Нина Кочеляева, кинофестиваль «Евразийский мост»: «Время бунтарей еще не пришло»

«Культура» пообщалась с отборщиком VII Ялтинского международного кинофестиваля «Евразийский мост» культурологом, кандидатом исторических наук Ниной Кочеляевой.

— Как оцениваете итоги смотра?

— Если говорить о документальном кино — оно у нас по-прежнему на высоте и советское кино в почете — об этом говорит присуждение премии, посвященной Марлену Хуциеву и показанной в день рождения режиссера. Обидно, что коллеги обошли вниманием таиландский док «Скала» Ананты Титанат, правда, отмеченную Специальным призом и дипломом Администрации Ялты — она фиксирует важный момент, уходящую натуру — эпоху больших кинотеатров, превращавших каждую премьеру или фестиваль в крупное культурное событие.

С игровым кино сложнее — без официальных наград остались «Флаг» и «Наш дом», очень живые, аутентичные, дышащие, воздушные работы. Возможно, жюри просто не было готово рассматривать кинематографы, находящиеся в становлении, но меня порадовала главная награда алтайской «Тропе», она была одним из моих фаворитов. Эта награда отмечает важный сдвиг, связанный со становлением регионального кинематографа Российской Федерации. Сейчас происходит некоторая децентрализация кинематографических процессов, и наш фестиваль фиксирует развитие региональных студий. Удивила игровая награда постановщику сербского «Следа зверя», с режиссурой, на мой взгляд, там как раз не очень ладно.

— Семь лет — детский возраст, сумел ли «Евразийский мост» занять свою нишу?

— Да, причем с первых лет — он создавался моим учителем и старшим коллегой Кириллом Разлоговым, его идейным вдохновителем был Никита Михалков. Согласно замыслу, фестиваль стал полюсом идейного притяжения между Европой и Азией. Я работаю здесь второй год, для меня сохраняется важность этой парадигмы, но в своих программах стараюсь уделять внимание молодому кино, рождающемуся на Востоке и на Западе, нащупывать тенденции, которые раскроются через десять-двадцать лет.

— Давайте поворожим и намечтаем судьбу фестивалю, на который вернутся открытые им дебютанты, зрелые мастера экрана...

— У меня пока нет чистой концепции, хотелось бы сохранить тенденцию, связанную с открытием новых имен, в любом случае хочется придать программам больше авангардности, необычности.

— Ваша основная профессия — фестивальный отборщик?

— Да, в этом качестве я работаю на четырех смотрах — Ялтинском, Казанском, Московском международном, делаю конкурсную программу «Сплетенные параллели» для Оренбуржского фестиваля «Восток-Запад: классика авангарда», работаю на крупнейшем бангладешском фестивале в Дакке, рекомендую российские фильмы и картины СНГ.

— Как вы вошли в эту сферу, есть ли у вас профессиональное кредо?

— Меня привел в профессию Кирилл Эмильевич Разлогов, обладавший огромным международным авторитетом и количеством связей. Это был полифонический человек, знавший шесть языков, что очень важно в нашем деле, и удивительным магнетизмом — его любили и в научном, и кинематографическом сообществе. С 2006 года я работала ученым секретарем в его Российском институте культурологии, затем долго была персональным ассистентом и постоянно училась… По основному образованию я — историк-музеевед и «древнеруссник», а в институте готовила исследования для ЮНЕСКо в области российской и международной культурной политики. Что касается кредо — предложенные мною картины должны быть качественными, необычными, непривычными зрителю — хочется делиться тем, что невозможно увидеть на других площадках.

— Например?

— Индийским авторским кино, рождающимся в штатах, находящихся на обочине развлекательного жанра, экспериментирующими с художественной формой — такими как Керала, Манипур, Ассам. Хотелось бы привлечь на фестиваль картины из арабских и африканских стран, но регламент этого не предполагает.

— Напротив, «Евразийский мост» должен быть открыт для всех народов мира!

— Будем надеяться.

— Как к вам поступают фильмы для отбора?

— Очень разными путями. Например, на Казанский фестиваль приходит традиционно много заявок от мусульманских стран, а с Московским, в связи с санкциями, стало сложнее, и тут включается навык отборщика, его связи. Мне немного легче, так как я сотрудничаю в основном с более лояльными азиатскими, восточными и тихоокеанскими регионами. Но и тут не все гладко — например, нам стало сложнее сотрудничать со странами Центральной Азии, в особенности с Казахстаном, все чаще кооперирующимся с Европой.

— Какими последними открытиями на этом поприще особенно гордитесь?

— Например, марокканской картиной «Рухнувшие стены» режиссера Хакима Белабеса, показанной в основной конкурсной программе казанского фестиваля, но не снискавшей признания — это авангардная, остросоциальная, монументальная и, одновременно, фрагментарная фреска современной марокканской жизни. Мне интересен кинематограф в стадии зарождения — например, мощно сделанная иракская короткометражка «Транзит» режиссера Банкира Аль-Рубаи. Было интересно открывать сирийский кинематограф. Один из фильмов «Дорога», снятый выпускником ВГИКа Абделатифом Абдель Хамидом.

— Сфера ваших интересов не ограничена большим экраном?

— Да, я занимаюсь исследованиями в области культуры. Сейчас готовлю исследование «Антропология памяти в игровом и документальном кино после 2010 года». Мне интересно наблюдать за тем как живет и умирает историческая память, как влияет на общество, что происходит с нами в связи со сменой ее ориентиров, в этом аспекте — роль забвения, примиряющего нас с текущей действительностью и прошлым.

— Существует ли «культура забвения»?

— Да, это из направлений, которое изучается учеными в рамках memory studies (исследований памяти). С тридцатых годов прошлого столетия на эту тему за рубежом проводится много исследований, а у нас в России «мемориальный бум» произошел в нулевые годы в связи с открытием архивных документов.

— Кого из западных корифеев memory studies следует почитать прежде всего?

— Есть много научных работ, уже ставших классическими. Например, «Социальные рамки памяти» французского философа и социолога Мориса Хальбвакса, одного из ярчайших представителей социологической школы Эмиля Дюркгейма, работы французского историка Пьера Нора, который ввел понятие «места памяти», немецкого египтолога Яна Ассмана и его супруги культурантрополога Алейды Ассман, есть и работы, посвященные забвению, например, «Семь типов забвения» британского антрополога Пола Коннертона…

— Забавно, что в кино непосредственно аберрацией памяти занимались Хичкок, Уэллс, Тати, Феллини, Антониони, Маль, Риветт, Тарковский, а ныне Нолан и Малик...

— Их картины связаны с психологией памяти, а я работаю с памятью как социокультурным феноменом.

— И еще успеваете преподавать?

— Да, веду во ВГИКе курс «Композиция и монтаж изображения», возглавляю научный Отдел разработки и апробации методик кинопросвещения, а в мае меня избрали президентом Федерации киноклубов.

— С просвещением у нас все сложно?

— И, одновременно, неплохо. Мы ведем учет сети наших киноклубов, со многими из них сотрудничаем, предоставляем права на показы вгиковских картин, связываем их с авторами и правообладателями. Два года со студентами мастерской Кирилла Разлогова и Владимира Виноградова основали вгиковский киноклуб «ASA NISI MASA» (цитата из «Восьми с половиной» Феллини, обозначающая детский лепет. - «Культура»). Наши студенты-киноведы вышли за пределы ВГИКа и активно представляют в рамках этой лаборатории картины на модных столичных площадках, а еще в Грузии и Казахстане. Сейчас главная задача обеспечить преемственность за счет привлечения студентов с младших курсов, чтобы киноклуб сохранился во ВГИКе как постоянная научно-творческая лаборатория.

— Какие проблемы киноязыка стоят сегодня особенно остро, отчего год от года иссякают масштабные высказывания и значимые имена?

— В любом виде искусства существуют эпохи поисков, становлений и расцветов, а дальше идет некий слом в развитии стиля, вторичные поиски путей и направлений — мы переживаем именно такое время. К тому же для западного кино ставятся искусственные форматные рамки, регламенты — некоторые из них на виду, а некоторые скрыты. Наверное, время бунтарей еще не пришло, именно поэтому мне интересны развивающиеся молодые кинематографии на Ближнем Востоке, в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

— Каких еще не оцененных, начинающих режиссеров порекомендуете к обязательному просмотру?

— Мне очень жаль, что в России мы не увидели замечательную филиппинскую картину «Леонора никогда не умрет» Мартика Рамиреса Эскобара. Я бы понаблюдала за вьетнамским режиссером Ким Куи Буй («Страна памяти»). У меня особый интерес к молодым режиссерам из индийского штата Керала: Дон Палатхара («Счастливое предзнаменование», «Семья»), Кришненду Калеш («Угощение ястреба»), Саджин Бабу («Бирьяни. Вкус плоти). У этих авторов очень своеобразное поисковое кино. Среди наших молодых режиссеров интересны выпускники сокуровской кабардино-балкарской мастерской Олег Хамоков («Узлы»), Владимир Битоков («Глубокие реки», «Мама, я дома»). С нетерпением жду первый ингушский фильм «Письмо» Амура Амерханова. В Хакасии недавно был снят молодежный триллер «Чекаго», в Башкортостане успешно работает Айнур Аскаров («Помилование», «Из Уфы с любовью»)… Конечно нельзя обойти вниманием алтайскую «Тропу» Михаила Кулунакова. В нашей ситуации важно, как будут взаимодействовать кино развлекательного жанра и авторский кинематограф, хотя в нормальной ситуации они должны друг друга обогащать, ведь — как говорил Разлогов — у каждого фильма есть автор.    

Фотографии: Виктор Кислов / предоставлена Ниной Кочеляевой; (на аносе) предоставлена пресс-службой фестиваля "Евразийский мост"