О жизни в оккупации недалеко от блокадного Ленинграда рассказал зареченец Георгий Хейкинен
Георгий Хейкинен родился в 1941 году под Ленинградом. Война закончилась, когда он был совсем маленьким, но о немецкой оккупации ему много рассказывала его мама Мария Антоновна. Прошло больше 80 лет, но время не стерло ни одной детали. Тем, что бережно хранит его память, Георгий Иванович поделился с редакцией газеты «Заречье сегодня».
Даже врач нашелся
Моя родина и родина моих родителей – это западная часть Ленинградской области, село Ополье. Недалеко от него протекает река Луга, по которой в 1941 году построили Лужский оборонительный рубеж. Наступление немцев там задержали на 5 недель. Когда в 20 км от нашего села начались бои, мои родители решили уйти в Ленинград. Маме был 41 год, отцу – 45. Для войны он не годился: сердце было больное. Он воевал в Первую мировую и три года находился в плену, свободно владел немецким и польским языками, а финский, эстонский и русский были для него родными. Мама знала эстонский и русский.
У них было три сына шестнадцати, двенадцати и шести лет. Вот все вместе и отправились на телеге, запряженной лошадью. Сзади корову привязали. Пришли в одно село, и тут мне настала пора появиться на свет. Крышу над головой дали добрые люди, нашелся и врач: через село в это время отступала к Ленинграду морская пехота и там был медик. Он остался, принял роды и ушел догонять своих. Было это 22 августа 1941 года.
«Папа бай-бай»
Мама после родов отдыхала пять дней. И эти пять дней нас спасли. Иначе мы бы дошли до Ленинграда и остались там на Пискаревском кладбище. А так мы задержались, и нас немцы по дороге догнали. Отобрали корову. Мама побежала к ним, стала просить отдать кормилицу. А те уже из досок делали настил, чтобы по нему загнать корову в кузов машины. Но Бог-то есть, и он за нас. Подъехала легковушка, из нее вышел немецкий полковник. Увидев его, полупьяные солдаты протрезвели мгновенно. Полковник подозвал фельдфебеля и велел вернуть корову семье.
После этого мои родители поехали в свое село. А наш дом уже разграбили соседи. Унесли всю картошку, сено. Делать нечего. Мелкой, с голубиное яйцо, картошки кое-как набрали на колхозном поле. Сена для коровы накосили уже по снегу. Зиму мы пережили, а в 1942 году от какой-то шальной пули или от осколка погиб мой отец. Мне всего год. Как мама вспоминала, я ходил около отцовского гроба и говорил: «Папа бай-бай».
«Деликатный» фашизм
В деревне в здании школы сделали немецкий госпиталь. Однажды у меня по всему телу пошли болячки. Мама показала меня немецкому врачу. Он велел ей принести сливочное масло. Растолок в ступке какие-то таблетки, смешал с маслом, обмазал меня всего и забинтовал. И ничего за это не взял. Через три дня все прошло. А у брата зубы заболели. Немецкий стоматолог его вылечил и попросил за это шесть яиц.
Немцы у нас в деревне оказались какие-то очень деликатные. У людей были коровы, лошади, куры – ни у кого ничего не отбирали. И жители немцев не трогали. Только моя 19-летняя двоюродная сестра Хильда как встречала одинокого немца, сразу начинала над ним ехидничать. «Что, войну думаете выиграть, да? А вот это видели?!» – и показывала ему дулю. До поры до времени ей все это сходило с рук. Но потом немцы отправили ее в лагерь для заключенных. Как-то начальник шедшей на фронт воинской части увидел Хильду и выпустил. Но сначала «сделал» ей ребенка. А больше ничего и не было.
Трагедия случилась в соседней деревне Ямсковицы. 29 января 1944 года после прорыва блокады через нее прошел карательный отряд. Расстреливали всех подряд. Было убито 24 человека: бабушки, женщины с маленькими детьми. Наши пришли на следующий день. Среди них был солдатик из этого села. У него расстреляли жену и дочь трехлетнюю. Он надеялся с ними встретиться. А поспел только на похороны.
Немецкий начальник 29 января собрал деревенский сход и сказал, что через два дня придут русские. Будут бои. Чтобы не было потерь среди мирного населения, велел всем уйти в лес. На улице минус 25. У меня температура 38, мне два с половиной годика. Мама меня привязала к себе лицом наружу. Своим телом согревала. Ночь мы простояли в лесу. И корова была с нами. А дома на печке осталась наша бабушка Лена. В дом вбежали человек пять немцев и сильно растопили печь. Тут их позвали, и они все ушли. А пламя сильно разгорелось! Бабушка вытаскивала из огня поленья и гасила их в ведре с водой. Иначе бы дом сгорел.
Кожура тоньше листика
Утром мы вернулись. И наши пришли. В школе теперь был русский госпиталь. Места там всем не хватало, и легкораненых стали заселять в дома местных жителей. Нам достался дядя Саша Богданов – ленинградец. В городе у него остались жена и дочь. Он не знал, живы они или нет. Оказалось, живы. Мы сдружились с этой семьей. Как-то они приехали к нам в гости. Мама дала им работу – чистить картошку к обеду. Они чистили так экономно! Как бумажный листик, была эта кожура толщиной. Мама им говорит: «Мы эти очистки потом поросенку отдадим. Зачем так экономить? Картошки полно». А они ответили: «Мы иначе уже не можем. Никак».