«Коваль – это детский Солженицын»
2 августа 1995 года не стало Юрия Коваля — автора таких книг как «Алый», «Приключения Васи Куролесова», «Недопёсок», «Самая лёгкая лодка в мире», а также фантастического романа «Суер-Выер». Сам себя Коваль называл детским писателем, однако книги его нельзя назвать предназначенными только для детей — их атмосферу, фантастический мир и неповторимый язык автора любят читатели всех возрастов. В день памяти писателя «Избранное» публикует фрагмент из одного из последних интервью Коваля, записанного журналисткой Ириной Скуридиной и впервые опубликованного в журнале «Вопросы литературы» (№ 6, 1998).
— Юрий Осич, я сейчас слушала первую пленку свою, я там спрашиваю на первой нашей встрече, не выбивается ли рассказ «Крылья» из стилистики книги «Бабочки». Мне показалось тогда, что он ориентирован явно на взрослых...
— Ну и что?
— Тогда вы также сказали: ничего тут явного такого нет. Как бы и это для детей, и то для детей. Мне кажется, тут дело в том, что ваши рассказы ориентированы не на взрослых или детей, а на своего читателя. Потому что и «Недопеском», и «Васей Куролесовым», и другими книгами может зачитываться и наслаждаться тот, кто любит язык, стиль, способен оценить жанр, правда?
— Конечно. Наверное, так. Ну, наверное, так, Ириш. Ты смотри, ты сама решай, ты же умный человек, ты сама, сама же читаешь, сама знаешь.
— То есть для вашей прозы это не было принципиально большим изменением. Это не было тем адаптированием, которое упрощает и низводит до пересказа.
— Нет-нет-нет... Я бы сказал даже так... Во-первых, я писал, может быть, о взрослых проблемах, но языком, понятным для детей. Вот почему у меня нет банальных детских героев. Дошкольник Серпокрылов? Но это же Ван Гог. Вера Меринова — сложившаяся женщина. Только такие у меня возможны. Как сказал однажды Белов (прим. — художник Виктор Белов): Коваль — это детский Солженицын.
— Серьезно? Давайте в этой связи вспомним историю выхода «Недопеска».
— Конечно. «Недопесок» выходил очень тяжело, один из главных замглавного редактора Детгиза Борис Исакыч Камир пришел в ужас. Ему дали подписывать, он курировал детскую литературу. Говорит: Это что, для дошкольников? Ему сказали: Да, по дошкольной редакции. Он пришел в полный ужас и книгу снял. Уже с рисунками Калиновского.
— Она выходила сразу в виде книги?
— Нет, она в «Костре» была уже напечатана. Борис Исакыч Камир вызывает меня и говорит: Юрий Осич, это невозможно. На что здесь намеки?
— Это еще был полный текст, да? С золотой китайской ручкой (прим. — в те годы цензура изъяла слово «китайской» из фразы о «золоченой китайской авторучке», торчавшей из кармана директора Некрасова), с пыжиковой шапкой директора Губернаторова?
— Да-да-да-да. Он говорит: Здесь у вас сплошные намеки. Вы даже как будто посягаете на Константин Михалыча Симонова. Я говорю: А что на него, собственно...
— Это в каком смысле?
— А у него Серпилин есть герой, а у меня дошкольник Серпокрылов.
— А про генералиссимуса (прим. — звание, до которого дошкольник Серпокрылов дослужился в своих мечтаньях) он ничего не сказал?
— Генералиссимус был вычеркнут с самого начала. <...>
— Это ему принадлежат исторические слова про еврея, который бежит из Советского Союза?
— Ему. Но это все не так прямолинейно было сказано. Он говорит: Юрий Осич, я же понимаю, на что вы намекаете. Я говорю: На что?.. Искренне. Я говорю: Я не понимаю на что. Он, конечно, стремится к свободе, на Северный полюс. Это же естественно. И я, скажем, свободолюбивый человек. Он говорит: Но вы же не убежали в Израиль. Я говорю: Но я не еврей. Он: Как это вы не еврей? Я говорю: Так, не еврей.
— Если вы Иосифович...
— Да-да. Он говорит: Ну давайте будем считать так, что вы ни на что не намекаете. Но книгу переносим на следующий год в связи с нехваткой бумаги.
Страница из первого издания книги Юрия Коваля «Недопесок», 1975 г.
— А он был кагебешник или просто перестраховался?
— Я думаю, что он перестраховался, но был и кагебешник. Что, в сущности, одно и то же.
— Одно другому не мешало.
— Это несущественно. Впоследствии мы с ним очень-очень здоровались, чуть не целовались... Тогда же я пришел домой в очень расстроенных чувствах, а папа мой все-таки еще был полковник МВД. Преподавал в Академии милиции и ходил в форме и награжден был огромным количеством... иконостас был мощный. Поверь мне. Отец был очень смешливый человек. Очень смешливый. Надо сказать, я думаю, что чувство юмора, мало свойственное моей маме (ну было, конечно, но не в такой степени), у отца было просто необыкновенным. Он умел развеселить публику чем угодно, любым рассказом. Мгновенно смешил. И меня в детстве смешил, и Борю, всю семью. Ну, это, может, малороссийское, с Украины пришедшее такое. И все мои книги он очень любил, и охотно их читал, и охотно их цитировал. Правда, при этом говорил: Это, в сущности, всё я Юрке подсказал. Что и правда в смысле Куролесова и куролесовской серии. И даже если я страницу написал какую-нибудь, он умел сказать: Как хорошо я тебе придумал! (Смеется. — И. С.) Я никогда с ним не спорил, и, в сущности, я думаю, может быть, на последнем издании «Куролесова» напишу: «Памяти отца своего посвящаю».
— Это будет очень правильно. <...>
— ...Нет, я отцу посвящу, обязательно. Это надо сделать дополнительную такую штучку. Врез.
— Возможно, даже не совсем краткую, не в одну строчку. А сказать два слова, что он прострелен и так далее. В этом есть какой-то новый аспект жанра.
— Ты думаешь, да? Мне это в голову не приходило просто. Ну вот, слушай-ка меня. По поводу «Недопеска» у папы никаких не было сомнений, кроме того, что это гениально. А я говорю: Вот такой Борис Исакыч Камир есть у нас. Книгу рубит. Я почти плачу. Ну, не то что я плачу, но я, можно сказать, потрясен, ни с кем не разговариваю, то есть я веду себя кошмарно дома. Отец говорит: Я к нему схожу, я хочу узнать, какие у него претензии. Полковник милиции!
— Классно! Это какой год?
— Это, Ирка, 75-й, по-моему, или 74-й... Говорит: Я к нему пойду. Я хочу узнать, в чем смысл его претензий к твоей книге. Я говорю: Камир говорит, что еврей бежит... В Израиль. Отец говорит: Но у тебя же не написано, что еврей, у тебя написано: недопесок, и бежит на Северный полюс.
— Действительно, национальность недопеска не указана.
— У тебя, — говорит, — так не написано. Я говорю: Папа, ты прав, у меня так не написано. (Смеется. — И. С.) Я говорю: Но не ходи, не смей ходить. Не смей ходить! Я не желаю вашей защиты, и идите к ядрене матери, — кричу я. Он говорит: Ну, ладно-ладно, успокойся, я никуда не пойду. Тем не менее через день мне звонят из издательства и говорят: Борис Исакыч Камир хочет с вами побеседовать. Снова. Я прихожу, а мне уже там мои клевретши... Там у меня клевретша была, говорит: Слушай, твой отец тут был...
— С иконостасом...
— С иконостасом, в полной форме. В парадной причем форме, в фуражке, с орденами, не то что с планками, не с планками, настоящие надеты ордена, здесь значок «Почетный чекист». Один из виднейших значков. Там академии все эти. Полковник. А поскольку он преподавал, у него этого лычка «в отставке» не было. Знаешь, бывает такой — полковник в отставке. Нет! Чистый полковник. Почетный чекист. Приходит...
— И говорит: Кто тут бежит в Израиль?
—...к Борису Исакычу и говорит: Можно к вам? Тот, видимо, говорит: Да. Отец: Здравствуйте, позвольте представиться, полковник Иосиф Яковлевич Коваль. Отец вашего автора, — говорит. — Вы знаете, вот Юра мне сказал... Он, конечно, глупый, но я, — говорит, — не думаю, что вы настолько примитивны, что считаете, что Юра написал про еврея, бегущего в Израиль. Там написано, Борис Исакыч, я читал вещь... вы знаете, мы изучаем...
— Это наша работа...
— Это, в общем-то, наша работа. Я там не увидел ничего такого. Тот: Ну, как же, Иосиф Яковлевич, а вот это, а вот это? А отец отвечает: Ну это что — это чепуха. Ну, пыжиковые шапки, ну и что, а у вас какая, Борис Исакыч, шапка? Он говорит: Пыжиковая. Отец говорит: И у меня тоже. Ну и что такого — пыжиковые шапки, ну неудобно... Могут подумать... Короче говоря, отец говорит: Юра сделает ваши замечания, я даю вам слово, но книга должна быть издана.
— Юрий Осич, это он на самом деле был так категоричен, или это вы сейчас так рассказываете?
— Я тебе даю слово. Видимо, так, да. Примерно я тебе рассказываю. Потом я ему сказал: Что ты наделал? Он говорит: Что наделал? Я тебе книгу издал.
— Не только написал, но еще и издал.
— Да, видишь, какая история. Ну, — говорит, — он крошить тебя будет страшно. Крошить тебя будет страшно.
— Это я знаю, потому что сравнивала рукопись с изданием.
— Говорит: Ты, знаешь что, сопротивляйся, но в меру. Все-таки важно, чтобы была издана книга.
— И с этим я тоже согласна. Абсолютно правильно.
— Вот и все. Видишь. Вот так я и сделал. Я тебе рассказал просто так уже. Я увлекаюсь, Ирк.
http://izbrannoe.com/news/mysli/koval-eto-detskiy-solzhenits...