Причина возникновения веры
Продолжение.
От чего и почему, человеку понадобилась вера в иррациональное, о том написано предостаточно книг. Рассмотрены, кажется, все аспекты человеческого бытия и, поскольку оно многогранно, следует согласиться, что любое более или менее вразумительное описание, отражает какую-то сторону этого вопроса. В этой главе я не стану излагать существующие взгляды на происхождение веры, замечу только, что религиозно-мистические воззрения, в отличие от остальных, тем более научных, складываются в глубинах души человека и являются сугубо личностными взглядами.
Строго говоря, ставить так вопрос, значит предполагать, что когда-то человек имел атеистическое сознание, и только потом появились «причины» возникновения веры.
На самом деле археология и полиография говорит о том, что и сто и двести тысяч лет тому назад, человеку было свойственно творческое вдохновение. Трудно себе представить творческий процесс чисто рассудочным, без эмоционального напряжения.
Творчество предполагает переживание самого процесса, и личностное отношение к нему. Так что вера появилась, судя по всему, одновременно с человеком. К сожалению, до нас дошли только монументальные произведения тех эпох, но нужно полагать, что в основе их было и словотворчество, внушение и самовнушение, гипнотическое воздействие и озарения. Экзальтация и на основе её видения. Можно даже оставить в стороне вопрос о том, что «видит» экзальтированный человек, «из себя» ли, то есть «себя внутреннего», или нечто находящееся вне его, важно, что такие видения преображают его суть.
Оставим в стороне и представления о Духах побуждающих человека к тому или иному влечению, а значит и поступку.
Личностные убеждения, играют определяющую роль в становлении мировоззрения, в том числе и прежде всего, религиозного.
Такой радикализм в определении сути веры, оправдан только отчасти и именно в части доказательной, о чем уже было сказано. Между тем, «инсайд», «озарение» - источники которых уходят в «темные глубины» сознания, присущи науке не в меньшей степени, чем религиозно-мистическим взглядам.
Математик Пойа говорит: «Когда вы убедитесь, что теорема верна, вы начинаете её доказывать».
Эту мысль подхватывает другой математик, Гаусс: «Решение у меня уже есть, но я еще не знаю, как к нему прийти».
Нобелевский лауреат в области физики Альберт Эйнштейн утверждает: «Самые последние истины мышления нельзя вывести путем доказательств, их надо иметь в крови, ощущать нутром».
Но что значит «прийти к решению», как не сделать найденное, убедительным для тех, кто имеет отношение к данной области знания.
Такая процедура доказательств, равно убедительная для всех, отсутствует в области веры. Наиболее яркий пример в христианстве мы видим в разноголосице вокруг даты рождения Христа.
Католическая церковь приурочивает эту дату к астрономическому явлению, с началом прибавления дня в Северном полушарии. Православие основывается на чуде, сошествия небесного огня в Иерусалимском храме. Казалось бы, факт чуда должен превалировать над обычным астрономическим явлением целиком находящимся в научной области, но для католиков, иерусалимское чудо, не доказательство правоты православия. Личные убеждения авторитетов католической церковки, в своей правоте, оказываются даже выше общепризнанного чуда. Но они не одиноки в этом.
Еще Апостол Павел сказал: «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема.» (П. Галатам.)
Дело в том, когда нет внешних, убеждающих примеров (в науке опыты), то каждый человек ищет подтверждение собственным взглядам на мир в себе.
Только сумасшедший станет, проверят на собственном опыте факт существование закона всемирного тяготения, или действие электрического тока на живой организм. Таких примеров можно привести сотни, а вот в истинности и ложности веры таких, равно убедительных для всех аргументов привести невозможно. Здесь нужно убедиться на себе!
Более того, человек так устроен, что видит и слышит только то, что хочет видеть и слышать, все остальное для него только шум и пестрота красок.
Из этого следует немаловажный вывод, что человек воспринимает мир своим внутренним оком и слухом, то есть воспринимает его селективно. Но так было всегда, то есть в вопросах, которые нельзя доказать с равной убедительностью для всех, человек опирается на собственный опыт и вовсе не обязательно на опыт очевидный для всех.
Главный и определяющий источник веры - это кризис способности разума разрешить ситуацию, его «сшибка» с действительностью.
Невозможность найти логический выход из того тупика в который поставили человека обстоятельства.
Религиозный экстаз, визионерство, личностное потрясение - вот источник возникновения веры и возникает он только в такие моменты, когда разум заходит в тупик. Нужно много думать о проблеме, думать до отчаяния, чтобы пришло озарение, или же не пришло.
Когда суд приговаривает невинного человека к смерти - это предельное состояние, из которого разум не может найти выход и тогда на помощь ему приходит вера. Такая «не справедливость жизни» в малом и большом, явление постоянное.
Природа социального, не менее равнодушна к добру и злу, чем естественная природа и разрешить это противоречие логической операцией невозможно. Тут нужно привлечь сверхъестественное, чтобы спасти рассудок от помешательства.
И вот, на границе разума и безумия появляется «видение» и разрешает, казалось бы, неразрешимую проблему. Примиряет между собой, логически, морально-нравственно непримиримые стороны бытия и тем самым спасает человека от безумия и, одновременно, наносит мощнейший удар по его самомнению о всесилии разума. Чем сильнее человек, в прошлой жизни, стоял на позициях разума, чем мощнее и изощреннее был его интеллект, тем сокрушительнее поражение.
В большие глубины (или высоты!) духа, чем обычного, не изощренного в умствованиях человека, отбрасывает такой, личный мистический опыт. Не «глубокий человек», не «глубоко» падает, или «возносится» - это зависит от свойства духа охватившего душу человеческую.
Человек, из этой ситуации, выходит с «измененным сознанием» и для него «дважды два - пять» не кажется покушением на здравый рассудок. Внешне, он как бы остается прежнем человеком, но внутренне он изменен до неузнаваемости. Такой, «раздвоенный человек», вынужден, периодически, как бы «переключать» себя с языка веры, на язык здравого смысла, жить в двух измерениях. Дальше его судьба зависит от глубины потрясения и от жизненных обстоятельств.
Обычно, «проза жизни» берет свое и «потрясение» со временем, сглаживается, уходит в глубины сознания и «застывает там» в виде «дремлющих», психических комплексов. Поскольку человек неизменен с «допотопных времен», такие «сшибки» разума с действительностью, происходили и происходят постоянно и разрешаются не в пользу разума. Каждое такое «столкновение» дает искру из которой может возгореться вера. Вот почему, нет в природе человека, разве что дети, который бы не имел в себе какую-то толику мистического чувства.
Хотя и с детьми не все так просто, поскольку выявить эту составляющую в их сознании, необычайно трудно, особенно в их до речевом периоде жизни.
Можно только предполагать что большая часть детских неврозов этого периода, связано как раз с мистическими переживаниями. Но тут мы вступаем на скользкую и бездоказательную стезю, где генезис души играет ключевую роль.
Почти все мировые эпосы, как раз связаны с разрешением неразрешимых, для разума, дилемм; что указывает, как раз на природу верований, скрытую в неспособности нашего мышления, вырваться из рамок закона противоречия, из дихотомии; «или-или». Известные апории Зенона - издевка над разумом, осознавшим свои пределы.
Пожалуй, только восточные системы верований пытаются выйти из логических тупиков и часто используют не дихотомическую логику греков (Запада) "или-или", а "и-и-и", да и привнесенная в христианство, с Востока, идея о триединстве Господа, отголосок попытки вырваться из «дурных бесконечностей». Хотя со мной православные богословы не согласятся. И действительно "Тримутри" это далеко не христианская троица, однако все мы одного корня - "се человек еси" и поэтому опыт душевных переживаний сходен, но может быть по разному осмыслен.
По сути дела, почти весь Ветхий зовет, состоит из столкновений личных убеждений, из борьбы идей, из той самой «сшибки» разума и действительности. Как не явственно проявлял себя Иегова, народу Израильскому, во время его бегства из Египта, он все-таки не убедил их в том, что он единственный Господь Бог.
Видимо, был в душах еврейских и другой, не менее убедительный опыт, могущества прежний и новых божеств.
Наиболее ярко и драматично такое столкновение взглядов произошло между Моисеем, его сестрой Мариам и братом Аароном. Вспомним исход евреев из Египта: помучив народ и фараона «египетскими казнями», а потом, ограбив их, Моисей успешно преодолел воды Красного моря и остановился в Асирофе. А далее разразился тот самый скандал, о котором описано в главе 12 книги «Числа»
«И упрекали Мариам и Аарон Моисея за жену Ефиоплянку, которую он взял, - ибо он взял за себя Ефиоплянку, - и сказали: одному ли Моисею говорил Господь? не говорил ли Он и нам?»
Как видим, в основе конфликта лежали морально-этические принципы, а не мировоззренческие. Мировоззренческие же представления еще не были востребованы во всей их остроте, еще разум не проснулся к абстракциям, еще чувства играли ведущую роль и потому, на первый план вышла мораль и нравственность, как наиболее чувственные сферы.
Следует отметить, что ни Моисей, ни последователи его, особо не задумывались над мироустройством, а «переживали Господа» в себе, то есть ограничивались верой и обрядом.
В Книге Бытия, явно скомпонованной из двух источников, мировоззренческие представления изложены довольно скупо и противоречиво. По одной из версий Господь создал одновременно мужчину и женщину, по другой создал женщину спустя какое-то время. В апокрифах есть упоминание о том, что первую женщину Господь сделал из огня, но уничтожил её, «как не родственную телу Адама».
В апокрифе от Иоанна, сына Заведея и вовсе дается фантастически сложная картинна создания мира и человека в нем.
Следует отметить, что взаимоотношениям полов, морали и этике, уделяется основное место во всех дохристианских верованиях. Это общее положение для народов, находящихся на самых первых ступенях цивилизации, когда вопросы мировоззрения, связанные с естествознанием, отходят на второй план и предстают в баснословном виде, а на первый выходит мораль и этика. Так бывает всегда, когда разум не разбужен общественными потребностями производства. Не озадачивался и не оттачивался на вопросах развития техники и технологий. Люди библейских времен мыслили непосредственно, как справедливо заметил Аристотель: «Первоначально мы мыслим только для того, чтобы действовать. Наше разумение было отлито в форму действия».
Пробуждение разума, под давлением возрастающих потребностей общества, можно образно представить, как пробуждение в человеке голоса «сатаны», так как разум начинает задавать вопросы на которые не могут внятно отвечать пророки.
Пророки вообще не умеют отвечать на вопросы разума, то есть отвечать доказательно, они обращаются к эмоциональной сфере человека, к его душе.
В случае Аорона и Мариам, сильнейшее морально-нравственное потрясение, вызванное конфликтом между родственниками, «ядром избранных», невозможность логически, мыслительно разрешить возникшую ситуацию, вызвали введения Господа и его личное, непосредственное участие в разрешении создавшийся ситуации. Господь в Ветхом Завете всегда появляется в моменты жесточайших кризисов сознания и действительности и требует веры и только веры и ни чего кроме веры!
Мобилизующее действие веры - факт очевидный и потрясающий воображение по своей эффективности. В столкновении племен и народов, факт веры являлся решающим, поскольку битвы происходили «лицом к лицу» и требовали сверхчеловеческого напряжения, невозможного на логически обоснованном уровне.
Развитие техники и технологий, привело к опосредованному столкновению, где фактор веры уже не имел такого решающего значения, как в прежние времена.
Вернемся к морально-этической «сшибке» между Моисеем и его родственниками. Здесь, как нигде ярко проявился принцип: «Что позволено Юпитеру, то не позволено быку».
Жесткие каноны морально-нравственных запретов - это узда для толпы. Господь стоит над моралью и нравственностью, так же как и святые люди, потому что они и есть мораль, и нравственность, что и было доказано на примере «родственного бунта».
«Все мне позволительно, - говорит апостол Павел в послании Коринфянам, - но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною.
Точно так же Моисею было «позволительно» взять в жены женщину чужой расы, но «непозволительно» обладать Моисеем, даже морально-этическим принципам. Он выше этих принципов. Этика и мораль служебна и подчинена ему.
Это, внутреннее убеждение Моисея не могло быть выражено на вербальном уровне, тем более быть доказанным, стать достоянием всех. Ведь и брат, и сестра его общались с Господом, но внутренний их опыт был другой, чем у Моисея. Они стояли под моралью и этикой, а не над ними. Для убеждения, в этом случае, слова бесполезны, нужен новый, более сильный духовный опыт, что и было продемонстрировано Богом.
Слова Господа, только фон, на котором разворачиваются события, происходящие в душах Мариам и Аорона. Это и на самом деле «рассказ» о том, что произошло, где главным действующим лицом выступает Господь.
Такое отношение к библейским текстам, в глазах верующих может показаться святотатством, но именно в их глазах. Признать все, что написано в Библии прямой речью Господа Бога, то есть «признать» так, как признаются истины доказательные, значит опростить Бога, свести его до уровня властного, могущественного, но человека. Господь - создатель Вселенной, по определению не мог бы говорить «языком человеческим», для убеждения у него достаточно других, более радикальных и действенных способов к исправлению ситуации. Между тем, вопрос о том, почему Господь Бог не использует свою мощь и силу, а прибегает к словесному убеждению, по всей видимости, относится не к Господу, а к человеку.
Дело в том, что человек, по своей природе, может только «представлять» себе образ Бога. Бога, как справедливо говорил Гегель, можно только помыслить. В свою очередь, любой мыслительный акт совершается на внутреннем языке человека. Но мне кажется, Гегель сказал только половину правды, на самом деле Господа Бога можно почувствовать в себе, более того, верующий человек вначале чувствует Господа, а уж потом его «мыслит».
К последнему, то есть к мыслительному акту, он прибегает только тогда, когда что-то хочет сказать о Боге или передать его прямую речь. Так получаются пророчества и священные, для верующего человека, тексты.
Заканчивая эту главку, следует еще раз подчеркнуть, что вера не приходит к человеку извне, вере не научают, так как математике, вера - это чувственный опыт, связанный с глубочайшими личностными переживаниями.
В главе о сектантстве мы еще вернемся к вопросу о том, как личностные переживания преобразуются в веру.
Если допустить, что Бога нет, как объективной реальности, то вера все равно, является объективизацией чувственного опыта и таким образом, Господь Бог, появляется как реальность, но реальность личностного характера. И на самом деле, внушенный ожог или полученный от раскаленного предмета, одинаково болезненны и равным образом разрушительны для вполне материальной человеческой плоти. Какая разница для человека, «стигмы веры», или ранения острым предметом?
Дело в том, что человек, по своей природе, может только «представлять» себе образ Бога. Бога, как справедливо говорил Гегель, можно только помыслить. В свою очередь, любой мыслительный акт совершается на внутреннем языке человека. Но мне кажется, Гегель сказал только половину правды, на самом деле Господа Бога можно почувствовать в себе, более того, верующий человек вначале чувствует Господа, а уж потом его «мыслит».
К последнему, то есть к мыслительному акту, он прибегает только тогда, когда что-то хочет сказать о Боге или передать его прямую речь. Так получаются пророчества и священные, для верующего человека, тексты.
Заканчивая эту главку, следует еще раз подчеркнуть, что вера не приходит к человеку извне, вере не научают, так как математике, вера - это чувственный опыт, связанный с глубочайшими личностными переживаниями.
В главе о сектантстве мы еще вернемся к вопросу о том, как личностные переживания преобразуются в веру.
Если допустить, что Бога нет, как объективной реальности, то вера все равно, является объективизацией чувственного опыта и таким образом, Господь Бог, появляется как реальность, но реальность личностного характера. И на самом деле, внушенный ожог или полученный от раскаленного предмета, одинаково болезненны и равным образом разрушительны для вполне материальной человеческой плоти. Какая разница для человека, «стигмы веры», или ранения острым предметом?
Однако, как мне кажется, Господь Бог существует сам по себе, вне человека, а чувственный опыт общения с ним, отражает всю глубину разрыва между ним и человеком. Все феномены, не только чуда верований, но и так называемые «аномальные явления», свидетельствуют о том, что законы физики материального мира, не описывают всего того, что «случается изредка», чего нельзя в точности повторить в опыте.
Тут напрашивается ряд сравнений житейского характера, хотя ясно и отчетливо понимаю, что любое сравнение «хромает на все четыре ноги».
Тут напрашивается ряд сравнений житейского характера, хотя ясно и отчетливо понимаю, что любое сравнение «хромает на все четыре ноги».
Человеческое представление о Творце Вселенной можно уподобить представлениям домашних животных о человеке, такая глубина разрыва между Богом и человеком.
Научное познание и чувственный опыт - это две прямые, фактически не пересекающиеся в пространстве, на деле же, пересекающиеся самым причудливым образом, да к тому же, вовсе и не прямые. Верования и есть зримый образ этих «причудливых пересечений», где все; и вера, и логика, сочетаются в не-сочетаемых вариантах и пропорциях.
И вот еще один парадокс, проистекающий из природы человека; там, где в чувственную сферу вторгается слово, выражающее её, там исчезает глубина и острота чувства, с другой стороны, чувственная сфера не может быть выражена как-то иначе, чем словом или подобием слова, как это бывает в музыке или живописи.
Слово, само способно продуцировать чувство и эта их взаимообусловленность, неотъемлемое свойство человека. Разорвать этот круг - значит лишить человека, его человеческой сути, свести его функции к чистому духу, иначе говоря, к абсолютной святости, либо превратить его в логическую машину.
И вот еще один парадокс, проистекающий из природы человека; там, где в чувственную сферу вторгается слово, выражающее её, там исчезает глубина и острота чувства, с другой стороны, чувственная сфера не может быть выражена как-то иначе, чем словом или подобием слова, как это бывает в музыке или живописи.
Слово, само способно продуцировать чувство и эта их взаимообусловленность, неотъемлемое свойство человека. Разорвать этот круг - значит лишить человека, его человеческой сути, свести его функции к чистому духу, иначе говоря, к абсолютной святости, либо превратить его в логическую машину.