Старый Доктор, его дети и газовая камера. История Януша Корчака, самого лучшего человека
Янушу Корчаку несколько раз предлагали спастись, но он отправился в газовую камеру вместе со своими воспитанниками. А разве он мог иначе?
Эшелоны в Треблинку — лагерь смерти — отправляли с Гданьского вокзала. В тот день фашисты приказали жителям привокзальной площади выйти и встать у своих домов. Они стояли и смотрели, как брели из Варшавского гетто люди, измученные издевательствами, голодом, холодом и болезнями. Это была толпа живых мертвецов. Многие из них рыдали и громко молились.
Пешеходный мост, связывавший две части ТреблинкаИ вдруг — так рассказывали потом в Варшаве — на площадь вышла стройная колонна детей, их было двести, даже больше. Умытые, причесанные, опрятно одетые они шли по четверо в каждом ряду, шагали в ногу и пели свою любимую походную:
— Пусть буря бушует, мы не отступим!..
Над колонной развевалось детское знамя — золотой клевер на зеленом поле. Впереди шел знаменитый Старый Доктор Януш Корчак. Он вел за руки самых маленьких, девочку и мальчика. Пройдет тридцать лет, и поэт Александр Галич напишет про это поэму:
Мы проходим по трое, рядами,Сквозь кордон эсэсовских ворон…Дальше начинается преданье,Дальше мы выходим на перрон.И бежит за мною переводчик,Робко прикасается к плечу, —
«Вам разрешено остаться, Корчак», —Если верить сказке, я молчу,К поезду, к чугунному парому,Я веду детей, как на урок,Надо вдоль вагонов по перрону,Вдоль, а мы шагаем поперек.
Рваными ботинками бряцая,Мы идем не вдоль, а поперек,И берут, смешавшись, полицаиКожаной рукой под козырек.
И стихает плач в аду вагонном,И над всей прощальной маятойПламенем на знамени зеленомКлевер, клевер, клевер золотой.
Может, в жизни было по‑другому,Только эта сказка вам не врет,К своему последнему вагону,К своему чистилищу-вагону,К пахнущему хлоркою вагонуС песнею подходит «Дом сирот».
Старый доктор уезжает с детьми
Но это не сказка — Корчаку несколько раз предлагали остаться, он легко мог избежать газовой камеры. И даже в это страшное утро — мог. За отправкой детей наблюдал лично комендант, и он видел эту колонну марширующих детей.
— Это еще что? Кто это? — спросил он.
— «Дом сирот» Януша Корчака, господин комендант, — ответили ему.
— Корчак, Корчак… Знакомое имя…
Знакомое имя занозой сидело в фашистской голове, мешало сосредоточиться, не давало думать о другом. «Корчак, Корчак…» Детей уже погрузили в поезд, и комендант вспомнил: конечно!
Людоед тоже был когда-то ребенком, и воспоминание об этом ребенке заставило его рысью подбежать к вагону. Комендант приглашающее махнул Корчаку, и Старый Доктор свесился к нему из вагонной двери.
— Слушайте, я вас вспомнил! — комендант расплылся в улыбке. Он чувствовал легкую эйфорию от встречи с известным человеком. — Это же вы написали ту книжку, «Банкротство маленького Джека»?
— Я, — согласился Корчак. — А это имеет отношение к эшелону?
— Да просто я в детстве ее читал, классная книжка, — сказал комендант. И добавил решительно: — Вы можете остаться, Доктор.
— А дети? — спросил Корчак.
— Детям придется поехать.
— Тогда и я поеду, — Корчак спокойно закрыл дверь вагона изнутри.
Генирик отменяет деньги
…Гольдшмиты были почтенной еврейской семьей: дед был доктором и всю жизнь писал на иврите статьи в газету «Проповедник», отец — адвокатом, он писал интересные научные работы. А у сына не оставалось других вариантов — сын был вундеркиндом. В Варшаве такие семьи веками стояли, держась своих еврейских корней, но Гольдшмиты были яркими польскими патриотами. Своему сыну, Хиршему, они дали второе имя, польское — Генрик. Этим именем его и называли. И учился он в русской школе.
Кадр из фильма «Януш Корчак»Дома, в семье, Генрику было очень хорошо, а вот за порог хоть не выходи. Пещерный антисемитизм, постоянные насмешки соседей, добрых католиков. В гимназии злющие, измотанные учителя. Мальчику не повезло. Все педагогические приемы его учителей сводились к ору, розгам и чуть что — линейкам по голове и рукам. Совсем маленьким ребенком он уже увидел, что мир мог быть и получше, и решил его изменить. Он решил, что всем людям в мире надо просто взять и выбросить деньги. Что потом делать, без денег, Генрик не знал, но ему хотелось разрешить эту вызывающе трудную задачу: «…Чтобы не стало детей грязных, оборванных и голодных, с которыми мне не разрешается играть во дворе». Отец качал головой, называл мальчика растяпой, олухом, а иной раз и ослом. Бабушка давала изюм и говорила уважительно и ласково: «Философ».
«…Они были правы. Поровну. Пятьдесят на пятьдесят. Бабуня и папа».
Генрик кормит семью
Потом плохо стало и дома. После сильного нервного приступа отец Генрика тяжело заболел. Врачи пытались лечить его психическое расстройство, поместили в дорогую клинику. Денег в семье скоро совсем не стало, пришлось продать антикварную мебель, фарфор, картины. В пятнадцать лет Генрик пошел работать, чтобы прокормить мать и сестренку. Зарабатывал он частными уроками и очень скоро стал блестящим репетитором, просто нарасхват. У парня обнаружился талант педагога. Самый скучный предмет он преподавал так, что ученики слушали его, раскрыв рот. И — Генрик никогда не кричал, не злился, не оскорблял. Человеческое достоинство ребенка было для него священным. И, кстати, до конца жизни его поражало требование «уважать старость». А почему, собственно, не «уважать детство»?
«Давайте потребуем уважения для сияющих глаз, гладких лбов, юной энергии и доверчивости. Почему потухшие глаза, морщины, неопрятные седые волосы или усталое безразличие вызывают большее уважение?».
Можно ли уважать людей только за их возраст? да 0% нет 0%
Генрику было 18 лет, когда его отец умер — внезапно, в одно мгновение. Потом его долго мучил страх, что он «сын сумасшедшего, а это наследственная болезнь».
Генрик становится писателем и доктором
В 18 лет Генрик опубликовал в газете статью, которая вызвала в учительском и родительском сообществе Варшавы настоящую бурую. Статья называлась «Гордиев узел», и в ней автор, не миндальничая, спрашивал родителей, когда они наконец-то научатся думать и поймут, что главное в жизни — не наряды и развлечения, а дети. Хватит перекладывать воспитание и образование своих детей на нянек и репетиторов, опомнитесь уже!
Кадр из фильма «Януш Корчак»Редактор газеты, потрясенный читательской реакцией и писательским талантом Генрика, предложил ему вести постоянную колонку. А Генрик после этого блистательного педагогического и журналистского старта поступил на медицинский факультет Варшавского университета.
«Я буду не писателем, а врачом. Литература — всего лишь слова, а медицина — это дела».
Но он не переставал писать, и именно его писательский псевдоним Януш Корчак вписан в вечность золотыми буквами.
Так он и жил, один в двух ипостасях: студент-медик Хенрик Гольдшмит и педагог-писатель Януш Корчак. И в каждой был очень хорош. И человек он был хоть куда. В те годы улицы Варшавы были полны маленьких оборвышей, и многие из них издалека узнавали доброго студента, который всегда был готов отдать им последний грош.
Доктор Генрик не сколачивает состояние
В 1905 году началась русско-японская война, Генрик выпустился из университета и его сразу призвали служить на Дальний Восток. Он служил в военном поезде, выхаживал раненых и, как многие говорили, умел лечить даже добрым словом. Пока Генрик служил, в Варшаве как на дрожжах росла его писательская слава. Через год он вернулся, удивился, что стал известным писателем, и продолжил стажировку в Еврейской больнице. Больница жила на средства благотворителей, и туда брали всех детей, любого вероисповедания. Про Генрика говорили, что у него волшебные руки: прохладные, если у ребенка был жар, и теплые, если ребенка знобило. Скоро он стал одним из самых востребованных докторов в Варшаве и мог бы сколотить врачебной практикой недурное состояние. Но на все гонорары от частной практики он покупал лекарства для бедных детей.
Кадр из фильма «Януш Корчак»Лето Генрик проводил в детском лагере, это он любил больше всего. Он ввел самоуправление, учредил детские товарищеские суды. После одного такого лета он написал веселую книжку «Юзьки, Яськи и Франки».
«Скажите, еврейские дети отличаются таки от польских?» — спрашивали у него потом. А он говорил, что все дети смеются и плачут совершенно одинаково.
Старый Доктор открывает «Дом сирот»
Корчак много ездил по Европе, смотрел, как устроены сиротские приюты и заведения для малолетних преступников. Он видел, что все делают всё не так, он хотел создать такое место, где любой ребенок был бы защищен от несправедливости. В 1910 году Корчак оставил врачебную практику и стал директором приюта, из которого потом вырос его знаменитый «Дом сирот». Жизнь в «Доме» строилась по законам, которые после перенял Макаренко: самоуправление, детский товарищеский суд, старшие дети присматривают за младшими.
Слава о «Доме Сирот» побежала по всей Европе, к Корчаку на стажировку приезжали молодые педагоги и врачи. В эти годы он пережил большую личную беду: заразился тифом в военном госпитале. Мать потребовала, чтобы его перевезли к ней домой. Когда Корчак очнулся, он узнал, что мать заразилась от него и умерла.
Он долго выходил из депрессии, и написал в это время свои лучшие книги: про короля Матиуша, про маленького Джека.
В книжке про Матиуша был такой персонаж — Старый Доктор. Матиуш хотел сделать мир справедливым и добрым, без бедности, зла и насилия — но получалось у него плохо, и только Старый Доктор все понимал и любил одинокого и запутавшегося мальчика.
И когда Корчаку предложили вести на радио свои передачи, он взял псевдоним Старый Доктор. В сорок лет он был уже лысым, бородатым, с мудрым стариковским взглядом слеповатых глаз.
Эти программы слушала вся Польша. Старый Доктор рассказывал сказки, разговаривал со слушателями, отвечал на вопросы. Его все обожали. Он был, пожалуй, самым уважаемым человеком в стране: его все время приглашали экспертом в разные советы по опеке и сиротству, он выпускал детскую газету, где репортерами были дети, а редакторами — подростки, и он выпустил книгу «Право ребенка на уважение», когда ООН еще и не снилась «Декларация прав ребенка».
Со всеми слабостями и страхами — например, Корчак считал что он, «сын сумасшедшего», не имеет права на семью и детей — это был великий человек. Таких один на миллион, а то и меньше.
Старый Доктор пытается жить
Потом в Польше настали плохие времена. Правительство страны упразднило закон, который давал евреям, украинцам и русским равные права с поляками. Старого Доктора уволили со всех его высоких должностей, передачи по радио тоже отменили. У него остался только «Дом Сирот». А в 1939 году началась война. Город был в огне и дыму, быстро кончилась вся еда. То там, то здесь на улицах можно было увидеть Старого Доктора — он перевязывал раненых, уводил с собой потерявшихся детей. Потом началась оккупация. Интеллигентнейший Корчак ходил по домам, и даже не просил, а требовал:
«Отдайте вашу еду детям, все равно фашистам достанется!».
Через год «Дом Сирот» перевели в еврейское гетто. Пока было можно, Старый доктор, опираясь на палку, выбирался в город добывать детям еду, а в остальное время лечил, учил… Все как всегда. Много хороших людей тогда ему помогало, а однажды, в канун Хануки к «Дому» подъехал мусоровоз, под мусором были спрятаны подарки для детей. «Надо пытаться жить, надо жить… хоть как-то!» — повторял Корчак.
Кадр из фильма «Януш Корчак»Даже в гетто его дети всегда были умыты и опрятно одеты. Они продолжали учиться и жить по справедливым законам Детской Республики.
Скоро по Варшаве поползли слухи об Освенициме, о лагерях смерти, о газовых камерах. Подпольщики хотели спасти Старого Доктора, главное национальное достояние Польши. Для него приготовили надежное убежище в городе. Один друг Корчака пробрался в гетто, принес поддельное удостоверение личности — надо бежать, и немедленно! Потом этот друг вспоминал:
«Он посмотрел на меня так, будто я предложил ему совершить предательство или украсть».
Старый Доктор встает впереди колонны
Никто их ни о чем не предупреждал. 6 августа 1942 года «Дом сирот» жил, как обычно.
А ведь накануне Адам Черняков, председатель самоуправления гетто пытался договориться с нацистами: «не троньте хотя бы детей!» Когда нацисты отказали в этой просьбе, он принял яд.
Итак, было обычное утро. Дети озавтракали, дежурные уже домывали посуду. Вдруг раздался крик:
— Все евреи на выход!
Доктор Корчак и воспитатели переглянулись — вот и все. Воспитатели ведь сами когда-то росли в «Доме сирот», они знали, что останутся с детьми, и знали, что делать. Кто-то из них принес знамя маленького короля Матиуша: золотой клевер на зеленом поле. Узнать бы, что сказал Корчак детям! Что-то такое, после чего они спокойно построились в колонну и — выше головы — пошли в свой самый последний поход.
Люди, которые стояли в тот день у своих домов, говорили: рыдали даже камни мостовой.
… Потом эти же самые люди в утешение себе придумали историю, которую рассказывали своим детям, а те — своим: мол, Старый доктор отцепил вагон, все ребята и воспитатели спаслись, потомих спрятали в надежном месте. Доктор потом еще долго ходил по Польше — в каком доме хорошие люди живут — в тот стучит, а в каком плохие — тот стороной обходит.
А в Треблинке, на месте лагеря смерти немедленного уничтожения, стоит сейчас памятник Строму Доктору и его детям, убитым фашистами в газовых камерах. Это простой камень, на нем написано: «Януш Корчак и дети».