Покалеченный войной и православными активистами: история Вадима Сидура
Сегодня в музее Вадима Сидура открывается большая персональная выставка "Война и мир Вадима Сидура". Прошлым летом о художнике узнали даже те, кто искусством не интересуется в принципе. Правда, повод был печальный: группа радикальных православных активистов во главе с Дмитрием Энтео атаковали работы Сидура на выставке "Скульптуры, которых мы не видим" в Манеже. Под горячую руку попали изваяния и линогравюры с изображением Иисуса Христа и Богоматери. Группировка, однако, сразу объяснила, что они не нападали, а защищали — Всевышнего от оскорблений. Пока суд разбирается, кто виноват, Лайф рассказывает о творческом пути Сидура.
Опылённый войной
18-летним подростком Вадим Сидур командовал пулемётным расчётом на 3-м Украинском фронте. Младший лейтенант освобождал родной Днепропетровск, но на месте своего дома обнаружил лишь пепелище. Два года спустя под Кривым Рогом Сидур получил разрывную пулю в лицо и спасло его только Чудо, а также самоотверженность незнакомой девушки и её матери, которые подобрали и отвезли юношу с "кровавым мясом вместо лица" в госпиталь.
Война навсегда осталась с Сидуром, как физически — в виде осколка в челюсти, так и духовно. Художник и до фронта был человеком тонким, размышляющим, страдающим (писал в дневнике, что впервые мучительно осознал свою смертность в шесть лет, а серьёзно задумался о "вечных вопросах" уже в 15 лет), но после и вовсе не знал покоя.
"Казалось бы, после этого невообразимого кошмара не могло быть покоя вообще, а уж счастья бытия — тем более. Но никогда больше потом я столь остро не испытывал этой пресловутой радости жизни, так это было невероятно и не правдоподобно, такое это было Чудо из Чудес — уцелеть в мясорубке войны"
Но Чудо всегда было в ореоле кошмара, поэтому Сидур не праздновал День победы. Для него в войне нет победителей, война по определению — великое страдание и насилие над человечеством. Поэтому Сидур не любил ленту "Белорусский вокзал", где герои вспоминают фронтовые годы, как лучший отрезок жизни с друзьями-товарищами и подвигами. Война — это великая беда человеческая.
Партия не терпит униженных и оскорблённых
В 1953 году Сидур заканчивает академию им. Строганова по направлению "монументальная скульптура". И начинает ваять скульптуры, которые максимально далеки от понятия "монументальные". Пока по всей стране возводили грандиозные памятнику солдату-победителю, Сидур обратился к проигравшим — а по его мнению, проиграли в этой войне все. Из-под руки скульптора выходят искалеченные, изуродованные, разорванные фигуры. В некоторых и не сразу узнаешь человека. У многих скульптур вместо головы маска — память о страшных днях в госпитале, когда по коридорам бродили несчастные с пластмассовыми или картонными лицами вместо своих собственных.
Пластические приёмы Сидура были далеки от признанных современников: обобщённость формы, абстрагирование. Человек у него превращается в безличную геометризованную фигуру — ведь на войне человеческая жизнь ничего не стоит, людей не берегли, так, деталь от большого механизма.
Конечно, такое видение войны партии не нравилось. В 1962 году Сидур, хоть и не участвовал в знаменитой выставке в Манеже, разнесённой в пух и прах Хрущёвым, попал под общую гребёнку и был отнесён к числу неугодных формалистов.
Сидур не спорил. Внешняя цензура не имела для него особого значения. Главным было не идти на поводу у цензуры внутренний. А он не боялся и шёл на на риск быть непонятым, непризнанным и даже гонимым.
Уход в подполье
После немилости партии Сидур уходит в подполье — в буквальном смысле. Ему, как инвалиду II группы, выделили 100-метровый подвал-мастерскую на Комсомольском проспекте. Убежище творца становится обязательным пунктом программы видных иностранных гостей столицы. Заглянул как-то в подвал немецкий славянист и историк советской культуры Карл Аймермахер. Сидур впоследствии сказал, что профессор стал первым немцем, которого он увидел не сквозь прицел автомата. И этот немец, с первого взгляда оценив масштаб творчества художника, начал активно помогать Сидуру.
Аймермахер организовал более 20 выставок Сидура в Германии и Швейцарии, издавал каталоги и покупал художнику лекарства (в 36 лет у Сидура случился инфаркт). Стараниями учёного в Германии собрали средства на установку скульптур Сидура — в Западном Берлине появилась "Треблинка" (Сидур говорил, что всегда мечтал увидеть эту работу вне стен мастерской, "больше мне ничего не надо), "Памятник погибшим от любви" поставил в Оффенбурге.
Гроб-арт
Сострадание Сидура к человечеству увеличивалось с каждым годом. Он методично ведёт дневник, где каждый день обновляются сводки — здесь произошла катастрофа, там убили, совершили налёт. В центре модели мира художника всегда стоял человек, "мир без человека мне не интересен" — говорил Сидур.
Сострадание художника распространяется и на окружающий мир. В позднем периоде своего творчества основным рабочим материалом для Сидура становятся железный хлам, старые ненужные вещи, которые он находит на помойках. Из них художник делает причудливые авангардные скульптуры — "Гроб-мужчину, "Гроб-женщину"... Об этом периоде Сидур пишет стихотворение:
"Старые ржавые железные лопаты / Собранные мной на свалках мусора / Напоминают большие осенние листья / Похожие на человеческие лица / Несчастные в своей ненужности"
В работах Сидура — боль, крик, предостережение, жалость, но в них же и сострадание, нежность, любовь.
Вера и предназначение
В своей книге "Памятник современному состоянию: миф" (записки и размышления о об окружающей действительности) Сидур вспоминал, как на него, школьника, произвела огромное впечатление переплавка колоколов:
"ПЕРЕЛЬЁМ КОЛОКОЛА В ТРАКТОРА! Церковь находилась рядом с базаром, почти напротив нашей школы. Большой толпы не было. Почему-то не помню звука, с которым колокола ударялись о землю. Осталось только ощущение жутковатости святотатства, хотя было ясно, что ТАК НАДО. Церковь продолжала работать и без колоколов. Когда я учился во втором или третьем классе, я зашёл внутрь церкви и остановился. Церковь была полна. Вместо свечей горели лучинки. Старухи зашипели, чтобы снял шапку. На следующей день учительница сказала с укором, что некоторые ученики ходят в церковь...".
Хотя во взрослом возрасте Сидур называл себя "атеистом, верующим в Христа — сына человека". Скульптор не верил в бессмертие и даже считал , что зло распространяется именно из-за того, что люди не понимают своей смертности и не ценят земное время.
К библейским сюжетам, за свободную интерпретацию которых на его работы и напали радикальные православные активисты, Сидур обратился к концу 60-х. Надо понимать, что художник-атеист воспринимал Библию, как "энциклопедию" проблем человеческих, написанную наиболее понятным для людей языком.
Ему также был близок и христианский гуманизм: "Видимо, необходимо наконец самому себе ответить на вопрос о значении религиозного начала в том, что составляет внутреннее содержание в моей работе. Под религиозным … я понимаю христианские заповеди, ибо до сих пор люди не смогли сформулировать ничего более человечного".
Сидур часто ловил себя на мысли, что не помнит, как создавал ту или иную работу. В такие моменты он чувствовал себя орудием в руках высшей силы и сам с удивлением смотрел на своё творение.
Религиозное начало в своём искусстве Сидур осознал не сразу. Многие годы он мучительно пытался понять, зачем творит: "Всю ночь мне снилось / Самое важное / Единственное / Объясняющее / Зачем жил / Почему родился / Я наслаждался / Ясностью и простотой / Истины / Проснулся / Ничего не мог вспомнить / Понял / Больше никогда не узнаю / Смысла / Прожитой мной жизни".
Но в конце концов прозрение наступило:
"Я раздавлен / Непомерной тяжестью ответственности / Никем на меня не возложенной / Ничего не могу предложить человечеству / Для спасения / Остаётся застыть / Превратиться в бронзовую скульптуру / И стать навсегда / Безмолвным / Взывающим".
Выставка "Война и мир Вадима Сидура" продлится до 4 сентября.