Жизнь в "Европейских номерах". 2.
Предыдущие главы
Дореволюционная Куделька жила словно бы вне окружающего ее мира. В отличие от других промышленных уголков Урала, где из поколения в поколение работали на рудниках и заводах постоянные люди, здесь помимо малого числа зимого-ров, как называли кадровых горняков, преобладали сезонные рабочие — пешие и конные крестьяне из соседних волостей, спешившие на прииски после посевной, чтобы немного подзаработать. Летом их насчитывалось до 10—12 тысяч. Вокруг закопушек вырастали балаганы и шалаши, сырые землянки и сколоченные на скорую руку деревянные халупы. На рубеже XIX—XX веков хозяева решились строить для пришлых рабочих общие бараки и казармы. Что это были за жилища, можно судить по их стоимости. На Говорухинском прииске один летний барак обошелся Корево в 70 рублей — и это для десятков человек, а дом управляющего стоил две тысячи.
Горькая слава шла по деревням и городкам о казармах Кудельки. Острые на язык зимогоры на долгие годы закрепили за ними красноречивые названия: «Централ», «Арестантская», «Карантин»,
«Монастырь»... А «Европейские номера» пародировали претендующие на фешенебельность гостиницы больших и малых городов Российской империи. Эту «модную» казарму регулярно топили крупные ливни. Не слаще жилось и в «Австрийских казармах», где в годы первой мировой войны ютились военнопленные.
Особо мрачно выглядела «Арестантская». Нет, не внешним видом и внутренним убранством. На Коревинском прииске жили в ней люди без роду-племени, бродяги, беглые каторжники, уголовники. Корево привечал их не потому, что воспылал любовью к обездоленным, припомнив свою бунтарскую юность. Все было гораздо проще. Таким, как Степан Сахалинец (обратите внимание на кличку), он платил в два-три раза меньше, чем зимогорам, знал, жаловаться не пойдут.
Журнал «Горнорабочий» 26 января 1912 года поместил сообщение своего корреспондента: «Какое ужасное впечатление производят казармы. Грязные, вонючие нары, земляной пол. Под каждой нарой вырыты ямы для хранения пожитков... Течет со стен, с окон. Входная дверь не загорожена, и холодный воздух зимой врывается со двора и обдает несчастных... В результате страшной антисанитарии рабочие, их семьи заболевали тифом. А в конце 1911 года здесь разразилась эпидемия, которая унесла несколько десятков жизней».
Скупой, почти телеграфный стиль. Видно, что на страдания автору смотреть было невмочь. Смотреть невмочь, а наши деды жили так годами, десятилетиями.
Наблюдал жизнь на приисках и пионер фотографии на Урале В. Л. Метенков, владелец фотомастерской в Екатеринбурге, где снимались «на долгую память» многие асбестовцы. Работы Вениамина Леонтьевича экспонировались на выставках в Москве и Париже. У него фотографировалась в молодости Наталья Шабурова, учительница с асбестовых рудников. Метенков снял до первой мировой войны фильм о Кудельке, ее разрезах и казармах. Его лента, к сожалению, затерялась, и трудно сказать, где сейчас находится, даже если и уцелела за минувшие 70 лет.
Если отпрыски управляющих и служащих учились в городах, то горняцкие дети, подрастая как неприкаянная полынь-трава, понятия не имели о грамоте, предоставленные себе, с молоком матери впитывая невежество обитателей казарм, поножовщину и картежные игры. Учиться они стали лишь в 1905 году, когда открылись две маленькие школы на Вознесенском и Поклевском приисках. Первыми учителями вошли в летопись Асбеста
Фаина Игнатьевна Аввакумова и Лидия Андреевна Захваткина. Через год к ним присоединится Наталья Прокопьевна Шабурова.
Не лучше обстояли дела и с медициной. Единственную больничку на Вознесенском вела с 1898 года фельдшер Татьяна Никитична Заостровская. Через десять лет появились врач, акушер и аптекарь,— больница стала обслуживать все рудники, и хозяева вынуждены были раскошелиться на содержание штата медиков. Но тем не менее рабочих, пострадавших при несчастных случаях, лечили не только лекарствами, но и бумажными актами полицейских урядников. После заключения врача о характере травмы урядник приписывал: «Пострадавший уехал домой». В ходу был второй вариант: «Пострадавший снова приступил к работе».
Известен только один факт, когда владельцы приисков позаботились о выдаче крупных пособий, да и то выполняя «высочайшее повеление». Дело было в 1906 году, и речь шла о помощи родным «воинов, убитых, умерших от ран, взятых в плен, а также увечных». Таковых семейств оказалось шесть, каждое получило по 70 рублей.
Когда в 1908 году сгорела приисковая больница, «сильные мира сего» никак не могли сговориться между собой о размере долевого участия в ее строительстве, пока не урезонил их (через два года!) грозный окрик из канцелярии главного начальника горных Уральских заводов действительного статского советника П. П. Боклевского.
Зато бурную кампанию развернули хозяева по сооружению Успенско-Богородской церкви. Специальный комитет в кратчайшие сроки присмотрел сухое каменистое место для храма божьего и направил прошение Митрофану, епископу Екатеринбургскому и Ирбитскому, в котором просит владыку разрешить комитету «кружку для сбора пожертвований». Кампания эта началась в апреле 1913 года, а уже в мае благочинный Николай Топорков прислал в Кудельку разрешение духовной консистории. Быстрехонько был утвержден и проект храма.
По планам строительного комитета сладкозвучные колокола Канавинского завода г-на Привалова из Нижнего Новгорода должны были пригласить прихожан на открытие храма в августе 1914 года, о чем извещался отец Алексей, настоятель Санкт-Петербургского Адмиралтейского собора, приглашенный на освящение новой церкви, но помешала война, отодвинувшая срок на целый год.
Пример с Успенско-Богородской церковью показателен. «Власть предержащие» видели в религии верного союзника, помогавшего вершить произвол над затюканным людом. Большинство рабочих, особенно сезонники, уповали на бога, хотя и знали, что Георгий Азряков, местный батюшка, любит балагурить и пить горькую, что не совсем приличествует духовному сану. Так что душная атмосфера «Европейских номеров» со всеми мрачными реалиями — закономерность, а не случайное упущение хозяев...
После такого экскурса в прошлое даже недостатки в Асбесте показались Королеву чуть ли не достоинствами. Ничего не осталось здесь от прежней Кудельки. Открыты горный техникум, рабфак, школа ФЗУ. А сколько перемен в промышленности! В карьерах черпают руду экскаваторы. Они, правда, иностранные, но управляют ими не иноземные специалисты, не «варяги», а свои, дети зи-могоров, советские машинисты Григорий Копырин, Сергей Алексеев, Леонид Лизунов...
Вошла в эксплуатацию гордость отечественной промышленности — асбестообогатительная фабрика № 2 «Гигант», росли корпуса еще одного крупного обогатительного предприятия.
Пройдет год, и в жизни горняцкого поселка случится два памятных события: будет закончена перешивка узкоколейной железнодорожной линии Ба-женово — Асбест на нормальную колею, и затерянный в тайге населенный пункт получит свободный выход на магистрали Народного комиссариата путей сообщения; постановлением Президиума ВЦИК рабочий поселок Асбест получит статус города областного подчинения.
Так и совпала полвека назад судьба молодого инженера с судьбой молодого города.
Асбест стал для Королева тем дорогим, о чем громогласно заявил Владимир Маяковский: «С такою землей пойдешь на жизнь, на труд, на праздник и на смерть!» Все эти связи между ними есть, но среди них одна наособицу — война. Оба прошли ее с честью, город и Королев. О том рассказывал сам Александр Александрович: экспрессивно, толково, интересно. Мне, записавшему его воспоминания, не потребовалось приукрашивать язык и содержание—горькие времена всегда самые памятные и находят острый отзыв в сердце, даже если прошло сорок с лишним лет.
( Продолжение следует.)
А. Чечулин "Асбест" 1985 г.
