов, Звенигород, отдельные города на Ярославщине.
Их история чрезвычайно примечательна — и не только в том смысле, что эти политии сыграли важную роль в московской колонизации Степи, прикрывая славянскую колонизацию. Они интересны еще и тем, что их история отражает в миниатюре историю взаимодействия Московии и Степи в целом.
Ходарковский пишет, что татары в Московии были «слугами» великого князя и затем царя. Это чудовищно примитивный и упрощенческий взгляд, который тотально игнорирует динамику отношений между Москвой и Степью. В XV в., когда из Орды на Русь массово поехали Чингизиды, их престиж был крайне высок. Вплоть до середины XVI в. великий князь и затем царь не осмеливался сообщить им в лицо, что они ему «служат», хотя и называл их своими слугами в письмах к польскому королю. Окончательное превращение «царевичей» Чингизидов в слуг царя произошло уже в 1550–1570-е, после падения Казани и Астрахани.
Ходарковский ошибочно утверждает, что в Московию переезжали только проигравшие в борьбе за власть либо просто-напросто бесприютные Чингизиды. Но это совсем не так. До 1552 г. Московия воспринималась многими как часть постордынского мира, еще в начале XVI в. крымский хан вполне мог просить у московского князя удел для своего младшего сына (и получить). Все изменило падение Казани, когда конфликт стал экзистенциальным и войной на уничтожение. Отъезды Чингизидов в Московию продолжились, но теперь это тоже стало экзистенциальным решением и дорогой в одну сторону — вернуться было уже нельзя.
Интеллектуальная нечистоплотность книги Ходарковского очевидна на следующем примере. Он перевирает «Очерки истории Казанского ханства» Худякова, совершенно некорректно их цитируя.
Майкл Ходарковский
«Стремясь к мирной аннексии Казани, Москва отправила своего наместника, чтобы сменить непопулярного хана Шах-Али, но было слишком поздно. Казань отказалась принимать русского наместника, перерезала русский гарнизон и предложила ханский престол Ядыгар-Мухаммеду из астраханской династии» (С. 162).
Между тем у Худякова история описывается совершенно иначе. Москва не потому послала в Казань наместника, чтобы сместить непопулярного Шах-Али, а, напротив, Шах-Али поставила в качестве подготовительного этапа к полной аннексии ханства и замене марионетки-хана московским наместником. Соответственно, именно смещение Шах-Али (хана, пусть и непопулярного) привело к восстанию в Казани и открытому столкновению с Москвой.
Помимо этого, в книге много ошибочной (и совершенно непонятно, откуда заимствованной) информации. Например, Ходарковский пишет, что:
«... абсолютное большинство поместных земель, вручаемых царями за военную службу и принадлежавших своим владельцам, только пока они несли эту службу, находились на юге и юго-востоке, в то время как вотчины, находившиеся в безусловной собственности своих владельцев, были более распространены в западной части России» (С. 320).
Это совершенно ложный тезис. До романовской социальной революции 1610–1620-х главными очагами поместного землевладения в Московии были Тверь и Новгород — там и были организованы при Иване III первые поместья. Оно и понятно: Тверь и Новгород были новозавоеванными территориями, население которых можно было беспрепятственно раздать в рабство. Зачем Ходарковскому понадобилась эта ложь?
А вот зачем — он пытается связать поместное землевладение и абсолютизм с кочевой угрозой:
«Россия, вынужденная реагировать на угрозы, исходящие от обществ, организованных для набегов, тоже превратилась в общество, заточенное под непрерывную войну» (С. 320).
Это красивый и, казалось бы, логичный, но совершенно несостоятельный аргумент. Во-первых, как мы уже показали выше, поместное землевладение появилось и распространилось на северо-западе Московии, а не на юге. Во-вторых, абсолютистский строй Московии был полной противоположностью конституционному строю ордынских и постордынских государств.