Почему Путин не стал стучать ботинком в ООН?
Выступление российского президента на юбилейной Генассамблее ООН — организация отмечает своё 75-летие — не содержало сенсаций или громких заявлений.
Как же так?
Почему Россия ведёт себя так спокойно в ситуации, когда Кремль уже месяц обвиняют в попытке отравить Алексея Навального?
И даже на Генассамблее звучала эта фамилия — президент Франции Макрон заявил, что Россия должна «быстро и безукоризненно», «полностью пролить свет на попытку убийства политического оппозиционера с применением нервно-паралитического вещества «Новичок» — потому что нужно соблюдать «красные линии», то есть не применять химическое оружие.
А Путин говорит об недопустимости ревизии итогов Второй мировой войны — разве так должна вести себя великая держава?
В истории с Навальным слишком много странного и откровенно провокационного — и нежелание Путина играть в предлагаемую ему игру «Покайся, тебе скидка выйдет» совершенно понятно.
Пока Германия не предоставит точные данные, подтверждающие следы «Новичка», Кремль будет занимать выжидательную позицию. Европа должна сама определиться со своим курсом — и непохоже, что она готова обрушить отношения с Россией из-за чьей-то провокации.
А выступление мировых лидеров в ООН проходили в виртуальном формате — из-за коронавируса никто в Нью-Йорк не поехал.
Хотя изначально на эту сессию возлагались большие надежды: именно на её полях могла пройти первая в истории встреча глав стран «Большой пятёрки» (то есть постоянных членов Совбеза ООН), с предложением о которой выступил в январе Владимир Путин.
Этот саммит мог бы стать действительно историческим — потому что всё быстрее переформатируемый миропорядок нуждается в диалоге между главными игроками. США, Китай, Россия, Великобритания и Франция (представляющая в данном случае, по сути, весь Евросоюз) — разговор между пятью лидерами в любом случае был бы важен. Но теперь ему мешает не только коронавирус, но и обострение американо-китайских противоречий.
Да, Трамп сознательно, в основном в предвыборных целях, нагнетает напряжённость в отношениях с Пекином — но теперь у лидеров пятёрки ещё долго не будет возможности встретиться.
Ближайший повод — саммит «Большой двадцатки» в конце ноября в Эр-Рияде, но до сих пор непонятно, не переведут ли и его в виртуальный формат. Если это произойдёт, следующим поводом будет встреча всё той же «двадцатки» в Италии в 2021 году — и ко времени её проведения получится, что главы важнейших мировых держав не встречались уже два года.
К тому же, к лету 2021 года Штаты могут погрязнуть во внутриполитическом кризисе, если ноябрьские выборы закончатся непризнанием их итогов проигравшим — а в Германии будет идти предвыборная кампания, определяющая, кто наследует кресло Ангелы Меркель.
Предвыборные страсти будут кипеть и в Японии, а Великобритания будет переживать проблемы, связанные с последствиями выхода из ЕС без окончательного соглашения — то есть сразу несколько ключевых стран «большой двадцатки» окажутся погруженными в свои внутренние дела.
Но Россия не просто так предлагает собрать «Большую пятёрку» — Путин действительно делает ставку на личную дипломатию. Зачем? Лучше пользоваться всеобщим хаосом и наступать, говорят сторонники жёсткого курса.
Вот Никита Хрущёв стучал ботинком по трибуне ООН — а Путин выступал как раз в 60-ю годовщину хрущёвской речи, — и все нас боялись и уважали, и никто не вмешивался в наши внутренние дела, не предлагал провести «международное расследование применения химического оружия».
Странные рассуждения.
Проблема даже не в том, что Россия несравнима по силам с СССР начала 60-х, и не в том, что Хрущёв не стучал по трибуне ООН ботинком (а бил туфлей по столу, за которым сидел в зале заседаний). Россия сейчас и так проводит достаточно наступательную политику — если смотреть не на слова, а на дела. И на тот уровень, с которого мы начали подниматься в начале века.
Перед Россией стоят сразу несколько задач, которые нужно решать одновременно.
Увеличить свой вес в мире, нарастив его до того уровня, при котором новые правила мирового порядка будут формулироваться только с нашим активным участием.
Сохранить (а где-то и вернуть) и укрепить своё влияние на постсоветском пространстве, в том числе провести реинтеграцию с частью бывших советских республик в рамках Евразийского союза — в первую очередь это касается Украины.
Довести до необратимого уровня процесс национализации собственной элиты, её русификацию и воспитание в духе национальных традиций и самостоятельного мышления, обеспечив таким образом внутреннюю устойчивость против очередной смуты.
Все эти три задачи имеют долгосрочный, стратегический характер — и не могут быть решаемы по отдельности.
Производными от них являются стратегические геополитические цели — в первую очередь в Евразии (как на европейском, так и на китайском и тихоокеанском направлениях). Значимы и отношения с США — точнее, большая игра с ними на всей мировой шахматной доске.
Растёт значение и нашего возвращения (проникновения) в ключевые точки формируемого нового миропорядка: арабский мир (и шире — исламский), Юго-Восточная Азия (АСЕАН), Латинская Америка и чёрная Африка.
При этом в мире происходят тектонические сдвиги — то есть нужно не просто укреплять свои позиции, работать на перспективу, образовывая тактические (как то: с Турцией и Ираном в Сирии или с саудитами на мировом нефтяном рынке) и стратегические (как с Китаем в работе по переустройству всей мировой системы) альянсы на разных направлениях, но и реагировать на текущие, внезапные международные кризисы.
Речь даже не о пандемии — это всеобщий форс-мажор — а, например, о выборах в Белоруссии и отравлении Навального. Два этих события меньше чем за два месяца привели к обострению российско-европейских отношений, в которых и так всё было более чем сложно. И при этом ни одно из них невозможно было предсказать.
Внешнеполитический курс России определяется узким кругом, в первую очередь, конечно, самим Путиным, а также Патрушевым, Лавровым, Сергеем Ивановым и отчасти Сергеем Шойгу с Игорем Сечиным.
Все они (кроме Сечина) входят в состав Совбеза — но понятно, что общая геополитическая стратегия страны определяется не в виде утверждённых документов или публичных выступлений. Она диктуется самой русской историей — и зависит от степени понимания её законов руководителями государства — и глобальными тенденциями, то есть тем, куда идёт современный мир.
Несмотря на кажущуюся сложность ответов на эти вопросы, для опытного и внимательного игрока (то есть Путина) не представляет особой сложности увидеть главное.
Глобализация (точнее, нынешний её этап) зашла в тупик, мир движется в сторону образования крупных региональных блоков и центров силы (Новая Британская империя (США с Великобританией, Канадой и Австралией), ЕС, Евразийский союз, АСЕАН, латиноамериканский МЕРКОСУР, Африканский союз), которые вместе с государствами-цивилизациями (Китай, Индия, Россия) и сильными державами (Иран, Турция, Саудовская Аравия) и составят новую политическую карту миру.
Правила игры на которой невозможно уже сейчас написать на саммитах и конгрессах — новый Вестфальский мир (положивший в 1648 году конец 30-летней войне) не может быть заключён до тех пор, пока не закончится сама «война», то есть процесс формирования новых центров силы и признания старыми (то есть Западом) своей неспособности управлять всем и вся.
А до этого времени все будут действовать методом проб и ошибок — но у России есть одно важное преимущество.
Мы не только были мировой великой державой, начиная с 18-го века, а в прошлом веке и вовсе стали одной из двух сверхдержав, — но и, по историческим меркам, совсем недавно пережили тяжелейшее обрушение как собственной страны, так и наших глобальных позиций.
И теперь мы выбираемся из обвала и возвращаемся в большую игру в том самом состоянии, когда за одного битого дают двух небитых.
Тем более, что в 1991 году мы сами себя ударили головой об стену — а многим из великих держав это ещё только предстоит. И далеко не факт, что они потом смогут вернуться за стол и продолжить большую игру.
Так что у нас, при всех наших слабостях и проблемах, есть хорошие шансы в глобальной игре — тем более с таким сильным капитаном команды.