«Я сказала: «Немедленно все по кабинетам! В школе нападение!»: большое интервью директора гимназии №175
Амина Валеева вспоминает подробности трагедии, убитых детей и коллег
«Ильназ Галявиев подходил к кабинетам, говорил: «Откройте, это полицейские!» Почему он сдался, не стал дальше стрелять? Потому что у любого чудовища есть все-таки лимит жестокости. Вы не замечали?» — считает директор казанской гимназии №175 Амина Валеева. Заведение она возглавляет с момента основания, потому детей, жизни которых унесла кровавая бойня 11 мая, она считает своими. В беседе с «БИЗНЕС Online» руководитель поминутно вспомнила детали нападения: с чего все начиналось, как она буквально на инстинкте успела понять, что на школу идет атака, и дала спасительные приказы по громкой связи. Как с росгвардейцами эвакуировала классы, встречая израненных учеников и коллег. Наконец, директор пытается ответить на главный вопрос: кто виноват?
«Есть строгость, требовательность и любовь»
Президент России Владимир Путин в четверг поручил наградить учителей и сотрудников казанской гимназии №175, где 11 мая произошла кровавая бойня, унесшая жизни 7 школьников и двоих учителей. Ее устроил бывший выпускник школы, 19-летний Ильназ Галявиев. «Знаю, что многие учителя в страшные минуты нападения, когда звучали выстрелы, стояли у входа в классы и были готовы бороться и защищать своих учеников. Никто не покинул свой пост. Все исполнили свой профессиональный и человеческий долг. Я прошу внести предложение о награждении государственными наградами учителей и других сотрудников гимназии», —заявил глава государства.
Пожалуй, среди всех сотрудников школы награды в первую очередь достойна ее директор Амина Валеева. Она возглавляет школу на улице Файзи с момента основания в 2006 году и известна как весьма авторитарный руководитель, который держит в железном кулаке как коллектив, так и своих учеников. Ее боятся и уважают. Стальной характер Валеевой сыграл решающую роль и во вторник. В момент нападения на школу в здании и на спортплощадке находились 714 учеников, а сам злоумышленник намеревался убить не меньше 20, а «дальше как пойдет» — патронов у него была целая сумка. При этом все нападение заняло всего несколько минут, и всё решили мгновения после первых выстрелов.
В этот момент Валеева среагировала моментально — еще до того, как о ЧП сообщила вахтер и без сигнала экстренной кнопки она, услышав шум, по школьному радиогромкоговорителю велела ученикам вернуться в кабинеты, а учителям — запереть двери на ключ. Директора беспрекословно послушались. Затем, когда все еще думали, что по школе бродит второй стрелок, она вместе с коллегами и росгвардейцами выводила детей из здания. Только услышав знакомый голос, учителя соглашались отпереть кабинет.
Ключи от кабинетов, по установленным в школе правилам, должны лежать на каждом учительском столе. Лишь два класса, как ясно на данный момент, по неизвестным пока причинам оказались не заперты. Только это трагическое обстоятельство, в котором разбирается следком, привело к многочисленным жертвам.
«Во мне есть момент строгости, но иногда я благодарю детей за правду в какой-то критической ситуации, — рассказывает Валеева о своей работе. — За 15 лет дети поняли, что есть строгость, требовательность и любовь. Я всегда считаю, что все проблемы детей — это проблемы взрослых. Это мое кредо. Потому что ребенок не может быть плохим априори. Плохим его делают среда, родители, условия, в которых он растет».
Побеседовать с директором гимназии нам удалось поздним вечером в среду, 12 мая. Мы встретили руководителя школы в траурном одеянии: черная юбка, черная кофта, черный платок и темные очки. Наш разговор проходил чуть более двух часов, но несколько раз беседы прерывались — на слезы директора. Поверить в произошедшее наша собеседница не может до сих пор.
Как началась бойня
— Амина Салимовна, расскажите, как начинался тот самый день — вторник, 11 мая?
— В этот день я пришла попозже. Обычно я в школе с семи утра, но, так как был день моего рождения, я себе позволила приехать к девяти. Вообще, 11-го не хотела приходить в школу, потому что я предполагала продлить свой отпуск. Он выпал на майские праздники, и получилось, что пять дней отпуска оставались. Но коллеги выразили желание меня поздравить.
Если зайти в школу, можно заметить: сначала там вахта, рамка металлоискателя, потом налево и первая дверь — моя приемная. Я зашла в школу, и первыми, кого я встретила, были старшеклассники. Одна из них — президент нашей школы Альбиночка Г. (здесь и далее имена и фамилии несовершеннолетних изменены по требованию законодательства — прим. ред.), ученица 10-го класса «Б». Они выходили из приемной. Это дети, которые в моем кабинете ежедневно, 6 раз в неделю, проводят фан-чат. Обычно дети начинают эфир после первого урока, на перемене. Затем они выходят из приемной, я их обнимаю и говорю: «Как отстрелялись?»
— То есть фан-чат — это новости школы?
— Это такое школьное радио — когда они используют речевые оповещения, по которым потом мне в этот день пришлось детей призывать… Они всё там рассказывают. Например, что в этот день 20 лет назад что-то открыли или что сегодня день борьбы с раком и так далее. Или что они посмотрели историю школы и в этот день 10 лет назад Иванов стал олимпиадником. Они это делают самостоятельно. Я абсолютно не курирую данный вопрос — предоставляю место, даю микрофон и даже выхожу, чтобы их не смущать.
Так что эти дети были первыми, кого я увидела, их было трое. Я спрашиваю: «Как настроение?» Они говорят: «Хорошо, Амина Салимовна». «С каким настроением вы сегодня зашли в школу?» — «С хорошим». Я говорю: «Может быть, вам еще надо было отдохнуть?» Ну так, немножечко съязвила: «Нет-нет, мы уже устали отдыхать». Все радостные.
Альбина стала судорожно пытаться поздравить меня с днем рождения. Я ей говорю: «Давай официоз заканчивай, у нас впереди большая работа, будем заканчивать учебный год. Вам, как школьному управлению, — задача…»
У нас есть традиция, когда мы подводим итоги первого и второго полугодия. Есть номинация «Лучший ученик года» — это денежная премия. Через несколько лет после этой номинации мы открыли еще одну — «Лучший ученик начальной школы». В этом году я решила сделать именную премию директора гимназии, назвала ее «Открытие года». И я с учащимися как раз стала обсуждать: у нас впереди линейка, по итогам года готовьтесь.
В это время из другого кабинета шли детки на урок физкультуры, я им (десятиклассникам — прим. ред.) сказала: «Ребятки, посторонитесь». Я еще себе сказала: «Так, молодцы, белые футболки, черные брючки», — то есть все оделись прилично. В этот день было жарко. Они пошли на открытый воздух. Даниил Федорович, учитель физкультуры, их как раз дружно выводил за ручки. Они со мной поздоровались. Я увидела Шагапова, который сейчас, к сожалению, в реанимации. Я говорю: «Шагапов, как дела? Отдохнул?» Он немножко шебутной мальчик. «Все хорошо!» — говорит.
И буквально [через] 10–15 минут….
— Что было дальше?
— Я зашла в свой кабинет на первом этаже. Они (коллеги — прим. ред.) пришли с цветами. Сначала были поздравления, потом мы плавно перешли к рабочим вопросам. Я говорю: «Ребята расхолаживаются, а времени остается мало. 9-е и 11-е классы [надо взять] под контроль. У нас есть дети из группы риска, у которых еще не совсем хороший уровень подготовки».
Все мои замы, шесть человек, находились у меня в кабинете. И вдруг раздался звук…
Этот звук был каким-то странным. Мы все переглянулись. И Руслан Аликович (Руслан Лещов — заведующий по административно-хозяйственной работе — прим. ред.) говорит: «Амина Салимовна, это, наверное, машина проехала грузовая». Как когда машина переезжает лежачих полицейских — какой-то похожий звук. Я ему говорю: «Посмотрите в окно». Он выглядывает — ничего нет.
И вдруг — второй хлопок. С незначительным интервалом. [Я понимаю, что] что-то происходит. Я не знаю, абсолютно интуитивно говорю: «Это нападение!» Не знаю, почему-то я сказала это слово. Это, говорю, нападение!
И после этого — еще какой-то хлопок. Они чуть ли не ринулись туда. Если бы они туда выбежали, он (стрелок — прим. ред.) бы их встретил. Я всех их [загоняю] в кабинет. Говорю: «Стоять!» Закрываемся на ключ… Даю указание: «Звоните в полицию».
Я дословно сейчас уже не вспомню… [Говорила]: «Закрывайте двери на ключ, баррикадируйте двери, детей на пол, дверь никому не открывать! Сохраняйте спокойствие». Такое судорожное состояние, я даже сейчас это все в каких-то мгновениях [вспоминаю].
Девочки стали плакать, потому что у троих моих замов — дети. Это был какой-то момент ужаса. Я набираю 112, говорю: «Звоните по сотовому, у меня связь не идет!» Руслан в 112, в 102 звонит.
Потом что-то прогремело. Руслан выбежал. Таскиря Гарифовна (54-летняя Таскиря Ахмадуллина, вахтер, пострадала, но выжила — прим. ред.) с вахты ему кричит: «Я на КТС (кнопка тревожной сигнализации — прим. ред) нажала!» Руслан забегает, закрывает дверь в приемную на стул — у него ключа нет, он закрыл на стул. Я-то девочек у себя в кабинете закрыла. И он забегает и говорит: «Амина Салимовна, там взрыв…»
Я еще раз повторно беру микрофон, еще раз говорю: «Уважаемые коллеги, детей из коридоров — в кабинеты, закрываемся. Не открываем дверь никому! Просьба сохранять спокойствие!»
Стала звонить в отдел полиции «Гвардейский» Диляре Райфатовне, она руководитель ПДН, мы с ней работаем давно, с 2006 года. Говорю: «Диляра, где люди? Диляра, где люди?». Она говорит: «Наряд выехал! Держитесь! Что у вас там?». Я говорю: «У нас взрывы! У нас стреляют! Сколько их — я не знаю!»
Потом я понимаю, что хлопки начинают раздаваться на втором этаже. Но уже по звуку я понимаю, что они не рядом со мной, не на первом этаже. Девочкам я сказала: «Закрывайтесь изнутри».
Я вышла из приемной. На вахте уже не было Таскири Гарифовны. Шкаф с ключами был просто опрокинут на рабочий стол. Я опять нажала на кнопку КТС. И, вернувшись обратно, говорю девочкам: «Сидите, не высовывайтесь». Еще раз позвонила Диляре Райфатовне [из ОП «Гвардейский»].
Что творилось в школе
— Кого вы встретили в коридоре?
— Первыми приехали росгвардейцы по КТС. Их было четверо, один из них был не в форме, а в светлой рубашке. А стрельба продолжалась. Мы были на первом этаже, потом я увидела Мулланура Тагировича (62-летний Мулланур Мустафин, работник школы, пострадал, — прим. ред.), он лежал. Я его просто заметила в тамбуре. И человек уже прибывший по КТС стал вызывать [на подмогу]: «Здесь все серьезно, вызывайте подкрепление».
— Вас вывели сразу из школы в этот момент?
— Я оставалась в школе. Меня не вывели.
— Почему? Росгвардия же наверняка пыталась вас вывести?
— Я даже не могу это объяснить. Может быть, они и говорили выходить… Не знаю. Взрывы [выстрелы] продолжались раздаваться, и уже было подкрепление. А затем, третьими, приехали, по-моему, пожарные. Потому что мы предполагали, что если взрывы, то может возгорание начаться. Я даже сейчас не могу понять, даже не смогу описать эту ситуацию…
Я пошла по первому этажу, потому что они (полиция и пожарные — прим. ред.) поднялись, первый этаж прошли, как они говорят, «зачистку сделали». Первые, кого я выпустила — кабинет 1-03, потому что он первый от меня. Дверь была закрыта, там находился учитель начальных классов. Я постучалась, назвала имя, говорю: «Эльмира, открывай, это я! Это Амина Салимовна. Не бойся, выходи». Она со слезами на глазах… У нее был шок. Она была одна, потому что дети на физкультуру пошли. Я говорю: «Эльмира, эвакуируешься по этой лестнице, по этому выходу, не через центральный, разбитый». Говорю: «Пожалуйста, выходи на футбольное поле, ищи детей, проверяй посписочно, все ли там на физкультуре».
Мы прошли с моим замом Венерой (Венера Халикова — прим. ред.) кабинет 1-05, 1-06. Остальных мы вывели. И остались с Венерой вдвоем. Потому что [Хафизова] Эльвира Закирзяновна, [Багавиева] Гульгенэ Мунировна, [Ухванова] Галина Валериевна и Руслан Аликович — они вышли на поле. Их провели как-то, я не видела. Когда я вышла туда, они уже там стояли, делали сверку по патронажному журналу, какие дети вышли.
Потом мы поднялись на второй этаж.
— Когда вы на первом этаже выпускали людей, в этот момент хлопков уже не было?
— Нет, хлопков уже не было. Видимо, они уже его [поймали]…
— Где был нападавший, когда пришли первые росгвардейцы?
— Он уже на втором этаже был.
— Разве он уже не спустился за это время? Насколько известно, он дошел до третьего этажа, спустился оттуда, и уже стоял с распростертыми руками, на ступеньках.
— Нас остановили на третьем этаже. Сказали: «Вот так стоять, не высовывайтесь». Они [силовики] какими-то группами ведь работали, я полностью картину не наблюдала, я ее даже физически не могла всю оценить и понять. Поэтому какими-то кучками они туда, сюда. Когда они детям говорили: «Откройте», а на их мужские голоса не открывают…
Мы с Венерой подходили и говорили: «Давайте мы». Например, я говорила, зная, какой учитель в этом кабинете: «Алия Фанисовна, открой, это я. Спокойно открывайте, спокойно выходим, детей выводите». И они тогда открывали дверь.
Надо было видеть, как дети выходили. Это было что-то с чем-то… Ребенок выходит и говорит: «Я же говорил, это просто в войнушку играют!». А другой идет, как белый лист бумаги, трясется. Маленькие дети многие не поняли. Многие плакали только тогда, когда уже родителей своих видели.
— А что было на третьем этаже?
— На третьем этаже из библиотеки вышли две девочки. Мои 11-классницы, претендентки на медаль, Кондратьева О. и Воронкова Ю. Потом кабинет химии — [учитель] Зульфира Зульферовна Нуриева. Я еще сказала, чтобы проверили лаборантскую, потому что она смежная. Когда мы пошли уже на третий этаж, оттуда выносили на носилках уже… Диляру Ахмадулловну (Диляра Галиуллина, преподаватель татарского языка и литературы — прим. ред.). Она была в сознании. Она меня увидела. Было видно, что она изранена. Ее спускали на носилках.
— Какой она вела предмет?
— Родной татарский. И мимо меня пронесли еще носилки с Хабибуллиным. Р., мальчиком. Он был очень напуган, я ему сказала: «Держись, все будет хорошо».
На третьем этаже нам уже сказали: «Нет, не пойдете, стойте здесь». Я не помню, как так получилось. У кого-то я спросила: «Там трупы?» И кто-то из ребят сказал: «Да. Там есть погибшие».
«У вас еще четвертый этаж», — [спросили полицейские]. «Да, четвертый этаж, там две лестницы только на них выходит». Так у нас четыре лестницы, а на четвертый этаж выходит только две, по диагонали. Мы показали им лестницы, [нам] сказали, на четвертый этаж не подниматься.
Мы попросили с Венерой их еще обследовать крышу, потому что там есть выход на крышу, но ключи на вахте. Может быть, они (стрелявшие – прим. ред.) могли дверь на крышу открыть, или взрывным устройством каким-то… Я сказала: «Крышу проверьте».
— Четвертый этаж остался не тронут?
— Я не поднималась. Меня туда не пускают, потому что я и в свой кабинет прохожу через целый кордон. Требуют бумаги, а они все там, в кабинете. Я понимаю, что это в целях безопасности, но тем не менее.
Нам говорили: «Вы что здесь ходите? Выходите!». Потом [внутрь школы] пытались проникнуть родители. Я говорила: «Уйдите, пожалуйста, уйдите!». «Там наши дети!» — [отвечают они]. «Уйдите!» — говорю.
— Сколько вообще на третьем этаже классов располагалось? И какая система распределения классов?
— У нас система такая, что класс закреплен за кабинетом.
— Учителя сами ходят по кабинетам?
— Да. Ключи от кабинета на столе. И дети спокойно к этому относятся. С утра открывают [кабинет]. В принципе, по идее, ключи у нас на вахте. Но у многих учителей есть дубликаты. Так удобнее. Иногда дети с утра в класс заходят раньше учителя — взяли ключ на вахте, кабинет открыли, ключ положили и сидят, ждут учителя.
Почему это случилось с кабинетом 3-10, я понять не могу…
— Сколько всего классов сидело на третьем этаже?
— Я вам так не скажу. Я не знаю по расписанию, сколько классов сидело. В этот день по «патронажке» (патронажному журналу — прим. ред.) было 714 детей. Всего у нас 38 классов. Вторая смена еще не пришла, а это восемь классов. Спортзалы были свободные, потому что в тот день дети вышли на улицу, благо, погодный режим позволял.
У некоторых учителей — вот, у Эльвирочки (Эльвира Игнатьева, учитель английского языка — прим. ред.) покойной, — было «окно».
— Эльвира Игнатьева не закрыла дверь, потому что учеников не было?
— Я поняла, что так. По крайней мере, следы от нее были около окна. То ли она выглянула в окно, то ли что… Я так и не поняла. Я еще картину никак не собрала. Я коллектив увидела только сегодня (беседа была в среду, 12 мая — прим. ред.). В морг на Сибирском тракте пришли коллеги. А в 8 утра я должны была уже быть в школе.
— Как погибла учительница начальных классов Венера Айзатова?
— Венера Султановна… Она работала на первом этаже, в кабинете 1-07. Она была убита на первом этаже.
— Тот класс на третьем этаже, куда вошел стрелок, получается, не был закрыт?
— Я не могу это понять. Какая-то странная ситуация. Кто-то говорит, дети поднимались из столовой — это все обрывки разговоров, я коллектив вот так, как вас, еще не видела. Завучи говорят, что из всех этих хаотичных рассказов поняли, что этот класс 8А вышел их столовой — а у нас сейчас накрытие с учетом пандемии не более 50 человек, это гибкий график — и якобы дети вышли из столовой и, увидев его, помчались на свой этаж. И, якобы, он пошел за ними. Якобы, они пытались закрыть дверь. Но все это пока абсолютно недостоверно.
— А столовая на каком этаже?
— На первом. И якобы он поставил ногу и не дал им закрыть эту дверь. Это из сегодняшнего разговора с моими девочками.
— Вполне может быть.
— Одна девочка успела, спряталась под стол учителя, он ее, слава Богу, не увидел, это Саримова А. А кто последними забегали, с ними он расправился. Я думаю, что последней заходила все-таки Диляра Ахмадулловна, которая пыталась, наверно, закрыть дверь, потому что она была изранена очень серьезно (учительница жива, сейчас за ее жизнь борются врачи в Москве — ред).
— Преподаватель у них в кабинете кто был, я не совсем понял?
— Они шли на свой урок, родной язык.
— Это объясняет, почему среди имен погибших детей — только татарские фамилии… А учительница английского была от них в соседнем кабинете?
— Да.
Но самое печальное, что Алина Анисовна (Алина Зарипова, другой учитель татарского языка и литературы — прим.ред.) выводила чужих детей, а рядом был свой, которого она не спасла. Вот вообще как? Руслан (имя изменено — прим.ред.) был замечательным мальчиком, светлым, абсолютно, просто невероятно. Этот ребенок, когда заходил в школу с мамой… Они же жили в Константиновке, приезжали рано. Мама трудоголик. И дети учителей, это своеобразные дети. Я всегда говорю, жалейте детей учителей, они всю жизнь ходят вдоль стенки, они прямо ходить не могут, по серединке. Когда он заходил с мамой, я раскрывала объятия и говорила: «Иди ко мне, мой золотой. Спасибо, что ты у меня есть». Когда мама шла на конкурс [Учитель года], уезжает, например, на открытое мероприятие, я ему говорила: «Руслан, ты уж поддержи маму». Он говорил: «Да, я стараюсь, я ей говорю: «Мама, ты победишь». Я не верю, как его можно было потерять.
Он выделялся добротой и сердечностью. Порядочностью и чистотой. Абсолютно чистый мальчик. Старшая дочь не такая была, Камиля, она уже закончила школу. Она энергичная, амбициозная. А Руслан не такой: нежный, хрупкий, трогательный. И очень любил маму свою. Бережно, отзывчиво. Камиля, она не давала столько теплоты, сколько давал Руслан. Его мать сегодня была просто никакая.
— А Алина Анисовна в этот момент…
— Была с другим классом, выводила детей.
— На втором этаже?
— На третьем, кабинет 3-12. Мы все параллельно шли, кто-то с одной стороны открывал, кто-то с другой.
— Изначально была информация про сообщника, про второго стрелка. И даже сообщения, что его ликвидировали.
— Почему мы решили, что их двое? Потому что когда мы с Венерой находились там внутри, было ощущение, что в нескольких местах [стреляют]. Как будто вдвоем. Это [стрельба] было как-то очень активно.
Когда ребята [силовики приехали], была команда «выводите». Мы с Венерой как-то немного застопорились, говорим: «А вдруг там второй?». Мы то школу лучше знаем, а ребята не поняли, что у нас четыре зоны — зона А, зона Б, моя зона В и зона Г. Когда берут новичков, дети тоже путаются.
Мы с Венерой несколько раз ребятам сказали, показывали, как идти, с обеих сторон, не по одной. В той суматохе мы очень боялись, они нас не слышали и шли по кругу. Венера мне говорит: «Амина Салимовна, а он же может и сюда вернуться». Мы говорим: «Погодите эвакуировать, вдруг там еще кто-то есть, второй».
Момента, как он вышел, я не видела, но я находилась в школе.
— Один из самых жутких моментов лично для меня. Когда происходили эти события, я смотрел фотографии и видео, которые присылали мои коллеги. Как детишки прыгают с окон в этот момент, когда уже преступник-то был задержан. Это же самое страшное: опасности уже не было. Но был самый жуткий страх — неизвестности. Люди, которые были за баррикадой в кабинете, не понимали, что там происходит.
— А вы считаете, что было бы лучше, если бы они понимали, что там происходит? И открывали двери и выглядывали и смотрели, как это происходит?
— Я понимаю, что лучшего варианта здесь быть не может, и в этом ужас ситуации.
— Больше, чем я сама себя накажу, меня никто не накажет. Так что свои счеты и свои долги я знаю и вижу. Поэтому то, что дети выпрыгнули из окон, это, наверно, не было спровоцировано тем, что я сказала: «Не открывайте двери никому». Нет.
Стрелок
— Когда вы узнали, кто совершил нападение?
— В этот же день. Айрат Магдутович [Айрат Валеев, руководитель 3-го отдела по особо важным делам СКР по РТ — прим.ред.] мне задал вопрос: «Вам что-нибудь говорит фамилия Галявиев?..»
— В тот момент вы уже были в следственном комитете?
— Нет, он был на территории [школы], на месте. «Вам что-нибудь говорит фамилия Галявиев?». Я сказала — нет. «Как-то пересекались?» — [спрашивает следователь]. — «Нет». У меня память на детские фамилии приличная. Но у меня он абсолютно нигде не отложился!
Так как нам тогда еще разрешалось перемещаться [школа не была оцеплена — прим.ред.], мои замы были у меня в приемной. Шли списки, какие-то данные по численному составу, по классам. Я говорю: «Мне надо поднять алфавитные книги, я сейчас выясню». Но у меня он [Галявиев] вообще нигде не ассоциировался. Как правило, мы запоминаем «группу риска».
— Десять процентов самых сильных учеников и десять процентов — самых опасных?
— Да. Он ни в ту, ни в другую категорию не входил. Я пошла к девочкам [коллегам], спросила у них: «Что-то вам говорит фамилия Галявиев?» Стали напрягаться все. Вспомнили! Но не с первой попытки, наверное, с третьей. Галявиев, Галявиев… Подняли документы строгой отчетности, книгу выдачи аттестатов, и потом Гульгенэ Мунировна говорит: «Ой, подождите! По-моему, с Саматом учился». У моего зама Гульгенэ Мунировны двое сыновей закончили эту школу. Это класс Самата, ее сына.
И я сама пальцем по списку веду: Галявиев Инсаф.
— Это брат?
— Да, старший. 1999 года рождения, выбыл, написано — поступление в К (П)ФУ. И буквально несколькими строчками ниже: Галявиев Ильназ, 2001 года, 9А класс, выбытие — колледж при ТИСБИ.
И вот, я говорю: девочки, вы что-нибудь помните? Стали по крупицам собирать, обзванивать учителей начальной школы, предметников, кто работал по русскому и математике, ведь там больше всего часов. Потом следственный комитет затребовал список всего класса по книге выдачи аттестатов и потребовали личное дело двоих этих людей, этих братьев. Из архива были подняты эти бумаги, и мы им передали. Но Галявиев — это никак, вообще никак…
— То есть и коллеги ваши его не помнят?
— Я с коллегами на эту тему даже и не общалась, собственно говоря. Единственное, все говорят: спокойный, тихий. Сказать, что был очень контактен, я этого не слышала. Наоборот все говорили, что он достаточно интровертный, не было никакого буллинга, троллинга, каких-то разборок. Я обычно спрашиваю: у меня в кабинете был? Коллеги говорят, что нет, не припомним.
Учитель математики взяла их, с 5 по 8 класс довела, потом, рәхәтләнеп [в переводе с татарского — «с наслаждением»] ушла на пенсию. И вот этот класс доводила Альфия Вахитовна (Альфия Мустафина, учитель татарского языка и литературы — прим.ред.). Она очень спокойно его довела, потому что они были уже на выходе, девятый класс, достаточно сформировавшиеся уже дети.
Галявиев вот нигде [не всплывал], чтобы кто-то страшную мордастую историю рассказал, я-то пока в своем уме. Я поражаюсь, что им двигало и зачем.
— Причем вернулся в школу спустя четыре года?
— Мотив какой-то должен быть.
— Даже если буллинг…
— Там уже этих детей-то нет.
— И почему он вышел сам?
— Потому что все кабинеты закрыты были. Он подходил к кабинету, говорил: «Откройте, это полицейские!»
— Да вы что?!
— Да. Он подошел к кабинету химии 3-17, это рассказывала мне Зульфира Зуферовна, с которой мы открывали вместе с мальчиками. Она говорила: «Это я, Зульфия Зуферовна, откройте». Ученики сказали: «Спасибо, что вы нам велели никому не открывать дверь». Стрелок подошел к ним, он мог и с ними это все сделать. Люди на допросах это расскажут, наверное.
… Почему он пошел и сам сдался, не стал дальше стрелять? Потому что у любого чудовища есть все-таки лимит жестокости. Вы не замечали? Даже по каким-то произведениям, историям. Иногда даже какой-то маньяк оставляет свою жертву живой, какую-нибудь пятнадцатую. Наверно, у них что-то иссякает…
— Но Чикатило вот не иссяк в свое время.
— Но Чикатило ведь тоже один раз прокололся и оставил в живых свою жертву.
— Насколько я помню, случайно.
— Случайностей не бывает, наверно, не знаю.
… Мне просто хочется понять, что им двигало. Я не поняла.
— Вы сами строите какие-то предположения?
— Никаких.
Кто виноват
— Вас неоднократно допрашивали. Что вы можете сказать об этом?
— Еще раз скажу: больше, чем я себя накажу, меня никто не накажет.
Поэтому, если меня признают виновной, я понесу ответственность, если скажут «уходи» — я хоть сегодня готова написать заявление на увольнение. Я скажу так: я потеряла своих детей и я понимаю, что я их могла не потерять.
Все гораздо проще: учитель должен учить, ученик должен учиться, а государство должно защищать. За свое я отвечу. Вы думаете, мне сегодня легко?
Понятное дело, что дети погибли и кто-то должен за это ответить. Сегодня похоронили двоих моих коллег и моих детей.
Я очень долгое время пыталась не смотреть телефон. Вчера все-таки решила — посмотрю. [Достает телефон и читает сообщения]: «Соболезную», «Вашей вины нет», «Терпения вам», «Спасибо за грамотные и во время сделанные команды», «Искренне соболезнуем в связи с трагическим происшествием в нашей школе»… Родители: «Крепитесь». «Я в трауре, плачу вместе с вами, могу как-то помочь?» — это бывший работник. «Родная, мы всей семьей молимся за вас, склоняем головы перед вашим педагогическим коллективом. Вы мировой руководитель, который многому научил нас тогда, когда еще совсем мы были юными. Дай вам Бог здоровья, терпения, мудрости. Всем, чем можем, готовы помочь» — Дарья Толкачева, это моя выпускница, она уже замужем.
«Уважаемая, Амина Салимгараевна, примите искренние слова соболезнования в связи с произошедшим. Вы большая молодец, своими умелыми действиями вы сумели предупредить коллектив о грозящей опасности и о сложной террористической обстановке, принимали единственно верное решение. Директора школ города Набережные Челны и мы лично 53, 48 школы с вами»… Они были в гостях у меня.
Миляуша Харисовна — это моя бывшая коллега, из 141-й школы, она до сих пор там работает: «Скорблю вместе с вами, держитесь. Миляуша».
— Может быть хотите что-то передать этим людям?
— Обязательно, но это даже еще не все. Наша школьная почта, официальная. Это я все вчера смотрела. Сколько там писем, начиная с Керченского политехнического колледжа [в октябре 2018 года там произошло массовое убийство, стрелок Владислав Росляков убил 21 человека, стрелял из того же ружья, что и Галявиев — прим.ред.]. Люди совершенно из разных краев Российской Федерации пишут — Крым, Новороссийск, Пермский край, одно обращение вообще из многоквартирного дома.
Я читала вчера. Вообще в шоке была, у меня было какое-то состояние истероидное. Пред?