Путешествие на войну. Часть 1: Краматорск

Политика

1. Порно и пограничники 

В купейном вагоне поезда Москва-Донецк – 36 мест. Пассажир был один: я.

— Что смотрите?

— «В огне брода нет».

— Это хорошо, что брода нет. А порно есть? Пропаганда войны и насилия? Всякие такие картинки? Иное запрещенное? Покажите ваши файлы!

Вяло потыкав куда-то в район корзины, таможенник не заметил Рифеншталь и Бертолуччи. Он отстал, но пристал пограничник – красноречивый шкаф с дискантом евнуха:

— Больше всего вы дальше тут не поедете.

Это война. Каждый здоровый мужчина — возможный враг. А журналист — хуже врага. Пришлось убеждать, что я ни разу в жизни не говорил «хунта». Как, впрочем, и «колорады». Помогло.

— Алена, что ж они суровые такие?

И проводница, еще под Курском сменившая форменную розовую жакетку на спортивный костюм, шепнула:

— Им страшно. И мне. А вам?

И хлопнула ресницами, долгими, как бессонная ночь в поезде. 

2. Автоматы и автобусы

— А вдруг тебя ранят? А вдруг, не дай нам Боже, ранят меня? Хорошо если ДНР, а если нацгвардия? Короче, 1200 гривен. Лучше рублями: 5000.

Тут есть мобильный интернет, и греет солнышко, и цокают каблучки, и донецкие таксисты заламывают цены так же, как в мирное время. Война обостряет характеры. Кто наживался на людях, наживется стократно, кто был понур и покорен — станет хуже вола. Усталые, ко всему готовые люди — и я среди них — набиваются в автобус Донецк-Краматорск: 45 гривен, 12 рейсов в день, 2 часа в пути, 5 блок-постов.

На первом же меня чуть не грохнули — снимал противотанковые ежи из-под занавески на мобильник. Через минуту нас подрезала «Нива». Выскочил потный, похмельный гаишник в рубашке навыпуск и двое в камуфляже. Один ткнул меня автоматом в горло, второй — винтовкой в задницу.

— Эх, Женя! – сказал автоматчик после короткого, но неприятного допроса. — Ты б лучше дал водителю лишние 15 гривен, он бы остановится, ты б такие кадры сделал! В следующий раз не забудь у нас разрешения спросить. Потому что в следующий раз получишь пулю.

Я усвоил урок, и блок-пост в Константиновке (она же Констаха) снимать не стал. У этих был уже не черно-сине-красный флаг Донецкой народной республики, а черно-оранжевый — Конгресса русских общин.

— Господа мужчины, попрошу паспорта. Вы, девушка, тоже можете. Пометим вас «М». Извиняюсь за юмор. Возможно, неуместный. Пытаюсь поднять вам настроение.

Все привычным движением достали паспорта, но весельчак с калашом не стал их смотреть. Дальше, в Дружковке, какие-то парни в трусах и майках, но с винтовками, даже не прошлись по салону:

— Документы у всех? Настроение хорошее? Чтоб таким и было. Марш!

На въезде в Краматорск стоял живой Бабай с анекдотической бородой и в папахе. Мимика у Бабая была матерная, он ругал крановщика — бетонные блоки были ни к черту, баррикады вышли кривоваты. Документы проверял мальчишка, еще не начавший бриться.

— Киевская прописка есть? Лучше сразу говорите.

У него был гранатомет с наклейкой «Донецкий и горжусь этим». Мальчишка неловко двинул меня гранатометом и извинился. Они все очень вежливы. 

3. Страх и сталинки

Раньше Краматорск был ого-го. Просторные парки, широкие бульвары, парадные сталинки, которым и Москва позавидует. Дырой он стал задолго до войны – при Кравчуке осыпалась лепнина, при Кучме распилили чугунные решетки, при Ющенко заросли бульвары, при Януковиче все потихоньку сгнило и запачкалось.

С виду — типичный российский райцентр. И лишь по голосам понятно, что это пока еще другое государство: певучее южное наречие с чудными вкраплениями — «дайте пополняшку на лайф».

Краматорск похож на Припять или на Сухуми, где время встало в прошлом веке. Запустение заповедное, чисто штатское, внешних признаков войны немного: скелеты сожженных троллейбусов — и баррикады.

Моду на них задал Майдан, но там была агитация, не защита. Краматорские баррикады намного основательней, хоть и сделаны из подручного материала – доски, шины, игровые автоматы. Снимать эту красоту нельзя. Нарушителя сразу повели к командиру: усталый мужчина в спортивном костюме цветов ДНР сидел на корточках, опираясь на карабин.

— Аккредитация контрразведки, конечно, есть? – спросил мужчина.

Ее, конечно, не было. 

4. Голоса и голуби

— Ууу!

— Что?

— Я тут завхоз. Уууу!

— Что вы делаете?

— А вы послушайте, какая в нашей школе акустика! Уууу!

Люди сходят с ума от тишины. Стотысячный город мертв и слышно, как на другом конце площади воркуют голуби.

Вдруг вой: сирена! танки! артобстрел! Я метнулся на землю, одновременно доставая фотоаппарат – точнее, хотел метнуться, присел враскоряку у фонтана. Оказалось – гудела свадьба. На капоте – черно-оранжевые ленты. Пухлая невеста скорчила рожу: фонтан, привычное место гуляний, давно высох. Его остов оккупировали школьники, превратив в доску объявлений: «отсосу недорого» — и телефон любимой одноклассницы.

Мир и война смешались в Краматорске. Инстинкт самосохранения дает сбой. Здравый смысл отказывает. Я испугался фальшивой сирены, но когда наконец услышал настоящие выстрелы, принял их за раскаты грома. 

5. Вода и вопли

Полки полупусты. Еще не голод, но уже дефицит: нет, например, кошачьего корма. И нет воды. Редких прохожих – с ведрами и канистрами — встречает перестроечный возглас:

— Где брали?!

Воду раздают в школах, точного графика никто не знает, занимают наугад, записывают номерки на руках. Тут, в очередях, процветает забытое искусство публичной издевки – похожее творилось на Майдане, когда Януковича позорили в стихах и прозе. Люди легко заводятся и эффектно бранятся.

Фото: Евгений Бабушкин

— Ой, не снимай меня, обижусь!

— Да я тебя вырежу, дурака. Все равно в кадр не влезаешь.

— Ты побыковать хочешь, дяденька?

— Я быковать не буду, но я тебя спрошу: ты кто такой вообще?

— Я-то может быть даже и голодающий житель города!

— Репу вон отрастил, голодающий!

— На брюхо свое посмотри!

Очередь на стороне Репы:

— Стервятники! Все у нас хорошо! Не снимайте нас! Гадины!

Репа моложе и сильней, и Брюхо, бранясь уходит. Он журналист местного, 12 канала. Телевидение под контролем ДНР. Город тоже. Ухожу и я. Ведь у людей все хорошо, и я не хочу быть стервятником. 

6. Поликлиника и поминки

В кафе с прекрасным именем «Как всегда и недорого», с дубовыми столами и средним счетом в 36 рублей, гудели люди. 

— Неплохо у вас дела идут, как погляжу.

— Так у нас же поминалка.

— Что..?

— Ну, поминальное кафе. Вам борщ или котлету?

Нормальные кафе закрыты. Закрыты почти все банки, ювелирные лавки, магазины техники. На разбитых витринах — «продаю», «продаю», «продаю». Закрыто все, откуда можно что-то вынести. Все, кому есть что терять, покинули город. Остались те, кому терять нечего: бюджетники.

— Я сама тамбовская. В поликлинике этой 20 лет работаю. Сын вырос, 11 классов закончил — а куда теперь?

— В Киев?

— Ой, да не смешите.

— В Россию?

— А деньги? Кому мы там нужны без денег?

— Вам ведь зарплату не платят с 20 мая?

— А что делать. Все равно работаю. А я такая. Я всегда была такая. Уперлась, как телЯ.

Растерянность, апатия, покорность — вот на чем держится донецкая власть. Впрочем, только ли донецкая. 

7. Мужики и музыка

Любимое занятие местных мужчин – сидеть на скамейке и ждать, что же будет. Результаты блиц-опроса предсказуемы:

— Тимошенко?

— Косу заплести – ума не надо.

— Стрелков?

— Отпустил усишки и думает, что генерал.

— Порошенко?

— Вафли лепить – не страной управлять.

— Кернес?

— В жопу ранили и уже герой.

— Добкин?

— Хороший человек. Только бандит.

Национальный характер — выдумка, но на Украине так много стихийных анархистов, что это, кажется, и правда в здешнем характере. Веселое недоверие к власти пленяло на Майдане – пленяет и здесь, на войне. Но если ДНР просто не доверяют, то Киев вызывает эмоции посильней: страх или ненависть.

Киев проиграл информационную войну. Кто может, смотрит Россию-24, предпочитая московскую полуправду киевскому молчанию. Пропаганда порождает фольклор: вон на той горе, слышь, снайперша из Латвии сидит. А олимпийская чемпионка, Пидгрушная,тоже снайперша, чтоб ее черти взяли, прям по детям палит, невзирая на Пасху. А слышали, на подступах дивизия израильтян? Совсем как люди, только жиды. Слышали? Слышали?

У ДНР есть свое радио – крутят блатняк (особенно популярна Вика Цыганова) и самоделки про казачество и славянское единство. Между песен — объявления: детские лагеря под Орлом, автобусы до Ростова, сбор крови раненым бойцам. 

8. Бутылка и будущее

Фото: Евгений Бабушкин

В Донецк я вернулся засветло. В гостиницу с чистыми простынями, где никто не кричит, никому не угрожают, где ленивый взгляд не блестит из-под балаклавы. На этаже — 20 номеров, но постоялец был один: я. И я планировал выпить. В меня весь день тыкали деревом и металлом — имею я право на несколько текил?

— А бар почти уже закрыт. И те, напротив, тоже закрылись. Время сами понимаете какое.

Тут не говорят «война». Любят эвфемизмы: «время», «дела», «ситуация».

— Мы в такой ситуации до десяти работаем.

— А завтра?

— А вы знаете, что будет завтра? Я вот не знаю.

Я взял вина. Нормального, крымского. Завтра было свежо: прошла гроза. В пяти километрах северней, под Авдеевкой, шли бои. Но я не услышал. Все и так грохотало.

(продолжение следует)