На пути к фашизму: Россия одной ногой переступила последнюю черту

Дело мучительное не только физически, но и морально: и к этой хочется вернуться, и ту перечесть, однако – не время, как-нибудь после… И они возвращаются на свои места, скорей всего – до очередной неблизкой уборки. Но иную, бывает, не выдержишь и раскроешь второпях наугад. И тогда случается маленькое чудо. "Многие писатели приветствовали бы сегодня такую власть, которая могла бы путем насилия подавить преступления фашистов. Они представляют себе, что много выиграли бы благодаря такому насилию и что вместе с тем они могли бы продолжать свое осуждение всякого насилия, стало быть - и этого насилия. Не надо забывать, что такова была их позиция и при буржуазных демократиях. где насилие было экономическим, значит - более незаметным, тихим, бескровным, ведь голод тоже убивает и насилует, только при этом не течет кровь. При буржуазных демократиях они тоже пользовались выгодами, которые извлекала меньшая часть населения из эксплуатации его большей части, но когда заходила речь об эксплуатации, осуждали ее. Правда состоит в том, что буржуазное господство использует различные формы насилия, - при демократическом строе тихие формы, в фашистских государствах - громкие. Правда состоит также и в том, что всякое насилие может быть сломлено лишь другим насилием. А что получается, если человек не становится на сторону ни одного из насилий? Это значит, он оказывает поддержку тому из двух насилий, которое господствует". Бертольт Брехт написал это в 30-х годах прошлого века. И упомянутое здесь «чудо» (поразительное совпадение твоих собственных тревог и мыслей последних недель и месяцев со случайно обнаруженным отрывком, повествующим о другом времени в другой стране) лучше всего, наверное, объяснял писатель Андрей Платонов: по его мнению, в книгах действует не умелость сочинителя, а "ищущая тоска читателя". Тоска современного российского обывателя в том, что он стоит перед описанным Брехтом неразрешимым выбором. Ему тошно жить при сегодняшних порядках – как-то по всему видно, что все складывается не к его, среднего обывателя, пользе и благополучию. Но он боится и звать перемены: еще живо поколение, на себе испытавшее обман «освободительной» революции и тщету демократических надежд. Это поколение помнит 1990-е годы и менее всего хотело бы туда возвратиться. Хотя наиболее прозорливые понимают, конечно, что нынешний режим в стране – плоть от плоти той самой имитационной «демократии», неизбежно выродившейся в деспотию достаточно узкого круга лиц, прибравших к рукам, как когда-то говорилось, «общенациональное достояние». Собственно, расклад основных сил и сущность противоречий в мире мало изменились со времен Великой Французской революции, когда впервые появились «правые» и «левые». Так они рассаживались в Национальном собрании: слева - сторонники перемен во имя свободы, равенства и братства, защитники бедноты; справа - представители богатейших слоев и знати, заинтересованные в сохранении сословных привилегий и капиталов. Однако напуганные революциями богатые и привилегированные слои вынуждены искать новые формы для легализации и оправдания своего господства, прибегая ко все более изощренному обману. Одна из таких хитроумных конструкций, рожденных в ХХ веке и призванных закамуфлировать социальное неравенство фантомами будто бы общих для разных слоев общества интересов, целей и угроз - это фашизм. Сегодня у него много обличий. Американской разновидностью фашизма был (и остается), конечно, "трампизм". Вульгарному и косноязычному миллиардеру, одному из богатейших людей современности, удалось перенаправить внимание массы простых обывателей на внешних (эмигрантов, Китай) и внутренних (вашингтонский истеблишмент) врагов, напугать невнятными угрозами заговоров, - при этом демонстративно убивая систему социальной защиты и усугубляя неравенство. Растущую угрозу представляют собой и праворадикальные (по сути фашистские) партии и движения во многих странах Европы. Технологии все те же, что применяли когда-то Муссолини, Гитлер, Франко или Пиночет: убедить людей, не слишком искушенных в политике, что идеи равенства и справедливости, а также, например, заботы об экологии, сострадание к беженцам и т.д., исходят от зловредных "леваков", врагов нации и всего человечества, направлены на разрушение традиционной морали, подрывают монолитность, суверенитет, экономику и обороноспособность страны и в конечном счете ведут к ее гибели. И вся эта лживая риторика - исключительно ради того, чтобы сохранить за собой невесть как приобретенные или врученные по наследству богатство, власть и "законное" превосходство над обездоленными массами и беспрепятственно передать эти власть, превосходство и богатство своим наследникам, увековечивая таким образом разделение на "избранных" и "смердов". Ужас-то ситуации не в том, что на данный момент кто-то из людей богаче, а кто-то беднее. Тому могут быть разные причины. Один бывалый человек (отнюдь не богач) убеждал меня как-то, что для того, чтобы стать богатым, надо просто очень этого захотеть. Вполне вероятно, что есть люди, которые этого не хотят, и даже такие, что хотят оставаться бедными. Ужас - в возврате средневекового представления неравенства как "права по рождению", во вполне легальном, вошедшем уже и в научный оборот формировании наследственных управленческих и культурных "элит".И к этому ужасу раньше и охотнее других стран приобщилась в конце ХХ века совсем еще недавно "социалистическая" Россия. Выражение "русский фашизм" долгое время казалось мне оксюмороном. (И не только мне: об этом убедительно писал, например, Вадим Кожинов.) Однако, мысленно возвращаясь из сегодняшнего неблагополучия к началу 1990-х, начинаешь понимать оправданность уже тогда возникшего нелепого, казалось бы, словечка "демофашизм". Демократия тут была, конечно, ни при чем, от нее вершители тогдашнего переворота защитились своевременно и надежно, а вот фашистские (а точнее, протофашистские) идеи и представления распространялись с неожиданным успехом. Парадоксальным образом они пестовались самыми разными существовавшими на тот момент партиями, от "либералов" до "коммунистов". КПРФ чуть не сразу приобрела "своих" олигархов весьма реакционного пошиба и подпитывалась ими, последовательно двигаясь к сегодняшнему состоянию одной из шестеренок деспотического режима. Что касается либерального крыла, оно четко поделилось осенью 1993 года на демократическую и антидемократическую составляющие. Первая оказалась не у дел, вторая вполне воспользовалась плодами своей победы и довела построение корпоративного государства с наследственной "элитой", бесконтрольно владеющей всеми государственными ресурсами и защищенной от народа нанятой на его же деньги могущественной армией охранителей, до сегодняшнего образцового состояния. У фашистского режима, помимо кучки крупных выгодоприобретателей, всегда есть более или менее широкая социальная база. Этим, собственно, он и отличается от любой другой деспотии, в этом его "ноу-хау". В Америке это, например, безработные жители умирающих индустриальных центров, промышленность из которых утекла в страны с более дешевой рабочей силой. У нас - условный "Уралвагонзавод", но не только. Это и те, кому повезло в 90-е годы и позже расхватать по мелочам все, что плохо лежало, и стать "предпринимателями". И часть молодежи, цинично строящей карьеру за счет суперлояльности. И просто запуганные начальством полунищие бюджетники (что-что, а страх у русских в крови)... В городках и поселках средней России среди сотен убогих лачуг можно насчитать обычно с десяток-другой добротных, а то и сравнительно богатых домов, происхождение достатка в которых известно каждому жителю: хозяин этого приватизировал в свое время лесопилку, другой забрал себе всю технику из колхоза, третий просто ворует лес и теперь вывозит его в столицу, четвертый разбогател на дорожных подрядах, сбывая "налево" песок и щебень, пятая всего лишь работает в районной администрации... Однако лес почти весь вырублен, дорогой пиломатериал никто не покупает, колхозная техника проржавела, дороги как были, так и остаются разбитыми, а некогда разбогатевшие сельские обладатели джипов и лендроверов, купленных пару десятков лет назад, все отчетливее понимают, что новой машиной им, пожалуй, теперь не обзавестись... На все новые разочарования своих сторонников власть, теряющая поддержку, вынуждена будет ответить. Как и на растущий гнев тех пока не очень многих, кто не может более терпеть атмосферу лжи и глумления, этого поношения человечеству, в которой даже умирать противно (слышал я от стариков такие признания), потому что она лишает жизнь, бывшую и будущую, всякого смысла... Те, кто так чувствует, уже не задумываются, которое из «двух насилий» поддерживать. Но дело даже не в том, как наше нынешнее государство аттестовать – об оценочных терминах можно спорить. Дело в том, что Россия сегодня стоит у последней черты, одной ногой уже за нее заступив.