«Не могу простить...». В концлагере стал жертвой чудовищных экспериментов
Анатолий Исаченков десятилетним попал в концлагерь на Смоленщине.
С виду ему не дашь его 89 лет: бодрый, подтянутый, с выправкой и цепким взглядом – недаром четверть века носил милицейские погоны. Ребёнком в военные годы он был узником концлагеря на Смоленщине. Стал жертвой бесчеловечных экспериментов, пережил такое, что в кошмарном сне не приснится, но выжил и остался непокорённым. Сегодня Анатолий Исаченков открыто говорит о пережитом, чтобы такое никогда не повторилось. О том, чего нельзя ни забыть, ни простить.
Предатели хуже фашистов
22 июня 1941 года в деревню Берёзкино Смоленской области, где девятилетний Толя Исаченков жил вместе с родителями, братом и сёстрами, прискакал на лошади паренёк – нарочный из сельсовета – и прокричал, что началась война. А чуть позже все жители собрались у конторы и слушали по громкоговорителю объявление о нападении фашистов на Советский Союз. Молодёжь после выпускного вечера побежала в военкомат – записываться на фронт. Отец тоже сразу ушёл воевать. А через два месяца в деревню пришли фашисты.
– Немцы оккупировали деревню. Стали грабить, отбирать вещи, живность, – вспоминает Анатолий Исаченков. – Особенно зверствовал полицай Хутулев по кличке Хутуль, хорошо знавший немецкий язык. Со своими подручными отбирал у людей всё, что могло пригодиться захватчикам. Два подростка-партизана, близнецы из нашей деревни, пришли к матери за хлебом, а кто-то ему донёс. Парни спрятались в зароде сена. Он пошёл и лично их расстрелял...
Молодых парней и девушек, в том числе Дусю, старшую сестру Толи, полицай Хутуль отправил в Германию. Отомстил семье своего бывшего товарища. На фронте Хутулев, когда роту окружили немцы, предложил Дмитрию (отцу Толи) перейти на сторону врага. Отец наотрез отказался и продолжал сражаться, а Хутуль вернулся в Берёзкино и стал сотрудничать с фашистами. Об этом Анатолию в 1944-м поведал отец, вернувшийся с фронта инвалидом после ранения.
Кстати, после окончания войны предатель Хутуль бежал в Ленинград с семьёй, но ему не удалось уйти от расплаты. Его задержали, судили, приговорили к высшей мере наказания. Сестра Толи и односельчанин Коля в 1945-м вернулись из Германии. Там их заставляли работать на секретном объекте, где подвергали радиоактивному облучению. Сестра умерла через два месяца после возвращения, а Николай – через год...
В душегубке
– Есть было нечего, мы с мамой по деревням ходили и кусочки хлеба собирали, – продолжает Анатолий Дмитриевич. – Доходили аж до польской границы, до Львова. Во Львове нас и забрали в 1942 году. Попросились в одну хату на ночлег. Здоровенный мужчина впустил и сразу нас толкнул в подвал, а там уже было много народу. Люди стонали, многие были избиты. Продержали нас с мамой там две недели. Били, допрашивали, мол, признавайтесь, что вы партизанские разведчики. Били так, что память отбивали. Ничего не добились и сдали в гестапо.
Гестаповцы нас загрузили в три машины-душегубки. Назывались они так потому, что кузов у них был покрыт металлом, внутрь выведена выхлопная труба от двигателя, и, когда двигатель работал, люди умирали от угарного газа. Посадили нас в эту душегубку, стали мы прощаться. Мама прижала меня к себе, плачет, целует. Все вокруг тоже плачут... Машина тронулась. Но почему-то газовую трубу в тот раз не включили. Привезли нас обратно – в концентрационный лагерь возле города Рославль Смоленской области.
Враг хорошим не бывает
– Концлагерь был очень большой. В нём находились военнопленные, гражданские, партизаны, подпольщики, женщины и дети. Взрослых отправляли на лесоповал, а мы, дети, работали внутри лагеря: вывозили все нечистоты из уборных. По утрам собирали умерших, грузили – зимой на сани, а летом на телегу, вывозили в ров, а немцы потом бульдозером закапывали.
По лагерю ходить шагом запрещалось, только бегом. Если надзиратель увидит, что ты идёшь шагом, то получишь плетью, да ещё в карцер могут посадить. Карцер – яма, обнесённая досками, а в яме холодная вода по колено... Однажды запрягли нас, мальчишек и девчонок, человек двенадцать, в телегу и погнали за водой. Я силы потерял, упал. Два немца-конвоира остановили телегу. Один немец с автоматом подходит ко мне. Ну, думаю, мне хана... Он меня поднял, погладил по голове, достал шоколадку и дал мне. Вытащил из кармана портмоне, достал фотографию и показывает: мол, у меня три киндера, воевать насильно заставили. Лямки с меня снял и знаками показал: держись за телегу и иди рядом. Того немца я на второй день уже не видел: скорее всего, его свои же расстреляли.
У меня часто спрашивают, на войне были немцы хорошие или плохие? Я скажу откровенно: хороших врагов не было. Если тот, который меня не расстрелял, хороший, то почему он пошёл на чужую землю? Кто его сюда звал?
Я провёл в лагере полтора года. Освободили нас 22 сентября 1943 года советские войска. Фашисты, когда поняли, что наши наступают и им несдобровать, стали заметать следы своих преступлений. Половину заключённых угнали куда-то, а половину не успели. Тогда подняли бомбовоз и стали бомбить лагерь, чтобы стереть его с лица земли. При бомбёжке я получил тяжёлое ранение. Мне почти полностью оторвало кисть левой руки и ранило в локоть, рука была разворочана.
Истощённого, истекающего кровью мальчика подобрали советские солдаты, которые освобождали лагерь, отправили в военный полевой госпиталь. Лечили восемь месяцев и руку спасли. Мама тоже выжила и забрала Толю домой.
Непокорённый
Долгие годы Анатолий Исаченков молчал о том, что в фашистском концлагере стал жертвой чудовищных «медицинских» экспериментов, которые лишили его способности иметь детей. Спустя восемь десятилетий он открыто говорит об этом, чтобы люди знали и помнили о зверствах фашистов.
– В концлагере над детьми фашисты не просто издевались, а проводили над нами изуверские опыты. Закачивали в шприц какую-то дрянь и вводили нам, детям, в половые органы, чтобы от нас не было потомства. – Анатолий Дмитриевич еле сдерживает рыдание, но, справившись с комом в горле, продолжает. – Меня всего искалечили... Из девчонок, подвергшихся этим опытам, выживали одна-две из десяти, остальные умирали в мучениях от жуткой боли! Многие мальчишки тоже умирали. Не знаю, как я выжил, но остался на всю жизнь калекой...
Страшные пытки могли бы сломать ему жизнь. Но молодой парень остался непокорённым. Добился, чтобы его, несмотря на израненную руку, взяли служить в армию, стал военным строителем. В декабре 1954 года был направлен в Красноярск-26 (ныне Железногорск). Здесь участвовал в строительстве объектов в шахте – подгорной части будущего ГХК. После демобилизации стал работать шофёром – сначала в милиции, а затем на автотранспортном предприятии. Несколько лет водил городские автобусы 1-го и 4-го маршрута, заказной автобус до красноярского железнодорожного вокзала. Окончил вечернюю школу-десятилетку и 25 лет служил в милиции, ушёл в отставку в звании капитана.
«Моя Валюша»
Анатолий женился на женщине с ребёнком, жене всё рассказал о себе без утайки. Прожил с ней восемь лет, но она попросила развод из-за того, что Анатолий не мог иметь детей. Он, как мог, уговаривал её сохранить семью. Предлагал: «Давай возьмем ребёночка из детдома, или роди, а я дам ребёнку свою фамилию и воспитаю, как родного». Она отказалась, и они развелись.
Прошло время, и Анатолий нашёл свою вторую половинку, Валентину. Работая в милиции, однажды приехал на вызов плачущей молодой женщины, которую с маленьким ребёнком муж-дебошир со свекровью не пускали в квартиру. Анатолий вмешался и поставил домашнего тирана на место. Помогал Вале и дальше и сам не заметил, как влюбился. Валентина с мужем развелась и стала любимой и любящей женой Анатолия. Он ласково называет супругу Валюшей. Вместе они 44 года. Воспитали сына Валентины Петровны от предыдущего брака.
«Благодаря моей Валюше я живу!» – говорит Анатолий Дмитриевич. И этим всё сказано.