НЕВОЗМОЖНО ОТКАЗАТЬ УБИЙЦЕ: ЗАКОН НА СТОРОНЕ ПСИХОПАТОВ

Устроивший во вторник 11 мая стрельбу в казанской школе 19-летний молодой человек ранее не состоял на учёте в полиции или социальных службах, сообщила ТАСС Уполномоченный по правам ребенка в Татарстане Ирина Волынец. Госпожа Волынец добавила, что семья убийцы считалась благополучной. Не было никаких оснований подозревать, что Ильназ Галявиев совершит что-то страшное.

Семья никаких подозрений не вызывала ни у кого. По месту учёбы характеризуют, что он был достаточно уравновешенным, вежливым мальчиком, опрятным, то есть обыкновенный студент,

– говорит Ирина Волынец.

Из других источников известно, что он также не состоял на учёте в психиатрическом диспансере. Впрочем, если бы состоял, он никак не мог бы получить лицензию на владение гладкоствольным охотничьим оружием – а он получил её, по-видимому, без малейших проблем.

Между тем посты Галявиева в его телеграм-канале и его поведение после задержания свидетельствуют вроде бы о том, что он – ненормальный, сумасшедший. По крайней мере, на непрофессиональный взгляд обычного нормального человека. Как же этого до сих пор не замечали психологи и психиатры? 

Нет времени, нет полномочий

Профессиональный психолог, психотерапевт Семён Сосницкий отмечает три важных обстоятельства:

1. В выдаче справки отказать практически невозможно. Существуют недостатки закона о психпомощи и закона об оружии.
2. Излишне либеральные руководящие документы в области психиатрии не позволяют контролировать всех этих "брейвиков" (психотерапевт вспоминает о маньяке, совершившем массовое убийство в Норвегии в 2011 году).
3. Сокращение психиатрических коек для "принудников" и социально опасных, а также сокращение соответствующих подразделений МВД не добавляет позитива, заключает врач.

Позвольте, как же это так, невозможно отказать в справке о вменяемости человеку, который собирается прибрести оружие? Но, как ни странно и ни возмутительно, это так и есть.

Да, для получения лицензии на оружие необходимо встретиться с психологом, причём не любым, а в уполномоченной для выдачи таких документов клинике, и получить справку по форме №002-О/у. Однако даже если оставить в стороне возможности мелкой низовой коррупции, "покупку документов в подземном переходе", не иметь в виду многочисленные сервисы "доставим все необходимые справки завтра" (в Москве справка стоит 4 тысячи рублей, доставка курьером в течение суток, ни с каким психологом встречаться не надо, сайтов такой направленности в интернете множество, найти их можно за пять минут)… повторюсь, даже если оставить в стороне все эти возможности нарушения закона, то всё равно психолог в клинике имеет основания не выдать справку только в том случае, если клиент уже состоит на психиатрическом учёте. Если на учёте он не состоит – то, конечно, очень честно и ревностно относящийся к своим обязанностям психиатр может отказать в выдаче документа… Создав проблемы на собственную умную голову. Ему же придётся объяснять начальству, почему он помешал клинике получить деньги от платёжеспособного клиента. А вот для потенциального владельца ружья он создаст проблемы вряд ли – тот просто пойдёт в другую клинику.

Объяснить же, почему справку решил не выдавать, психиатру вправду будет очень сложно. Дело в том, что при выдаче справки полноценного обследования гражданина не происходит и происходить не может. На это просто нет времени. В самом лучшем случае психиатр может оценить общую адекватность пришедшего к нему человека: тот понимает, где находится, с кем и зачем разговаривает. Ну, никто и не приходит получать справки, заявляя: "я – Наполеон" или "я собираюсь совершить массовое убийство, потому что возомнил себя богом".

Итак, никакого реального шанса хотя бы остановить будущего убийцу, тем более направить его на лечение у психиатра на выдаче справок нет. А у кого есть? 

"Чему нас учит, так сказать, семья и школа?"

Позвольте, но как же школьные психологи? Ведь психологи сегодня действительно есть в каждой школе. Что же, они совсем не работают? Нет, они работают. По данным федерального Министерства здравоохранения, число детских психологических расстройств за последние пять лет выросло на 20%. А количество связанных с этими расстройствами ЧП в школах – на 70%, – сообщает СМИ главный детский психиатр Минздрава России, заместитель гендиректора НЦ психиатрии и наркологии им. В. П. Сербского Алексей Макушкин. Понятно, что в выявлении расстройств заслуга школьных психологов достаточно велика – впрочем, как и заслуга неравнодушных к своим детям родителей. Однако нужно понимать, что в реальности психологи в школах обращают внимание на детей, которые часто участвуют в конфликтах со сверстниками и учителями, да ещё таких, о которых заранее известно, что не всё благополучно в их семьях. Тихий, незаметный, неконфликтный юноша никаких подозрений не вызывает – а времени на разговор с ним у школьного психолога не больше, чем у психиатра, который подписывает молодому человеку справку для владения оружием.

Добавим к этому, что ни один родитель на свете, конечно, не заинтересован в том, чтобы его ребёнка кто-то где-то называл сумасшедшим – а так ведь и случится, если станет известно, что ребёнок получил направление в психиатрическую клинику. Даже если ребёнок и наблюдается где-то у кого-то (тут ещё и проблема самозваных психотерапевтов, а также психологов и психотерапевтов отнюдь не самозваных, но не работающих в системе государственных клиник), школьный психолог об этом, с величайшей вероятностью, не узнает никогда.

То есть дело – в самой организации психологической и психиатрической помощи в современной России.

В современной России психотерапия – это развлечение или лечение (первое не реже, чем второе, в определённых кругах можно говорить "у меня депрессия, у меня биполярное расстройство") для обеспеченных людей. Нет, вопреки распространённому мнению, психиатрия не исключена из системы обязательного медицинского страхования. Дело в другом.

Никакого учёта, в том виде как это было в советские годы, в психоневрологических диспансерах уже давно не ведётся. Диспансерное наблюдение по месту жительства, как правило, рекомендуется пациенту с тяжёлым, стойким, хроническим психическим расстройством,

– сообщает москвичам сайт "Навигатор Мосгорздрав". Иначе говоря: обращение к клиническому психологу, получение направления в психиатрическую клинику – дело сугубо добровольное. Оно ничем не грозит гражданину, который осознал, что, возможно, болен, возможно, представляет опасность сам для себя, не говоря уж о других. Но нет практически никакой легальной возможности начать лечить или хотя бы наблюдать за человеком, который больным себя не осознаёт.

Осознать свои проблемы, в любом случае, может только взрослый человек. Именно поэтому в России средний возраст, в котором устанавливается диагноз "шизофрения", – 38 лет, – говорил "Коммерсанту" ещё в 2019 году главный специалист-психиатр департамента здравоохранения Москвы Георгий Костюк. И здесь картина ужасающа. По словам Костюка, "если в 1992 году число инвалидов с психическими расстройствами составляло 370 человек на 100 тысяч населения, то сейчас – 720 человек".

Если начать лечить шизофрению вовремя, то человека можно уберечь от инвалидности и даже достичь полного социального восстановления. Но мы встречаемся с пациентом тогда, когда разрушительное действие болезни уже произошло. В итоге парадокс: каждый год в России мы наблюдаем снижение заболеваемости, и одновременно растёт число инвалидов с психическими расстройствами.

Что же можно изменить? 

Большой медбрат присмотрит за тобой

Давным-давно, в самом начале нынешнего века молодые тогда политологи и политтехнологи, и я в том числе, глядя, как заходится в истерике от ненависти к российскому государству "демшиза", восклицали: "Где же наша родная карательная психиатрия?! " Нам казалось, что это хорошая, хотя и "чёрная" шутка – ведь в Советском Союзе кое-кто из знаменитых диссидентов побывал на принудительном психиатрическом лечении с диагнозом "вялотекущая шизофрения". Глядя на страшные события в Керчи и в Казани, понимаешь – та шутка была вовсе не смешной. Да и шуткой не была. "Карательной" принудительной психиатрической помощи не хватает.

В своё время потенциальная возможность использовать принудительное психиатрическое лечение для расправы с политическими противниками была главным аргументом для того, чтобы развалить существовавшую в СССР систему психиатрической помощи. Отнюдь не идеальную, но работоспособную. Чтобы никаких диссидентов более не держали насильно в "дурке", закрыли сами эти заведения.

Ну, допустим, не все закрыли. Сократили количество коек. Но признать преступника невменяемым теперь можно только после того, как он уже совершил преступление – и в этом случае он вдруг оказывается недоступным для справедливого наказания, так как не осознавал своих действий. Случай няни из Узбекистана Гюльчехры Бабакуловой более чем показателен: зверское убийство ребёнка, провозглашение убийства террористическим актом, признание больной, лечение в течение пяти лет – и свобода. Иди, отрезай головы снова?

Сегодня многие, вспоминая этот ужасный случай, страшные преступления, совершённые в Керчи и Казани, говорят, что, если бы существовала система наблюдения за гражданами, если бы у сотрудников этой системы были полномочия направлять граждан принудительно на психиатрическое обследование и лечение, трагедий, может быть, удавалось бы избежать.

Возможно, это так, однако сегодня не существует разработанного плана восстановления существовавшей в СССР или создания с нуля новой системы, которая осуществляла бы тотальное психиатрическое наблюдение за гражданами, да ещё на стыке медицины и полиции. Никто не может даже в точности сказать, сколько создание такой системы могло бы стоить – разве что есть предположение, что увеличение вдвое числа психиатрических коек (совершенно необходимое) обошлось бы примерно в 60 миллиардов рублей в год. Для сравнения, именно столько должен расходовать в год созданный по указу президента фонд, занятый закупками лекарств для тяжело больных детей.

Однако койки – это важно, но ведь не это главное, главное – именно наблюдение, как и где оно должно осуществляться? Напрашивается предположение, что наблюдать за молодыми людьми нужно не только и, может быть, не столько в реальной жизни, сколько в социальных сетях. То есть пишет очередной Галявиев, что собирается всех убить – социальная сеть автоматически сообщает о рискованной публикации в правоохранительные органы, юношу под белы ручки препровождают в диспансер на серьёзное обследование.

Технически такое решение, наверное, возможно. Политически, чтобы оно состоялось, необходимо как минимум, чтобы социальные сети перестали быть анонимными. Более того, чтобы содержание всех публикаций в социальных сетях находилось под государственным контролем.

Случившееся в Казани демонстрирует: социальные сети продолжают оставаться самыми жестокими учителями. Именно через них дети узнают, как стать убийцами. Нужно немедленно принять законы об ответственности всех интернет-ресурсов за то, что они транслируют. За то, чему они учат наших детей. А учат они ужасу, после которого несчастные родители вынуждены хоронить жертв этих самых социальных сетей, мессенджеров и видеохостингов. Затем же мы все выслушиваем лицемерные рассказы представителей интернет-площадок, что они всего лишь "доски объявлений",

– написал в своём телеграм-канале основатель Царьграда Константин Малофеев.

Эта позиция должна стать позицией Государства Российского. Иначе следующие страшные преступления, увы, обязательно случатся. И школьные психологи и психиатры на выдаче справок не помогут.