Что такое старость?
В рассказе израильтянина Ефима ГАММЕРА частично дается ответ на этот вопрос.
Ефим ГАММЕРПрозаик, поэт, журналист, художник. Член Союзов писателей, журналистов, художников Израиля и международных союзов журналистов и художников ЮНЕСКО. Родился 16 апреля 1945 в Чкалове, на Урале. Жил в Риге. Окончил Латвийский госуниверситет, отделение журналистики. Работал в газетах «Латвийский моряк», Рига, Латвия; «Ленские зори», Киренск, Восточная Сибирь, Россия. С 1978 года проживает в Израиле.
Член редколлегии израильских и российских журналов «Литературный Иерусалим», «ИСРАГЕО», «Приокские зори». Обладатель различных литературных премий: «Левша» (2019), Бунинская премия (2008), «Добрая лира» (2007), «Золотое перо Руси» (2005 и 2010) и др.
Печатается в журналах «Литературный Иерусалим», «Арион», «Нева», «Дружба народов», «Новый журнал», «Встречи», «Слово\Word», «Новый свет», «Вестник Европы», «Кольцо А», «Журнал ПОэтов», «Мастерская», «Заметки по еврейской истории», «Побережье», «Русская мысль», «Литературная газета», «Российский писатель», «Время и место», «Стрелец», «Венский литератор», «LiteraruS – Литературное слово», «За-За», «Эмигрантская лира», «Дети Ра», «Урал», «Человек на Земле»», «Сибирские огни», «Сура», «Приокские зори», «Гостиная», «Плавучий мост», «Подъем», «Квадрига Аполлона», «День и ночь», «Север».
СКРЫТОЕ ЛИЦО РАДОСТИ
(рассказ)
Что такое старость? Это когда не перед кем уже похвастаться своими успехами. Так размышлял Ром, понимая, что хвастаться ему не перед кем, хотя старости не чувствовал. Да и какая старость, если ноги по-прежнему носят, в кармане не дыра, размером в кулак, а пластиковая «Виза» с материальным обеспечением на пять тысяч шекелей.
И все же, почему старость? По той основной причине: не перед кем похвастаться своими успехами. Новый репатриант! Ни друзей, ни родственников! А то, что по еврейской кодировке бабушка в наличии, так и ее в живых тьму лет не видел. Последний раз виделись на свадьбе. Не бабушкиной разумеется. На собственной. Но потом не заладилось. Не с бабушкой, понятно, уехала в Израиль, сразу как открылась дорога. С женой не заладилось. Она тоже настроилась на Израиль. И – развод, слезы, вспышки ярости: «У тебя такой шанс, а сидишь здесь, хорошей погоды ждешь! Дождешься, когда метлой погонят. Помяни мое слово, сразу после Московской олимпиады сделают от ворот поворот!»
Однако пропустить «домашнюю» олимпиаду, ему, спортивному журналисту, притом «невыездному», ну никак не возможно. Нужно быть сумасшедшим, чтобы кинуться в Израиль, который отказался от участия в играх, когда здесь, в Питере, наклевывается командировка в Москву, и пиши – не тушуйся, преодолевай шторма конкурентной борьбы за оперативность.
Рванул в Москву, сверкнул в двух-трех репортажах, но собкором в «Советский спорт» не взяли, хотя предварительно обещали, а затем все поутихло, шторма прошли стороной, вслед за удачей, которая мелькала на горизонте. Мелькала, мелькала и погасла, наделив сердце горечью, а душу какой-то гнетущей пустотой.
Что это? Умом не воспринять! Впрочем, ум и душа – понятия несоединимые. Другое дело, ум и жизненный уклад, душа и любовь. Другое дело, да, другое…
Задумаешься тут. Дело другое, а дела на самом деле никакого нет, и не предвидится. Новый репатриант пенсионной неопределенности! Ни детей, ни жены – развелся и со второй. Ходи на курсы иврита, гуляй по улицам, можешь заглянуть и в ресторан – карман позволяет. Но смешно сказать: карман позволяет, а настроение артачится: какой к черту ресторан, если там не пьют под оркестр, а лишь кормятся от пуза, как в заводской столовке.
Гримасы Израиля? Они самые. В анфас и в профиль. Соблазнишься вывеской, зайдешь. «Вам что подать?» А посмотришь кругом: на столах тарелки, за тарелками чавкуны – ам-ам, вкусно нам! – и ни одной бутылки водки, ни одного пьяного, выясняющего отношения с напарником по чревоугодию. Скукота, а еще ресторан. А еще с вывеской «Ган эдем», «Райский сад» в переводе.
Но к чему перевод? И без лексических упражнений ясно: здесь просто перевод денег, без всякого размаха, и пусть сто раз – ам-ам, вкусно нам! – сознаешь: самые блистательные шедевры кулинарии переводишь всего-навсего на фикальную массу. Противно и поучительно. Но в полном соответствии с жизненным предназначением. Разве не так? Представь себе, мнилось, какой ты замечательный журналист, что ни статья – шедевр. А со временем доходит и до тебя невосприимчивая прежде зловредная шутка старых коллег-борзописцев: утром в газете, вечером в клозете. Бр-р-р! Хошь – не хошь, а напьешься для облегчения. И здоровье пойдет на поправку, и больше здравого смысла появится в жизни. А то крутится – вертится, крутится – вертится, и все – замкнутый круг. Ни начала, ни конца. Проще говоря, начала не помнишь, а конец? Спасибочки, о нем и думать не хочется. Пусть о нем думает коронавирус. Говорят, подкрался из Китая уже и в Израиль, вот-вот объявят карантин, и сиди дома – не высовывайся наружу. Лучше шажок туда, шажок сюда, и впритык к Русскому подворью выискать входную дверь, за ней питейное заведение. Глядишь – вот тебе витрина разномастных бутылок, вот тебе стойка, а вот и смешливый бармен с моноклем в глазу, глянцевым котелком пушкинского фасона на голове и с наводящим вопросом во рту.
– Русит?
– Из Питера.
– Водки?
– До краев.
– Нервы?
– Депрессия.
– У новичков, наоборот, эйфория. И без лишней опаски от встречи с заморским вирусом. Мол, израильская медицина, как русский балет, впереди планеты всей.
– Ладно вам! А с какого это пригляда я новичок?
– Иначе были бы давно знакомы.
– Познакомиться не поздно и сейчас.
– Грошик.
– Ром.
– Это в честь пиратского застолья?
– Чего-чего?
– Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо, и бутылка рома.
– Пей, и дьявол тебя доведет до конца. Йо-хо-хо, и бутылка рома.
– Споем в унисон?
– Да ну тебя, лучше приткнусь куда в закуток, посижу, подумаю.
– Водку не забудь, в самый раз для подпитки мысли.
А что? Ничего! За столиком довольно уютно. Рюмку опрокинул. Поднесли вторую, а на закуску мясца и салатик. Вилочку подложили слева от тарелки, ножичек справа – культурные, будто из Питера! – и вдобавок сказали: «Спасибо, что зашли. Приятного аппетита!» Чудеса, да и только. Денег не попросили, о платежноспособности не справились, а говорят «спасибо». И кто? Девчушка лет двадцати, не больше, если не меньше. Вроде бы израильтянка, но говорит по-русски, правда с акцентом.
– Русит?
– Родилась в Израиле.
– А говоришь…
– Все говорят, и я говорю. Без разговора на софа русит – русском языке – Грошик на работу не берет.
– Посетители… все на подбор русит?
– Тут же водка прямиком из России. Тебе нальешь, мне нальешь, и сразу все ахим – братья.
– Пьешь?
– Даже не пробую.
– Чего же водку нахваливаешь?
– Пирсом – реклама в переводе с иврита. Ты в первый раз, значит, нужно увлечь, и будешь у нас завсегдатаем. Так правильно сказать по-русски?
– У тебя все правильно. Ты чисто бальзам на душу.
– Рижский бальзам?
– Нет, это я к слову.
– А я подумала. Ты ищешь кампанию, потому меня и назвал под свое имя. У тебя алкогольное – Ром. И мне дал алкогольное – Бальзам. Шми – мое имя, на самом деле, Галит.
– Галя?
– Можно и так. Все одно в переводе на иврит – волна, как поймут обычные израильтяне. А ты Ром, в честь пиратского алкоголя?
– Полное имя – Роман. Но в Израиле, мне сказали, не стоит им пользоваться. Потому что Рома – это Рим на иврите, и напоминает о римском владычестве.
– Выходит, ты историк?
– Журналист.
– И я журналист.
– Где? Здесь, за стойкой?
– И здесь. Как не догадываешься, тут самый живой материал забегает.
– Набегает!
– Принимаю редакторскую поправку, набегает. Подчас и в нетрезвом виде. Но все равно, разговорчивый.
– Как я?
– И ты разговорчивый.
– У меня депрессия.
– А у меня экзамены на носу. Нужно сдать для зачета в универ материал о новом репатрианте с давними корнями в Израиле. У тебя есть корни?
– Были. Но давно обрублены.
– Холокост?
– И Холокост, и… Бабушка Мария пережила Холокост в гетто, а потом, как появилась возможность, уехала в Израиль. Здесь и похоронена.
– У нас в Иерусалиме?
– У вас, у вас, но не нашёл могилки. Ходил-ходил, сплошь иврит на надгробьях, а где русский язык, и там не нашел имени Мария.
– Не спрашивал у смотрителей?
– У них тоже в голове иврит, а в записях – смотрели в кладбищенскую книгу! – и… смотришь в книгу, видишь фигу, без всякого намека на имя моей бабушки.
– Оно и понятно, Мария!
– Яснее нельзя?
– Чего яснее! Тут у нас каждого переписывают на еврейский лад. По желанию, конечно. Мария на иврите Мирьям. Могу предположить, что твоей бабушке вручили тедаут зеут – удостоверение личности – на имя Мирьям. Так, если не перевирать историю, звали по-настоящему и маму Иисуса Христа.
– Скажешь…
– Скажу и добавлю: моя машина под боком, садись и поехали. Ты найдешь бабушку, я материал для зачета по журналистике.
– А Грошик?
– Грошик найдет постоянного клиента. Я правильно говорю по-русски?
– Правильно.
Чудо чудное, диво дивное, но, как оказывается, ключик к решению загадки лежит в области элементарного незнания местных условий жизни. Хуже, когда такое незнание доводит до неба в клеточку. Впрочем, пока что небо смотрится отлично, ни в клеточку, ни в линеечку: солнышко светит, асфальт покладисто ложится под колёса. Раз – два – три и выезд из города, поворот налево, чуть дальше направо и стоп машина – приехали: кладбище, служебная конторка, светящийся экран компьютера и вопрошатель-очкарик, матерый знаток местной географии.
– Имя-фамилия?
– Мария Гольд.
– Иврит, рак (только) иврит.
– Они оле хадаш. Я новый репатриант.
– Ми иторген? Кто переведет?
– Галит.
– Бавакаша. Пожалуйста.
– Мой старший друг ищет место захоронения своей бабушки Марии Гольд, по-израильски Мирьям Захав.
Да, великое дело – иврит! Пару слов, и кладбищенский лабиринт уже не «терра инкогнита», а исхоженная вдоль и поперек земля с путевыми указателями, ведущими на участок восьмидесятых годов. Теперь и без провожатых несложно добраться до искомой могилки.
Каменное надгробье. На нем слова памяти и любви.
– Галит! Что тут написано?
– Дорогая Мирьям! Ты остаешься жить в наших сердцах. Мишпаха – семья Коль. Хава, Михаль, Галит.
– Постой, постой! Откуда здесь твое имя?
– Здесь и мамино имя Михаль.
– А оно откуда?
– Это надо спросить у бабушки.
– Какой бабушки?
– Бабушки Хавы, по-русски Евы.
– Которая Коль? Мою первую жену звали Ева, но фамилия у нее была моя – Кольман.
– Укоротили и перевели на иврит. Коль – это голос по-нашему.
– Так это же…
– Сюрприз? Так правильно говорят по-русски?
– Скорее, чудеса Земли обетованной!
– Да, чудеса, не иначе. Не думала – не гадала, что иврит и до дедушки доведет.
– А я и не знал, что Ева беременна.
– Лучше позже, чем никогда, дедушка! Как я рада, что ты живой!
– Боже! А нельзя ли Еву увидеть сейчас?
– Соскучился?
– Еще как! 40 лет, и ни одной свиданки, – деланно пошутил Ром, хотя и не испытывал никакого шутливого настроения.
– Ну, если соскучился… тогда… Давай, деда, сделаем и бабушке сюрприз.
– Каким образом?
– Самым элегантным. На русский лад, но с еврейским уклоном.
– А проще?
– Чего проще? Послезавтра годовщина смерти твоей бабушки Мирьям. Мы всегда всей семьей приходим сюда. Свечи зажечь, камешки положить на камень памяти. Вот и ты приходи. Придешь?
– Прибегу!
Все так удивительно и неожиданно, но поразительно, насколько вовремя. Словом, спасительный нож хирурга при внезапном воспалении аппендицита.
– Только не доводи бабушку Хаву до инфаркта.
– Постараюсь. Валидол на всякий случай прихвачу.
– Ну, тогда, как у вас говорят, вперед с песней.
– И с валидолом.
– До завтра!
Но завтра объявили карантин по всему Израилю. Из дома более чем на сто метров выходить не разрешено. Сиди дома и смотри телевизор, если есть хоть толику настроения для этого. А нет, спасайся иначе. Лучше всего… Нет, бутылка не подходит, книга тоже. Остается жить в самом себе и размышлять, куда такая жизнь доведет? Хотя не проще ли обратиться к истокам, и разобраться, как ты дошел до этой жизни.
Апрель 2020 г.
16 апреля нашему автору Ефиму ГАММЕРУ исполнилось 75 лет. «Литературная газета» поздравляет юбиляра, желает ему крепкого здоровья и вдохновения.