Удильщики. Воспоминания бронебойщика
История противотанковых ружей коротка, как выстрел, и являет собой пример стремительного триумфального взлета и такого же быстрого исчезновения с полей сражений.
– Не помню, рассказывал ли я тебе; как я на фронт попал? Нет? Ну слушай! Войну я начал уже в годах. Все-таки двадцать шесть было. Но до фронта доехать осенью сорок первого мне не довелось. Разбомбили наш эшелон где-то под Смоленском. Попал в госпиталь, который эвакуировали аж в Казань. Было это уже зимой. А к весне пришли к нам какие-то командиры и давай агитировать выздоравливающих пойти на командиров учиться. Ну я поддался. Командовать-то лучше! В мои-то годы ходить под началом «зеленого летехи» совсем не хотелось. Ну и попал на командира взвода батальонной артиллерии.
– Попал на фронт в июне. Дивизия в полной готовности, а артиллерии нету! Как раз батальонной да полковой. Правда, минометов даже чуть больше положенного, но пушек-то нету! Мыкались мы так с неделю, а потом приказ пришел получать матчасть! Ну пошли и получили… Только не две пушки, а шесть ружей противотанковых – два самозарядных и четыре однострелъных. Организовали два бронебойных отделения. Мое и сержанта Акимова. А пушек как не было, так и нет. Вот так и стал я по документам – командир орудия, а фактически «комод» и первый номер ПТР заодно. Только, что петлицы с пушками.
– Впрочем, мы и не горевали особо. В соседнем батальоне была та же история, да и вообще в дивизии дай бог треть пушек от потребного числа имелось. Страна-то вся в эвакуации! Какие еще пушки! И за ПТР спасибо.
– Поначалу в боях работы немного было. Нас даже и не задействовали. По живой силе от нас проку – нуль без палочки! Потом наступление батальона. Тут и нам работа нашлась – подавление пулеметов заместо артиллерии. Как «самоварники» сыграли, затакали «максимки», славяне «Уря-я» затянули, так мы чинно и благородно давай пукать по вспышкам их пулеметов, моля бога, чтобы это пульсирующее пламя погасло. Но чудес не бывает. В сумерках с полкилометра попасть в лобешник пулеметчику из ПТР с открытого прицела невозможно. Вот и продолжался свинцовый дождик по браткам-славянам.
– Короче, наступали вроде день что ли, потом, конечно, выдохлись и в землю зарываться! Ждать подкреплений для развития наступления. Только немцы вперед подоспели. Вечером в их стороне послышался гул и лязг, вроде глухих раскатов грома, да еще с подвыванием. «Танки, – пояснили нам «деды», – завтра вам, ребятки, работа будет!» А мы уже и сами понимали, что назавтра будет жарко.
– Так и случилось. Сначала прилетели «пернатые, которые закидали нас бомбочками, потом «гансы» сыграли. Загавкали разрывы гаубиц. Всю войну не любил эту музыку. Да!
– А потом на нас поперли ихние танки. Немного. Шесть штук всего. По штуке на «удильщика» – ерунда! Справимся! Водим своими «удочками», выбирая момент для выстрела. Цели разделили, как условились. Левого выбрал Витька-татарин, ближнего – Ромка-пермяк, правый мне достался по жребию. Еще три танка на долю бронебойщиков Акимова. Да!
– Всего-то по одному танку на ружье и было-то. И не «тигры» какие-то, а обыкновенные Т-3 и «Праги». Твои «знатоки» обсмеются, поди! По их мнению, Т-3 насквозь пробить должны мы были бы с любой дистанции с первого выстрела. Да и мы тоже сперва так думали. Стреляли с трехсот, как учили нас, и после каждого выстрела уверены были, что танку капут. Ан он как шел, так и пер себе и не догадывался, что капут ему, только местность пулеметами подметал.
– Выстрела так после десятого я даже молиться про себя начал, чтобы хоть один загорелся, a oни – словно заговоренные. Да что там? Разделали нас тогда под орех. И всему батальону капут пришел бы, побеги мы. Но тут подмога пришла, которую ждали. Они и откинули фрица на исходные.
– Сколько мы ихних танков пожгли, спрашиваешь? Одного и пожгли. Мало? Да мне тогда он за счастье показался. Первую свою «Отвагу» за него и получил. Только я ли его подбил-то? Кто теперь знает, может, и я. Я по нему тоже стрелял. Только получать медаль все одно кроме меня некому было. Все остальные; бронебойщики или убиты, или же тяжело ранены.
– Так и прошел мой первый бой. И батальон на переформировку. А ты говоришь – ПТР!
Иван Степанович одним глотком расправился с последней рюмкой и поддел на вилку остатки килек. Потом раскурил потухшую «Приму» и в задумчивости продолжал:
– А потом учились мы. Да… Пока топали к Сталинграду – все время учились. Восемь оборонительных боев и после каждого боя – бронебойщиков на списание. А меня бог миловал. Три танка записали на мой счет. Да еще два танка захватили мы с Макаренко и почти исправными. Итальянские танки-то. А макаронники – вояки слабые. Нас тогда для «Красной звезды» корреспондент из Москвы щелкнул на фоне танка. Вон и фотка тебе для доказательства. Так что где-то к зиме научились мы и из «удочек» бить их. Не только мы. И пехотные Baни тоже научились. Гранатами. Но им потруднее было, чем нам.
– Но пока не попал я в сорок третьем в истребительную бригаду, где ПТР много было, да еще с артиллерией, толку от «удильщиков» немного было.
– Почему не люблю я ПТР? А за что его любить-то? Длиннющий, тяжелый, с открытым прицелом да еще на сошках. Дерется при выстрелах так, что плечо после боя порой напрочь отваливалось. А толку-то? Прицелиться как следует – хрен получится. Наводка – только руками, хоть не на весу.
– Бронепробивание? А ты знаешь, что это такое? Или ты, как и твои друзья-теоретики, считаешь, что для уничтожения танка достаточно у него в боку дырку провертеть? Что с того, что у него дырка образовалась? Он ведь не корабль и ко дну от этого не пойдет. Как без дырки бой вел, так и с дыркой продолжит. Разве кто из экипажа насморк схватит от сквозняка-то… Да… У танка надо еще или механизм какой за броней сломать, или экипаж поранить, или лучше всего поджечь его к свиньям собачим! Вот ты из «удочки» и кусаешь его раз за разом. Иной раз после боя с десяток дырок в нем насчитаешь, а он все ползет себе, как ни в чем не бывало, и гореть не думает. А потом эти дырки какой-нибудь корреспондент выдает за торжество нашего оружия, и появляются сказки для детишек о том, что наше оружие столь могущественно, что легко делает из немецкого танка решето. А если бы он после первой загорелся, сколько жизней было бы спасено? Вот почему и говорю, что лучший ПТР – это пушка противотанковая. Или «прощай, Родина», а еще лучше «пятьдесят семь» или «семьдесят шесть». Снарядик-то у них солиднее. Пробьет броню и притащит с собой тучу осколков, или газы разрыва. Вот и сломает или подожгет что-то.
– А из ПТР только в упор и бить по выбранным местам… По бакам, например. Вот и подпускали их те, у кого нервы покрепче. Тогда и попадали куда надо. Был у нас в сорок третьем бронебойщик Максим Малов. Штук десять, не то двенадцать танков на него записано было. К Герою его даже представили, а он набил по пьяни морду какому-то летёхе, с него все победы и сняли, наград лишили и в штрафную роту. Да… Там, видать, и сгинул он. К чему это я о нем? Да к тому, что он вообще огонь по танкам далее 100 метров никогда не открывал. И только в борта по бензобаку; или по венцам ведущего колеса. А не по гусенице, как твои «клубные» учат. Таскал с собой целую пачку всяких там листовок, как уничтожать немецкие танки, сам схемки рисовал. Практиковался на подбитых. Ой не так это просто – попасть в нужное место движущегося танка с открытого-то прицела да еще не с жесткого лафета, а с сошки!
– Как-то принято рассуждать о маленьких размерах ПТР как о преимуществах. Да ничуть – у той же «прощай, родины» размеры в боевой обстановке не больше, потому, что ни один уважающий себя артиллерист не поставит пушку на танкоопасное, не окопав ее как следует. Да и расчеты ПТР только в кино на танкоопасном лягут на ровное место под кустик, не окопавшись. Вот и выходит, что в бою все не так, как в музее.
– А у пушки при этом еще один огромный козырь есть. Не догадываешъся, о чем я? Да о щите! Именно, что о щите. За щитом ты чувствуешь себя спокойнее. Можно наводить не торопясь. Пули пулемётов, осколки, комья земли щит на себя берет, а это очень важно. Из ПТР-то как стрелять приходилось? Высунешься из окопа, быстренько прицелишься, пульнешь, бросаешь ружье и на дно окопа, пока тебя танкист из пулемета дождичком осыпает, или снайпер вжикает. Потом высунешься, опять быстренько пульнешь и снова на дно, если еще живой. Героики тебе маловато? Вот и говорю, что не героика в войну преобладала. До героики ли, когда твоя маковка всем ветрам открыта, а у тебя на ней только каска, толку с которой, что с козла молока. Немцы вон на свой тяжелый ПТР «бюхс» – щит поставили. Даже фаустпатроны, помню, были у ниx со щитом и на колесиках.
– А уж когда мы на запад поперли, ПТР почти беспомощным стал. Поэтому осенью 1943 наша истребительная бригада была преобразована в ИПТАП и вооружили нас «прощай, родинами», с длинным стволом. Вот тут я и пoлюбил эту механику. Что? Слабовата? Да ничуть! По сравнению с чем слабовата? Перед ПТР – просто зверь, а не пушка. Бронебойность очень хорошая, да плюс осколочньй снаряд, да щит, да наводка плавная, да плечо не болит, да мехтяга знатная – «форды» и «бантамы» с «виллисами». Тут уже не служба у нас пошла, а подлинный санаторий…
Из воспоминаний Ивана Степановича Горбунова; Журнал «Полигон» № 3 / 2002 г.
The post Удильщики. Воспоминания бронебойщика first appeared on ИСТОРИЯ ВЕЛИКОЙ РОССИИ.