Забытая амазонка: выставка Марии Васильевой в Московском музее современного искусства

Проект возвращает зрителям имя художницы «Парижской школы», оказавшейся в тени Пикассо и Модильяни.

В Москве последнюю неделю работает выставка Марии Васильевой «Возвращение домой» в Московском музее современного искусства. Первый в России монографический показ работ этой художницы — авангардистки, представительницы «Парижской школы», приятельницы Пабло Пикассо, Леонарда Фуджиты и Фернана Леже — вызывал удивительно спокойную реакцию критиков. А ведь Васильева — действительно редкая гостья в наших широтах: ее работы появляются на выставках от случая к случаю, и нынешняя экспозиция — более 50 произведений, все из частной коллекции Эдуарда Мордуховича — событие, которое нескоро повторится в Москве. Тем более, здесь много ключевых для творчества Васильевой вещей, которые коллекционеру удалось приобрести на зарубежных аукционах. Что было непростой задачей — учитывая витиеватый жизненный путь самой художницы, повлиявший на судьбу ее наследия.

Про ранние годы Васильевой известно немного: родилась в Смоленске, вроде бы — в зажиточной буржуазной семье. Училась в Петербурге — но где, неизвестно: возможно, в одной из частных художественных школ, поскольку там более лояльно относились к женщинам-художницам. Свой творческий путь отсчитывала от момента приезда в Париж в 1905 году. Во Франции быстро влилась в богемные круги, облюбовавшие Монпарнас: многие из ее товарищей впоследствии выросли в международных звезд, и Васильева, чья жизнь оказалась «сплошным кошмаром, бесконечной борьбой без результата» пыталась обращаться к ним за помощью. Но тогда, в середине 1900-х жизнь обещала много чудес. Впрочем, эмигрантке-Васильевой — не имевшей покровителей или заинтересованных в ее творчестве коллекционеров — все равно приходилось непросто, и лишь неунывающий характер помогал ей держаться на плаву. Она создала Академию Васильевой и впоследствии в неопубликованных мемуарах вспоминала: «…могла даже «пошиковать» — пойти со своими подопечными в Ротонду. В то время шампанское стоило всего три франка. Жизнь была прекрасна». В годы Первой мировой открыла в своей мастерской столовую, чтобы подкармливать голодных художников: за 60 сантимов можно было съесть суп, мясное блюдо и десерт; за дополнительные два су выпить бокал вина. Художница с удовольствием откликалась на все новое — всегда говорила миру «да» — и не боялась ошибиться. С одной стороны, это порой вело к поражениям — таким, как рассыпавшиеся отношения с Амаром, отцом ее сына Пьера. Красивый французский офицер с арабскими корнями оказался женат: он по сути сбежал от беременной Васильевой и впоследствии не отвечал на письма. Этот горький опыт вылился в отдельную серию, посвященную детям — моделью нередко выступал Пьер, потом его внуки — а также теме материнства, имевшей отчетливо христианские коннотации, хотя образы были не слишком ортодоксальным. На выставке можно увидеть картины «Ребенок с игрушками», «Внуки художницы за рисованием», «Материнство». А также портрет повзрослевшего Пьера, тоже ставшего офицером и служившего во французской авиации: Васильева изображала его с большой любовью. Она души в нем не чаяла: отдала в частную школу, хотя сама часто перебивалась с хлеба на воду, жертвовала для него всем. И даже когда Пьер женился и у него появились дети, старалась по возможности помогать — например, отдала деньги от продажи одной из картин, чтобы сын мог потратить их на переезд: он решил перебраться вместе с семьей из Парижа в Шатору. Горькая ирония заключается в том, что Пьер ее тоже бросил — как когда-то его отец. После войны художнице пришлось нелегко, ее материальное положение было откровенно тяжелым. Пьер финансово не мог (или не хотел) помогать матери, и ей чудом удалось выбить себе место в Национальном доме для престарелых художников в Ножан-сюр-Марн.

Впрочем, у Васильевой были и взлеты: например, огромной популярностью пользовались ее гротескные куклы, нередко отсылавшие к реальным людям — ее приятелям-художникам: от Матисса и Пикассо до Поля Пуаре и Мари Лорансен. Чуть шаржированные, карикатурные, они были близки эстетике примитивизма и даже африканской народной культуре. Художница немало времени посвящала прикладному искусству, занималась керамикой, создавала марионеток. Увы, подобных экспонатов нет на выставке в ММСИ: прекрасная коллекция кукол была украдена у Эдуарда Мордуховича, после чего он продал оставшиеся, уже не столь интересные экземпляры.

Как же получилось, что талантливая художница, дружившая со множеством звезд, неутомимая тусовщица, смелая и бесстрашная, оказалась на обочине художественного мейнстрима и не получила настоящего признания? Во многом так сложились обстоятельства: после заключения Брестского мира она оказалась в особенно сложном положении. Иностранка в Париже, гражданка недружественной страны — ведь отношения между Россией и Францией стали напряженными; без документов — то есть без шансов получить французское гражданство (свидетельство о рождении Васильевой пропало при переездах). Плюс в ее столовую до революции заглядывали Ленин и Троцкий, так что, в конце концов, после доноса Васильева оказалась в концентрационном лагере в Фонтенбло. И хотя в итоге смогла оттуда выбраться, все равно боролась за каждый свой шаг — ей приходилось, как кэрролловской Черной Королеве, бежать изо всех сил, чтобы оставаться на месте.

Ну и, конечно, дело в ее характере воина-одиночки. Она была частью «Парижской школы», но при этом не жила групповыми интересами: всегда шла своим путем и оставалась слишком независимой. А карьеры, как известно, — в том числе и в искусстве — не делаются одиночками. Тем более, художественные круги в те годы оставались по преимуществу мужскими (несмотря на ее ярких соотечественниц — Маревну и Наталию Гончарову). Выдвинуться «традиционным» способом — через брак — Васильева тоже не могла: объективно она не была первой красавицей — маленькая, крепкая, с широким лицом и тонкими губами. Впрочем, она и не хотела такой судьбы, хотя с удовольствием рассказывала, как ее поцеловал Таможенник Анри Руссо. В ней было много того, что принято было называть «мужским» — независимости, смелости, дерзости. При этом хорошо знавшие Васильеву отмечали странное расхождение, не сразу бросавшееся в глаза — между ее энергичностью, общительностью и затаенной внутренней болью. Она словно всю жизнь носила маску: недаром на одном из портретов изображала себя с куклой (удивительно напоминающей Пикассо). Тема живого, естественного, и неодушевленного, сконструированного занимала ее на протяжении десятилетий. Вероятно, она была куда глубже, чем могли думать многие ее современники — не просто щебечущей светской птичкой. Недаром ее притягивали религиозные сюжеты: на выставке им отведен второй этаж. Сложно сказать, смогла ли она в конце жизни примириться с собой и своей судьбой, но хочется верить, что эта мятущаяся душа в итоге обрела покой.

Выставка работает до 10 декабря

Фотографии предоставлены пресс-службой Московского музея современного искусства