Арбатская старушка, учительница покаяния: что помогло поэтессе Надежде Павлович не утонуть в духовной буре начала XX века и обрести веру  

Когда-то старец Нектарий не принял поэтессу Павлович в Оптиной пустыни. И даже просил ей передать, что для таких, как она, в Оптиной места нет. Позже о. Нектарий назовет это «испытанием» и станет для Надежды духовным отцом.

Надежда сбегала от отца Нектария не раз и не два: жить рядом со святым человеком тоже, оказывается, подвиг. Но впоследствии именно она, одна из самых близких и испытанных духовных дочерей старца, станет духовной наставницей для многих молодых людей из поколения советской интеллигенции.

От Крупской сбежала к Блоку

Поэтесса Надежда Павлович была из тех людей Серебряного века, кто принял революцию искренне и романтически. В 1920 году ей было 26 лет, она работала в Наркомпросе (Народном комиссариате просвещения) под непосредственным началом Надежды Крупской, жены Владимира Ленина (Ульянова), главы советского государства, занималась общественной деятельностью в московском Союзе поэтов.

Павлович не только писала хорошие стихи, но и отличалась организационными способностями. Поэтому председатель Союза поэтов Валерий Брюсов предложил ей поехать в Петроград и провести переговоры с Александром Блоком об открытии петроградского отделения Союза.

Отпросившись у Крупской ненадолго съездить в Петроград, обратно работать в Наркомпрос она уже не вернулась. Блок для Павлович стал тем, кто, как ни парадоксально (самого поэта качало от идеализма до романтизированного большевизма), помог ей «осознать самое себя и помог жить». А еще «понять, что такое настоящая поэзия», – запишет позже Надежда Павлович в своих воспоминаниях.

Те несколько месяцев общения с поэтом стали для Павлович одним из самых важных периодов в жизни. В Петрограде не было хлеба, дров, поэты голодали, но по-прежнему писали, читали стихи, обсуждали судьбы поэзии. Жили не бытом – идеями. Правда, идеями вполне путанными, например антропософией, но опять парадокс: когда в августе 1921 года Блок умер, то его смерть привела Павлович… в Оптину пустынь.

«Ты не погибла»

Смерть Блока, по словам самой Павлович, дала ей «живое ощущение бессмертия, но в этом же был и соблазн». «Душа истончилась» и была словно на грани двух миров. Это состояние пугало ее, вносило смятение, тяготу. Надежда молилась о послании ей учителя, который помог бы не сойти с ума, понять, как жить дальше.

Услышав, что ее друг детства художник Лев Бруни – духовный сын оптинского старца Нектария, написала длинное письмо-исповедь и попросила Леву передать его старцу. Однажды старец даже приснился ей, будто принял ее, но наяву ответа не было. Время ожидания было для нее так страшно, что переживала его Надежда вполне упаднически, пытаясь заглушить тревогу «и распутством, и надрывами всякими».

И вдруг в 1922 году Павлович предложили написать книгу об Оптиной пустыни. В советской России тогда решили выпускать серию книг на тему «Религия и революция». Она пыталась отказаться, говорила, что никогда там не была и ничего об Оптиной не знает, что у нее нет денег на дорогу, а ее настойчиво уговаривали, давали аванс, и это было так необычно и удивительно, что Павлович поехала.

Увидев ее в Оптиной, друг-художник был ужасно смущен. Оказалось, что старец Нектарий, ответа от которого так ждала Надежда, еще несколько месяцев назад велел ей передать: «А ты напиши, что для таких, как она, в Оптиной места нет». Услышав это, оставаться в монастыре Надежда больше не хотела. Решила книгу не писать, деньги редакции вернуть и уехать с первым же поездом. Но поезда тогда ходили только два раза в неделю, пришлось задержаться.

Супруги Бруни уговорили Надежду просто пойти посмотреть на старца, он принимает народ в хибарке и в толпе все равно ее не заметит. Любопытство перевесило обиду, она пошла, и в хибарке узнала старца из своего сна. Сейчас он ее не прогонял, а благословил и вежливо сказал: «Я очень рад, Наденька, с вами познакомиться». Сказал, что ее приезд – это промысел Божий, благословил и остаться, и писать книгу.

В тот же вечер Надежда у него исповедалась. Старец был необыкновенно добр к ней, а в конце сказал: «Ты не погибла. Ты грешна, но дух у тебя истинно христианский».

Экзамены и маневры

Началось время ученичества у старца. Бесконечный восторг, неизъяснимая радость, чудная тишина – такими словами описывает Павлович первые месяцы общения со старцем. Иногда бывало так: «…с ним я действительно чувствую себя ребенком. Нет ни Москвы, ни моего писательства, ни страстной и злой моей молодости – есть только эта увешанная образами сияющая, душная келья и этот дивный мой отец, уже не «батюшка», а «дорогой мой отец».

А иногда приходилось по несколько часов или дней ждать приема. Иногда он делал вид, что не замечает, мог назвать другим именем, дать странное послушание – например, пройти зимним вечером до соседнего села по глухой дороге. Носить всегда платье с длинными рукавами, ничего не делать без спросу, читать книги только те, которые разрешит старец.

Отец Нектарий так и говорил, что это все «экзамены и маневры», а на возражения Надежды добавлял, что еще будут и переэкзаменовки. Послушанию он придавал огромное значение: «Без послушания человека охватывает порыв и как бы жар, а потом бывает расслабление, охлаждение и окоченение, и человек не может двинуться дальше. А в послушании сначала трудно – все время точка и запятая, а потом сглаживаются все остальные знаки препинания».

Однажды Надежда все-таки спросила, почему старец сказал написать ей, что для таких, как она, в Оптиной места нет, и он ответил: «Это были испытания! Если человеку действительно нужно, они его не остановят, он пройдет через все». Позднее она сама признавалась, что не понимала его уроков: «Я не понимала, что удары иногда наносит любящая рука чисто воспитательно. И это ошибочное представление мое стало источником многих моих страданий и отпадений от старца».  

Но были и просто минуты отдыха, когда никаких маневров не было и Надежда читала отцу Нектарию Пушкина, сказки – русские или братьев Гримм. По вечерам собирались посетители, читали Блока, Ходасевича, Шпенглера «Закат Европы», монографию о Татлине – художнике, новаторе русского авангардизма и конструктивизма.

Побеги от старца и возвращения

В то время, когда Надежда Павлович окормлялась у старца (1922–1923), монастырь Оптина пустынь официально был закрыт, но существовал под видом сельскохозяйственной артели. Весной 1923 года упразднили и сельхозартель, а старца Нектария арестовали.

Павлович помчалась в Москву за помощью к самой Крупской, под начальством которой она раньше работала в Наркомпросе. Старца удалось быстро освободить, его выпустили из заключения как родного дедушку Павлович, с указанием увезти в другой район, дальше от Оптиной. С 1923 до 1928 года, до своей смерти, старец прожил в селе Холмищи Брянской области.

После заключения отец Нектарий был в тяжелом душевном состоянии, и Надежда служила ему как дочь и сиделка. А когда состояние старца стало лучше, уехала по его благословению в Петроград. Очень бедствовала, материально и духовно, но старец не приглашал вернуться обратно, на письма отвечал сухо. И Надежда опять обиделась. Решила, что больше не вернется к нему никогда, ведь вот, она так страдает, а старцу вроде как все равно. Даже попрекнула о. Нектария своими «благодеяниями» и «жертвами» ему, и, как однажды, опять «пустилась во все тяжкие».

В 1925 году жизнь советской писательницы Павлович стала уже устоявшейся и размеренной: приличная зарплата, свое жилье, работа (она писала тогда детские книжки на современную тематику, одна из них, например, называлась «Большевик Том»), и вдруг старец снова позвал ее. Надежда не хотела ехать, но когда-то она давала ему слово, что будет послушной, приедет на его зов – и поехала. Зато с порога сказала, что приехала, просто чтобы «сдержать слово», а послушницей его она больше не будет никогда.

Условия жизни у старца в Холмищах были суровые, хозяин дома относился к отцу Нектарию с неприятием, а старец считал, что все надо терпеть: «Меня сюда привел Бог». Надежда берется помогать, пытается наладить быт: ведь старый человек безо всякой помощи… И постепенно возвращается к нему духовно, вновь становится ученицей старца.

Снова жизнь стала как в Оптиной: беседы на духовные темы, исповедь, молитва, а когда старец уставал, то говорили о литературе, она рассказывала о современной постановке обучения в вузах, о театре.

А в 1926 Павлович сбегает снова, опять не может выдержать испытаний, непростоты жизни рядом со святым. И опять возвращается в 1928-м, незадолго до его смерти. Принимает благословение, просит простить за все и слышит в ответ: «Ты всегда была моим ангелом».

«Ты внутри уже монахиня»

Еще до смерти старца Надежда спрашивала его, как же жить дальше, когда его не станет. Он ответил: «Работай, в работе незаметно пройдут годы». Павлович стала членом Союза советских писателей, переводчиком. Под псевдонимами писала в 1960-е годы в сборнике «Богословские труды». Ее сочинения «Победитель смерти» и жизнеописание святого Николая Японского выходили под авторством митрополита Антония (Мельникова). Сведений о ее жизни после смерти старца осталось немного. Она писала о своих духовных переживаниях только в стихах и изредка в своих воспоминаниях о близких людях.

В конце 1940-х годов в переписке с митрополитом Вениамином (Федченковым) Надежда Александровна спрашивала его совета о принятии монашества, а он, не поддерживая и не отвергая такой идеи, писал: «…а вы внутри уже монахиня». Тогда же митрополит Вениамин направлял к ней знакомых в «чадушки» и просил «повозиться с ними», то есть помочь духовно.

Помогала Павлович многим людям не только духовно, но и материально. В конце 1950-х годов она приняла большое участие в судьбе советского писателя Владимира Дудинцева. Тогда он попал в опалу, жить было не на что. Павлович не была знакома с ним, но просто позвонила и предложила помочь. Сама она, по воспоминаниям о ней других, жила весьма ограниченно, но умудрилась купить Дудинцеву, практически незнакомому человеку, дом в деревне, чтобы он мог вывозить своих четверых детей на лето.

Дудинцев рассказывал в одном из интервью, как однажды на собрании Союза писателей от него требовали выступить с осуждением Пастернака. Он же, наоборот, решил выступить со словами сочувствия поэту. Надежда Александровна Павлович сидела рядом и все собрание молилась мученику Трифону, чтобы он избавил писателя от тяжкого испытания. В результате до выступления Дудинцева на собрании не дошли.

В 60-70-е года Надежда Павлович жила в комнатке в арбатских переулках. Туда к ней часто приходили советские молодые люди из интеллигенции, ищущие, после осуждения сталинизма и оттепели, новые смыслы в жизни. Для кого-то из них она становилась духовной наставницей, крестной матерью. Нина Торопцева, в 60-е учившаяся в химическом институте, вспоминает ее как мудрую бабушку, которая ее наставляла и утешала.

Впоследствии Нина Торопцева стала супругой священника, возрождавшего Вознесенский монастырь в Тамбове. Нина Тимофеевна отмечает, что у Надежды Александровны было «удивительное качество души – покаяние». Сама Павлович так писала об этом в стихах:

Горький дар покаяния
Всех он слаще даров,
Пусть несет он молчание,
Став границею слов.

Пусть явил он ничтожество
Нашей меры земной
И грехов моих множество
Положил предо мной.

Даже самое белое
До конца не бело.
Все, что в жизни я сделала,
Не алмаз, а стекло.

Но приходит Спасающий
Не к Небесным Святым,
Этот Свет немерцающий
Сходит к людям простым.

И когда Он спускается
В скудный мир маеты,
То душа откликается
У последней черты.

На страницах истории

«Наденька, скажи мне: хочешь ли ты, чтобы мы положили тебя на страницы истории?» – однажды в Холмищах спросил отец Нектарий. Сначала Надежда решила, что он шутит, но отец Нектарий несколько раз повторил свой вопрос, уже строго и торжественно. «Я в вашей воле, батюшка», – только это смогла ответить она, недоумевая, что значит такое странное и высокое выражение.

На страницах истории писательница Павлович осталась. Часто про нее пишут, как в 1928 году она спасла архив Оптиной пустыни. Литературный музей, существовавший тогда в монастыре, закрывался в срочном порядке. На освобождение помещений дали неделю.

Надежда Александровна оказалась там тогда случайно и, увидев растерянного сотрудника, «не понимавшего ничего ни в Оптиной, ни в книжках», распорядилась брать все до последнего листика, описи делать было некогда. Доставали картонные ящики в магазинах и набивали их. В рукописном отделе оптинского музея была монастырская летопись, письма Гоголя, Толстого. Все, что собрали, вывезли на двадцати трех подводах в Ленинскую библиотеку.

В 70-е года, когда Оптина пребывала в страшном запустении (писатель Валерий Ганичев, побывавший в Оптиной в то время, писал, как его поразили навозные кучи, грязь, разрушенные храмы, остатки сломанной сельхозтехники: «пустынь, полная одиночества, разора, пустоты, мрака»), Надежда Павлович, уже пожилая, больная онкологией, терявшая зрение, занималась спасением Оптиной.

В монастыре находился филиал Козельского музея, его литературный отдел, но денег на реставрацию и приведение в порядок зданий катастрофически не хватало, – и Павлович переводила на это часть своих гонораров. Много сил было положено, чтобы выяснить, бывал ли в Оптиной Максим Горький, это придало бы большей значительности памятнику. Удалось выяснить – бывал, но документальных свидетельств об этом не сохранилось.

А когда в музее появилась идея показывать экскурсантам «домики Гоголя и Достоевского» (в действительности оба писателя посещали Оптину, но никаких домиков у них там не было), то Павлович изо всех сил отстаивала правду: «Я предпочитаю Оптину в развалинах, чем оскверненную ложью».

Павлович ходила и на прием к министру культуры Фурцевой, добивалась, чтобы бывшему монастырю дали статус памятника культуры и поставили на государственную охрану. Это удалось сделать в 1974-м, и началась реставрация.

А к 1980-му, году смерти Надежды Александровны, купола на Введенском храме были установлены, и на главном куполе водружен большой крест.

Иллюстрации Дмитрия ПЕТРОВА с использованием фотохроники РИА Новости

Запись Арбатская старушка, учительница покаяния: что помогло поэтессе Надежде Павлович не утонуть в духовной буре начала XX века и обрести веру   впервые появилась Милосердие.ru.