Дагестан лихорадит. И дело не только в радикальном исламе. Успешнее всего сирийские вербовщики из ИГИЛ* действовали в этой кавказской республике. В Сирию отправились воевать дети чиновников, предпринимателей и полицейских, а совсем не жители нищих аулов. Сейчас террор вернулся домой. Елена Петрова, Татьяна Свиридова Более 20 человек погибли во время атаки своих, дагестанских террористов в Махачкале и Дербенте, а глава республики Меликов обиделся на то, что жителей региона обвиняют в радикализме, и всех верующих смешивают с преступниками. Но чего не хотят видеть республиканские власти, так это того, что атаки террористов 23 июня стоят в одном ряду с другими событиями, которые происходили в республике в последние 25 лет. Сначала были ваххабиты, которые нашли благодатную почву в Дагестане во время чеченских войн. С появлением ИГИЛа* (террористическая организация запрещена в России) вербовщики этой организации в разгар боев в Сирии наиболее успешно действовали в Дагестане с 2012 по 2017 годы. Огромное количество молодых успешных мусульман из благополучных семей отправились воевать на Ближний Восток под черные знамена. Последняя атака была совершена сыновьями главы района, а в более широком смысле, финансово могучего даргинского клана. Почему дети дагестанской элиты выбирают ИГИЛ*, «НИ» обсудили с ведущим научным сотрудником МГИМО МИД РФ Ахметом Ярлыкаповым. Почему в ИГИЛ* идут успешные молодые люди из дагестанской элиты — В 1999 году перед второй чеченской войной против ваххабитов в Дагестане объединилась вся элита республики, забыв обо всех конфликтах и противоречиях. Неделю назад молодые мужчины даргинского клана, сыновья главы района вышли громить церкви и синагогу по черными знаменами исламского террора. В чем причина? — В Дагестане очень сложная структура общества. Идёт разделение людей по разным направлениям. Обобщающая идеология подавляющего числа населения — ислам. В ситуации, когда все разные, но религия одна, она создаёт ситуацию, когда ислам становится понятным языком и в плане объединения и, к сожалению, в плане разъединения. Последние нападение было основано на такфире (обвинении в неверии — «НИ»), а нападали такфиристы. В ваххабитском поле есть огромный разброс. Есть самые крайние экстремисты, такфиристы. Идеологически они очень близки ИГИЛ*. — Нападавшие были молодыми людьми из уважаемых дагестанских семей. Что изменилось с 1999 года? — Эта тенденция наметилась давно. Ещё когда ИГИЛ* активно вербовал людей на Кавказе, особенно успешными они были в Дагестане. Именно из Дагестана они «высасывали» огромное количество молодых и успешных людей. Это происходило с 2012 по 2017 годы, когда вербовали в Сирию. Когда анализировали состав завербованных, выяснили, что 80% — дети из благополучных семей, сыновья чиновников, предпринимателей, полицейских. Абсолютное большинство происходило из успешных слоёв, имеющих доступ к разнообразным ресурсам республики. Я проводил исследования, брал интервью у тех, кто уехал в ИГИЛ*. Картина была та же самая. Это были ребята, о которых никто бы не сказал, что они возьмут в руки оружие и пойдут воевать. — Если вспомнить брата Ленина Александра Ульянова, то такое в России уже было. — Кстати, народовольцы, бомбисты тоже были не из крестьянских семей. Они были выходцами из обеспеченных и образованных семей. Примерно эта ситуация и в Дагестане. Когда я проводил интервью, ни одного бедного-несчастного-обездоленного не увидел среди тех, кто уехал в ИГИЛ*. Возможно, такие тоже были, но я не встречал. Их точно было подавляющее меньшинство. А подавляющее большинство — успешные. Я проводил активно, в те же годы, 2015–2016 годы, фокус-группы в разных местах, в том числе, в Дагестане. Среди молодых мусульман-предпринимателей, учащихся вузов и так далее. — Какой у них был основной мотив? — Выявилась очень интересная картина. Буквально на второй минуте разговора с ними всплывал вопрос социальной справедливости. Эти ребята начинали говорить о проблемах, раскладывая всё очень грамотно, по полочкам, очень аргументировано эти проблемы раскрывали. Интересно, что эти проблемы непосредственно их не касались. Они думали о системном кризисе в республике, рефлексировали. ИГИЛ* очень грамотно делал, когда вербовал людей, обкатывая это всё. В конечном итоге, они шли воевать против несправедливости, шли убивать и решать проблему таким кардинальным террористическим образом. Это был деструктивный выплеск протеста. То, что случилось в Махачкале и Дербенте, мы смотрим состав этих террористов — крепкий средний класс. Эта тенденция продолжается. Терроризм бедных ушёл в прошлое. Если раньше мы говорили, что проблему терроризма можно решить, сделав всех богатыми и счастливыми, оказалось, что сделав всех богатыми и счастливыми, проблему терроризма не решишь. Вербовщиков из ИГИЛа* в Дагестане так и не нашли — Как нужно решать вопрос с салафитскими имамами? — Надо разобраться с проблемами, которые вызывают ответ на их проповеди, и дальше работать с этим. Мы до сих пор не знаем, что случилось с сетью вербовщиков. Бог с ними, с имамами. Мы имамов хотя бы знаем. А вербовщиков ИГИЛ*, которые сработали на пять с плюсом (из России уехали тысячи молодых людей тогда в Сирию), мы не знаем, куда делась эта сеть. Где эти люди? Что с ними? Надо пытаться вскрывать эти сети. Бороться с имамами — это подносить спичку, создавать героев-мучеников, им будут больше следовать, этим будут больше интересоваться. Главное — держать под надзором, контролем. Если человек не действует деструктивно… Хотя никто не знает, что он вещает при личных беседах. Но надо как-то пытаться. Структура мусульманского общества сильно усложнилась в последнее время. Мы перешли в информационную эпоху. И просто поставить лояльного имама в мечеть и надеяться на то, что мечеть будет лояльной, бессмысленно. Потому что в мечети собираются разные группы, у каждой из которых свой проповедник. В том то и проблема. Чеченский вариант в Дагестане — Присланные главы регионов ситуацию не выправляют. Возможен ли чеченский вариант в Дагестане? — В Дагестане это невозможно. Общество гораздо сложнее. Там не только этнически разное население, но и исповедующее разные направления ислама. Авторитарно решить проблему не получится. Необходимо искать другие пути. Присланные из федерального центра руководители не могут контролировать. Встаёт вопрос о том, что кадры нужно специально готовить. Необходимо, чтобы человек понимал, с чем он имеет дело. Должны подбираться толковые советники. — При таком этническом многообразии обязательно ли следовать правилу, что руководить районом в местах компактного проживания должен представитель «титульной нации»? Как было в СССР: первый секретарь комитета КПСС — из местных кадров, и только на вторых ролях — русский? — Да. Есть понимание, что в этом районе живут даргинцы, руководство, с их точки зрения, должно быть даргинское. И так в каждом районе. То, о чём я говорил: в равнинном районе, где кумыки говорят — это наш район, а другие отвечают — мы здесь тоже живем и должны участвовать. Это влияет на кризисную ситуацию в республике и на образование террористических ячеек. Причём, необязательно в этих местах. Как ответ на общую кризисную ситуацию. — Ожидать ли нам очередных терактов? То в Махачкале ищут евреев в аэропорту, то поджигают церкви и синагогу в Махачкале и Дербенте. И везде участвуют дети благополучных родителей. — К сожалению, сейчас идёт активизация. Мы не должны упускать, что и в Карачаево-Черкессии были нападения. Мы их пропустили немножко. Были нападения на полицейских. И всё спустили на тормозах. — Историю с самолётом полгода назад тоже спустили на тормозах. — В истории с самолётом надо было, конечно, полностью разбираться. — Почему только слегка пожурили? За фактический захват аэропорта. И спустили с рук. — Не уверен, что спустили. Просто все разборки вывели из публичного поля. Мне кажется, наша проблема состоит в том, что мы часто непублично пытаемся решить проблемы. Непубличность становится еще бОльшей проблемой. * — Террористическая организация запрещена в России.
