Закон что паутина: муха увязнет, а Соловей проскочит
В чрезвычайных ситуациях – а карантинные меры по всей стране, вызванные моровым поветрием, несомненно, на этой линии – свобода слова всегда и везде урезается.
Кричать: "Пожар" в переполненном театре не дозволяется никому.
Ибо законы распространения паники таковы, что народ вдруг превращается в обезумевшее стадо, привести которое в чувство можно только крайними средствами. Если есть еще кому эти средства применять.
Паникер – это огонь, брошенный в солому.
Поэтому в видах сохранения контроля над ситуацией в этой области нет и не может быть свободы слова. Теперь подавление этой свободы называется "борьба с распространением фейковых новостей о короновирусе", прежде это называлось "борьба с паническими слухами". За свободу слова иногда даже на месте прописывали девять грамм.
Пока, слава Богу, до этого не дошло, но СК бдит.
В провинции широким размахом отслеживают случаи, проходящие по категории "Одна гражданка говорила" (вар.: "Одна бабка сказала"), гражданок, а равно бабок обоего пола вычисляют и пока что штрафуют.
Впрочем, бабки особо и не упорствуют в своем желании нести слово правды, а понимая, что здесь вам не тут, усиленно каются.
"20-летняя студентка из Усольского р-на Иркустской обл. рассказала, что количество заразившихся превышает 30 человек и эти данные скрывают от общественности. В отношении нее ведется административное расследование. Девушка принесла извинения за необдуманный поступок".
Полиция города Краснотурьинск Свердловской области задержала мужчину по прозвищу Лещ, ранее судимого за насильственные действия сексуального характера. Из мест лишения свободы Лещ мужчина освободился в июне 2013 года.
С видом хорошо информированного специалиста он пугал всплеском количества заболевших среди жителей родного города, а также Карпинска и Североуральска.
Живописное покаяние Леща прилагается.
И так далее и тому подобное. То есть люди простые и некнижные легко берутся органами на заметку и каются. Сложнее с элитой нашего общества.
Проф. В. Д. Соловей, известный тем, что врет, как дышит, не изменил этой своей склонности и в нынешнее время. После того, как его рассказ на "Эхе Москвы" о тысячах жертв и сотнях тысячах зараженных – полученных, как всегда у профессора, от самых высокопоставленных неназываемых источников, привлек внимание органов, и материал был снят, Соловей не раскаялся, но обиделся и призвал всех как можно более широко тиражировать его сообщение.
Затем он поехал с гастролями по провинции и в Костроме, рассказал, в частности, что "Среднее европейское домохозяйство имеет запас продуктов питания, который позволяет прожить до 2,5 лет. У нас запас хорошо если на два месяца", вернулся к любимой теме – "Число жертв страшное, во всем виновата власть, но уже осенью она падет и всем надо готовиться к освобождению".
Реакция Роскомнадзора и СК была ожидаемая – "Солнышко светит, Соловей поет, все в порядке".
Да и "Эхо" если сбавило тон, то весьма относительно.
Последний смелым материалом было выступление народной учительницы Т. Н. Эйдельман, рассказавшей об эпидемии сибирской язвы в Свердловске в 1979 г. (из всех версий учительница безоговорочно принимает только версию советского бактериологического оружия), и завершившей свой рассказ словами: "Наверное, через двадцать лет так же будут рассказывать о сегодняшних событиях. Так вот и будем брести от одной эпидемии к другой…".
То есть, согласно Эйдельман, в 1979 г. несомненно, советский ВПК устроил беду, а через двадцать лет то же самое расскажут о 2020 г.
Что расскажут: что COVID-19 это что-то вроде "Новичка"? – из логики текста другого не следует. Впрочем, поскольку прямых обвинений нет, говоря на журналистском жаргоне, "задница прикрыта" – этим московская учительница выгодно отличается от простодушного уральского Леща, то и претензий нет.
Ибо толстые – толще некуда – намеки к делу не подошьешь.
Но при этом отмечается закономерность.
Если сеет панику "одна гражданка" из Мухосранска, даже и с весьма малой аудиторией, то карающий меч падает немедленно.
Если тем же занимается столичный человек с хорошим лицом и хорошими связями, тогда обладатель меча ничего не слышит и ничего не не видит. Такой откровенно наглой сословности применительно к сеянию паники раньше не было. Либо карали всех – от подлого смерда до высокородного, -- либо не карали никого.
В 1916 г. свобода слова в воюющей России была такой, что французский посол в Петрограде Морис Палеолог поражался – да как же так можно, у нас-то в Париже не забалуешь. То есть сверху донизу можно было нести, что угодно. Сплошное "Эхо Петрограда".
В 1941 г. свободы слова в СССР не было вовсе (как, впрочем, и в других воюющих державах), но ее не было для всех. Кара за длинный язык в равной степени ожидала хоть рядового колхозника и красноармейца, хоть генерала или члена ЦК ВКП)б) – представим себе, что в жанре проф. Соловья по радио Москвы осенью 1941 г. выступает какой-нибудь проф. Воробей.
У нас же сословность не только в смысле экономическом и просто уголовном, но и в смысле политическом. Попади в обойму – и говори, что хочешь. Закон будет безмолвствовать, ибо ты не какой-то слесарь с шиномонтажа, а знатный человек.
Но такая сословность наводит на разные нехорошие мысли.
Личности такого типа, как правило, имеют богатый и сложный послужной список, включающий в себя разные интегральные ходы по линии АП РФ. Что вызывает сильные подозрения. Не в смысле конкретной работы на МВД или ФСБ – это было бы грубо, но в смысле гораздо более возвышенном. Утонченности внутренней политики, понимаешь.
Это объясняло бы чудесную заговоренность персонажей, которым все нипочем и ничего их не берет – не то, что "одних гражданок".
Но тогда вопрос таков – эти герои, имеющие прикрытый тыл, они сами от себя, получили когда-то давно охранную грамоту и с тех пор куролесят, или не совсем от себя, а по-прежнему являются инструментом тонких верхушечных интриг?
Тогда, конечно, интересно, инструментом в чьих руках и как далеко высокопоставленный пользователь говорящими орудиями готов пойти в раскачивании ситуации.
Максим Соколов