«Папа говорит: «Помню, как в меня летели эти пули. Не описать словами, как было больно…»

Первые выстрелы «казанского монстра» достались супругу его бывшей классной руководительницы

«Я вижу, что гильзы со мной рядом лежат. Помню, что было на его маске написано. Помню, как в меня летели эти пули», — рассказывает чудом выживший работник гимназии №175, 62-летний Мулланур Мустафин. По словам его родных, тот держал дверь руками, не пуская «казанского стрелка» Ильназа Галявиева внутрь школы. Но выстрел в живот, а потом контрольный в голову помешали Мустафину остановить убийцу. О том, как в это время его 61-летняя супруга, учитель татарского языка Альфия Мустафина, бывшая классная «казанского стрелка», спасала детей этажом выше, — в интервью дочери Мустафина Айсылу Ямалеевой «БИЗНЕС Online».

«Сказали, что голова задета и что очень проблемно было с брюшной полостью, осколочные раны…»

— Как вы узнали о том, что произошло в тот день?

— Первой мне моя сестра Тансылу отправила голосовое сообщение. Она о произошедшем узнала у себя на работе, ей там сказали: «У твоих родителей в школе какое-то ЧП». И вот она мне сразу отправила голосовое, сообщила, что у родителей что-то произошло, какая-то стрельба, что она сейчас вызывает такси и срочно едет туда. Я  была дома с ребенком. Позвонила сразу маме. Она была вся в слезах. В это время она уже выбежала через черный ход, рассказала, что находится во дворе какого-то частного дома — там за школой как раз уже частный сектор начинается. Она плакала и говорила: «Я не знаю, что с отцом. Я его искала. Мне сказали, что он ранен, его увезли».

Я сразу начала звонить в скорую. Сперва там не смогли ответить, попросили перезвонить через 10 минут, у них там был страшный переполох. Через 10 минут перезвонила, и они говорят, что все выяснили, — папу увезли в 7-ю горбольницу, он жив. Мы всей семьей собрались, муж к тому моменту уже забрал дочку из школы, сына. И вот так, всей семьей, отправились в больницу. Мама с моей сестрой тоже поехали. Брат подъехал.

В больницу мать с сестрой быстрее подъехали. Их сразу же встретил психолог. Врачи к нам не выходили, потому что делали операцию. С нами общалась в тот момент только психолог, она нас поддерживала. Здесь хочу отдельно сказать о врачах. Весь персонал настолько слаженно работал! Безмерная благодарность всем медикам, всему персоналу, всем, кто участвовал в этом процессе. Если бы он не попал в такие хорошие руки, страшно представить, как все сложилось бы. Психолог тоже говорила: «Он в лучших руках, не переживайте». Мы ждали, до четырех часов дня шла операция. Потом вышли врачи и объяснили ситуацию.

— Что они сказали? Какие ранения получил отец?

— Сказали, что голова задета и что очень проблемно было с брюшной полостью, осколочные раны. Много ран имелось именно в брюшной полости. Задета тазовая кость. Поэтому и операция оказалась такой долгой и сложной. Как нам объясняли, бригады менялись — кто-то по части головы, нейрохирурги, кто-то по части брюшной полости. Врачи сказали: «Сделали все, что в наших силах. Сейчас все зависит от его организма.  Держитесь, надежда есть». Это были первые слова врачей.

Потом нам сказали, что часов в 6 вечера мы сможем позвонить. Дали контактные телефоны, чтобы узнавать его состояние, и сказали, что мы можем идти, так как от нашего нахождения здесь ничего не изменится. Но мы все равно кругами ходили вокруг больницы, никак не могли уйти. И так получилось, что уже ближе к половине шестого мы все еще были у здания. Нас увидели врач с главврачом. Они объяснили, что папа уже немного пришел в себя, открыл глаза, состояние стабильное. Отправили нас домой и сказали, что завтра, может, даже получится с ним увидеться.

Вчера с утра мы были уже все в больнице. Утром решались организационные вопросы по его перевозке в Москву. Нам разрешили к нему подняться.

— Что вы увидели в палате?

— Были слезы. Но мы понимали, что нам нельзя плакать, нельзя, чтобы он видел наши слезы и расстраивался. Было страшно, больно на него смотреть: перебинтованная голова, весь в проводах лежит. Для нас уже явилось радостью видеть его живым. Ведь такая трагедия произошла. Даже представить сложно, каково людям, родителям, близким погибших детей и учителей. На фоне их трагедии мы безумно радовались, что наш папа просто жив, что мы смогли его увидеть, что он в надежных руках.

Я заметила, как у него слеза проступила тоже, когда он нас всех увидел. Мы его окружили, за руки держим и говорим: «Давай, все будет хорошо. Мы тебя любим, ты нам нужен, еще столько не сделано с тобой». Ему оказалось очень сложно говорить. Чуть-чуть скажет, пару слов — засыпает. Еще скажет — снова отключается. Но успел рассказать, говорит: «Я все помню. До сих пор все перед глазами».

«Все произошло за считанные секунды»

— Что он рассказал?

— Он был на первом этаже. Его, как работника по обслуживания здания попросили сделать что-то во дворе. Он у нас всегда был мастером на все руки — везде, если что-то надо подкрутить, починить, то он делал. Он направлялся к выходу. А там двойная дверь. Первая с улицы просто открывается, а вторая уже с домофоном. Через нее так просто уже не пройти, только через вахтера. Только он начал выходить, как услышал звук стрельбы. Рассказал, что сначала подумал, что как будто собак стреляют — как раз дикие собаки в последнее время бродят вокруг, и тема как бы актуальна.

Все произошло за считанные секунды. Услышал выстрелы, направился к выходу и увидел человека с ружьем. Он хотел удержать вторую дверь, которая без домофона. Рассказал, что надеялся, что сможет его [Галявиева] остановить. Но не вышло. Он взялся за ручку двери. А тот… Не знаю даже, как его назвать… Выстрелил через дверь. Из-за этого у него все осколочные раны в брюшной полости. Папа упал. В это время преступник прошел дальше, сделал пару шагов. Перезарядил. Вернулся и выстрелил ему в голову. Папа все видел. Сложно представить, что он в этот момент пережил. Но, слава Богу, тот человек оказался настолько дилетантом, что промахнулся, по касательной правую сторону голову только задел. Папа говорит: «Я вижу, что гильзы со мной рядом лежат. Помню, что было на его маске написано. Помню, как в меня летели эти пули».

Все это время, пока он [Галявиев] находился внутри школы до момент его выхода, папа был в сознании. И он видел, как тот выходил уже с поднятыми руками. Папа рассказал, что единственное переживал за маму. Она тоже была внутри школы, и он не знал жива она или нет. За детей тоже переживал. Лежа там, истекая кровью, он думал о других. Не могу даже представить, что он пережил в тот момент. Я спросила его: «Больно тебе было?» Он ответил: «Не описать словами, как было больно. Все внутри жгло».

— Что было дальше, после выстрелов в вашего отца?

— Когда стрелок в него в первый раз выстрелил, вахтерша все услышала, она сидела у себя на посту — бутка прямо у входа расположена. В школу кто угодно попасть не мог никак. Там настолько все слаженно. Там никогда человек не покидал свою вахту. Почему я это говорю? Потому что за эти два дня, что мы только не видели в интернете. Люди пишут «что там за охрана», «кто его пустил» и так далее. Зная со слов своих родителей, которые там работают уже почти 5 лет, в этой школе был всегда порядок. Директриса у них такой человек, что ни в одном вопросе не допускала ничего на тяп-ляп — все сделает до победного конца, все сделает по правилам. Наверное, как раз это и спасло много жизней. Вся эта череда событий. То, что первым его [стрелка] встретил папа, этот выстрел (на самом деле это были не первые выстрелы — прим.ред.) дал знак вахтерше, которая успела нажать на кнопку, директриса своевременно успела сказать всем детишкам спрятаться. Даже представить страшно, что было бы, если бы кнопку не успели нажать. Мы вчера папе говорим: «Ты действительно герой. Ты всех спас». Представляя картину, что если бы не был там папа между дверьми, не пытался бы его остановить, стрелок, наверное, так же бы выстрелом открыл дверь, не дай Бог, убил бы вахтершу и пошел бы дальше. Не успели бы нажать эту кнопку. Страшно представить эту картину.

— Сообщалось, что ваш отец что-то кричал нападавшему. Это так?

— Нет, не он кричал. Это вахтерша уже, увидев, что папа упал, крикнула: «Мулланура абыя убили». Кабинет директора недалеко. Не знаю, услышал ее кто-то или нет. Но вот она крикнула, нажала на кнопку и сама успела спрятаться под стол.

«О нем она может сказать только положительное, как и многие, кстати»

— Где в этот момент была ваша мама?

— В это время у мамы был урок на втором этаже. Она вместе с классным руководителем этого начального класса была внутри кабинета. Когда они услышали голос директора, оперативно закрыли дверь. И уже выжидали. К ним стучался преступник. Очевидцы рассказывают, что он ходил по кабинетам и говорил: «Откройте. Я из полиции». Никто не открыл. Дети и от окон отошли. Они сильно переживали, кто-то просился в туалет. Мама их как могла успокаивала. Никого не выпускали, всех держали в кучке. Кто-то им из окна предлагал [прыгать]… Но они как заперлись в классе — так и сидели. Открыли только тогда, когда уже директриса подошла к двери: «Альфия Вахитовна, открывайте, это мы». Пока они не убедились, что это были «наши», «свои», «добрые люди» за дверью — они не открывали. Преподаватели потом рассказывали, что к ним тоже стучались, но они не открывали. Кому-то удостоверение под дверь просовывали в подтверждение, кто-то в замочную скважину смотрел. Все были напуганы. Но учителям большая похвала всем — как они смогли всех детей успокоить, как никто в панике не открыл дверь. Все молодцы, кто смог сработать правильно. Очень жаль детишек и учителей, которым не повезло. Невозможно представить, что пережили дети, их учителя, родители.

— Была информация, что ваша мама в 2017 году как раз была классным руководителем Галявиева. Помнит ли она его?

— Да, она была классным руководителем. Но там было так. Его классным руководителем долгое время была другая женщина. И в середине учебного года, когда ребята были в 9-м классе, уволилась. Это никак не связано ни с классом, ни с ребятами, личные обстоятельства вроде. И вот моя мама как раз уже год там преподавала. У многих были свои классы, а у нее не было еще. Ее попросили взять на 3-4 месяца этих ребят довести. И вот так она стала их классным руководителем и уже проводила в конце 9-го класса.

— Но она помнит этого человека? Что о нем рассказывала?

— Был спокойный, тихий, воспитанный мальчик. Никакой агрессии за ним не наблюдалось. Родители его очень воспитанные люди, хорошие. О нем она может сказать только положительное, как и многие, кстати. В школе как раз и говорят, что ничто не предвещало, что он может превратиться в такого… необъяснимого человека.

«Больше всего меня злит, что как будто этот человек мстил моей маме»

— Расскажите о ваших родителях. Давно они работают в 175-й школе?

— Мои родители сами из Рыбно-Слободского района, деревни Ямашево. Всю жизнь прожили там. Учились в одном классе. Их первой классной руководительницей была моя бабушка, мама моей мамы. Они только на 5 лет отлучались из деревни в годы студенчества, потом вернулись в родную деревню. Всю жизнь были преподавателями. Папа был преподавателем физики и математики, мама — преподаватель татарского языка и литературы. Потом в 1985 году папу назначили директором еще непостроенной тогда школы, которую сдали только на следующий год. Потом в 90-м году его назначили председателем колхоза, при этом люди сами его выбрали. Всю жизнь его все уважали, любят.

Они вообще удивительные люди. Мы сами уже немного современных взглядов, и им часто говорили: «Как уж вы так можете? Вы посмотрите, что творится вокруг! Столько зла и черноты в жизни!» Но они всегда видели только светлое, доброе. И до сих пор так считают. Самые настоящие люди советской закалки. Хорошие добрые отзывчивые.

Всю жизнь они прожили в деревне, а уже потом когда мы, все дети, были в Казани, попросили их переехать к нам ближе. Порядка 5 лет они здесь в Казани. Мама устроилась в 175-ую школу преподавателем, папа — работником по обслуживанию здания. Вот они все эти годы и работали там, работают, и дай Бог, будут еще работать. Там им очень нравится. Настоящие педагоги, фанаты своего дела.

Родители всегда отличались своей позитивной философией к жизни. Раньше же как было? Люди в деревне как-то сплоченно жили, а сейчас каждый закрыт в своей квартире. Папа очень многим помогал в деревне, поддерживал. Они никогда ни с кем не конфликтовали. Им всегда как-то дипломатично удается решать все вопросы. На днях мама вспоминала… Мы сидели, его около 6 часов оперировали в 7-й горбольнице, и мама все говорила: «Ну не может его Бог забрать. Все эти добрые деяния… Все, что он для других делал по жизни — это все должно сработать! Это должно его оставить с нами!»

— В первые часы после трагедии была неразбериха. В соцсетях выдавали вашего отца за вахтера и так далее…

— В интернете до сих пор очень много бредовой информации. Что вот мама была классным руководителем, и что это была месть… Это такой бред! Она была чуть-чуть его классным руководителем. 36 лет она проработала учителем в деревне — и там ее все дети обожали, всегда любили и любят. Она не тот человек, который с кем-то может конфликтовать. И папа такой же. И то, что папа был первым [пострадавшим]… Это лишь случайность.

Я понимаю, что мы живем в таком мире, что человек особо не разобравшись, сразу все сливает какую-то информацию в интернет. Буквально вчера я увидела его фотографию, где писали, что, мол, вот он был охранником, его первым убили… Нам тяжело видеть такие Tik-Tok ролики. Неприятно и то, что журналисты, не удостоверившись в правильности каких-то слов пишут, что он был охранником. Он никогда не был охранником. Он был работником по обслуживанию здания. Пишут, что он был учителем математики. Нет, он там не преподавал математику. Но больше всего меня злит, что как будто этот человек мстил моей маме.

— Как сейчас чувствует себя ваша мама?

— Тяжело, конечно. На фоне всей трагедии нашу душу согревает, что папа жив. У нас большая надежда на то, что он выкарабкается. Стараемся, держимся. Мама тоже. Она все прокручивает, вспоминает весь этот ужас, что с папой произошло, что она испытала в классе. Папа тоже вчера, когда во время разговора засыпал… Я смотрю на него и вижу, как он во сне все это переживает. Весь дергается, лицо краснеет. Видно, что он во все напряженный, переживает это все снова и снова. Это тяжело представить, когда лежишь в крови, не зная, что будет с тобой, с другими. Но я точно знаю, что он ни в коем случае не поступил бы иначе. Где бы он его [Галявиева] в школе не встретил — он пошел бы против него. Он такой человек, не может пройти мимо ничего нехорошего.

— Как чувствует себя отец?

— Вчера его увезли на борту МЧС со всеми ребятками и взрослыми в Москву. Сейчас он в больнице. Сегодня мы связывались со специалистами. Будут еще процедуры в брюшной полости. Может даже потребуется еще одна операция. Лечат, занимаются его здоровьем, как и здоровьем всех остальных.

— Как вы сами? И что можете сказать о стрелке? Желаете ли ему зла?

— Не спится ночью в последнее время. Не знаю, что о нем можно сказать, что с этим человеком… Если его можно так назвать. У меня даже слов нет. Касательно него у меня какая-то пустота. Я не могу сказать, что я его ненавижу. Не могу сказать, что его поддерживаю, конечно. Просто какое-то безразличие. И в то же время хочется, чтобы… Вчера в новостях слышала, что у него там головные боли, что у него проблемы якобы. Мы не знаем, что с ним действительно произошло и происходит. Хотелось бы, чтобы он получил по заслугам, а не получилось так, чтобы списали на какую-то неадекватность. Но я не судья, я не бог. Не нам его судить.

Наверное, просто что-то сломалось в его голове. Мама говорит, что вполне обычный и нормальный, воспитанный ребенок. Что его могло привести к этому? Он же выстрелил в отца, вернулся и выстрелил в голову. Он целенаправленно хотел его убить, делал контрольный. А детей… Как может подняться рука убивать детей? Что должно быть у человека в голове? Страшно. Очень хочется, чтобы это прекратилось.