Английские окопные поэты Первой мировой (Часть 1).
Источник: http://20v-euro-lit.niv.ru/20v-euro-lit/ionkis-anglijskaya-poeziya
«Окопные поэты»
Первая мировая война явилась решающим рубежом в развитии английской литературы. «Война и все, что за нею следовало, создали новое общественное настроение, существенно отличающееся от прежнего, и поэзия первой откликнулась на эти перемены» (1). Под прямым воздействием войны исчезло ощущение уютной жизни предшествующего периода, анахронизмом стал представляться мир георгианцев, имажистская башня явила свою хрупкость и камерность.
Британские солдаты во Франции со спасенными из разрушенной церкви статуями.
В начале войны Англию, как и все воюющие страны, захлестнула волна национализма. В ее поэзии зазвучали киплинговские интонации и призывы, разжигающие ненависть к «врагу» и вдохновляющие британцев на бой, на подвиг, на священную жертву. Однако шовинистическая литература, благословляющая «огненную благодать», вскоре вынуждена была повсеместно сдать позиции под натиском антивоенной и пацифистской, отразившей стремление к миру широких масс.
Проводы новобранцев в Англии, 1914 г.
В далекой России набатом звучал голос молодого Маяковского, обличающего войну. Отвращение, ненависть к войне — «ах, закройте, закройте глаза газет» — сливались в его стихах с любовью и верой в свободного человека — хозяина завтрашнего мира. «Глашатай грядущих правд», молодой поэт в хаосе мировой войны различал облик приближающейся революции, возвещал ее приход.
Доколе матери тужить?
Доколе коршуну кружить?
— с болью и тоской вопрошал А. Блок. Напряженно всматриваясь в «испепеляющие годы» — «безумья ль в вас, надежды ль весть?»,— поэт предчувствовал неминуемый поворот в трагической судьбе России и пророчил «неслыханные перемены».
Александр Блок - военный чиновник строительной дружины Всероссийского земского союза, 1916 г.
Экспрессионизм с его эмоциональной возбужденностью и гиперболизмом, с его тревожной настроенностью, разорванностью образов, напряженной динамичностью, казалось, был рожден для выражения потрясений, вызванных войной. Немецкие экспрессионисты — среди них Бехер, Газенклевер, Бенн, Верфель, Тракль — начали со стихов, пронизанных ужасом перед бесчеловечной бойней и страстным протестом против нее. Их излюбленная идея братства людей всего мира вначале выражалась в воззвании к абстрактной человечности, но с осознанием причин войны и с появлением революционных настроений в массах она породила в творчестве левых экспрессионистов призыв: «Война войне!»
Во Франции на первых порах особенно были сильны националистические настроения, в поэзии их выражали Моррас, Жамм и другие. С резким осуждением войны выступили унанимисты Вильдрак и Дюамель, а также дадаист Т. Тцара и близкие в ту пору дадаизму Аполлинер, Сандрар, Реверди, юный Элюар. Пробыв полгода на передовой, Аполлинер гневно заклеймил войну как «каннибальский пир Валтасара»:
Кто бы подумал, что людоедство может дойти до такого предела
И нужно так много огня, чтоб изжарить людские тела!
«Влившись в тягучую мягкость войны», поэт ощущает свою неотделимость от тех, кто «гибнет, шагая по изрытой боями земле». Он сознает, что здесь в муках рождается новый мир:
Я в траншее переднего края и все же я всюду,
верней, начинаю быть всюду.
Это я начинаю дело грядущих веков.
Гийом Аполлинер, младший лейтенант 96-го пех. полка Французской армии после тяжелого ранения в голову, 1917 г.
Первая мировая война оставила неизгладимый след в поэзии, в английской он особенно глубок. Из поэтов старшего поколения активно откликнулся на это событие лишь Томас Гарди. Антивоенный цикл «Стихи о Войне и Патриотизме» раскрывает всю глубину переживаний и сомнений, охвативших поэта. Казалось, для Гарди война не должна была явиться неожиданностью. Долгое изучение европейских войн предшествующего века помогло ему почувствовать ее приближение. Подобно Роллану, Г. Манну, Уэллсу, Гарди накануне схватки призывал к единению людей («Его родина»), говорил о необходимости подняться над узким национализмом. Эту мысль он продолжает развивать и в разгар войны. В письме в Королевское литературное общество от 8 февраля 1917 года он пишет: «Необходимо освободить Патриотизм от узкого значения, приданного ему в прошлом (и все еще поддерживаемого юнкерами и джингоистами), и распространить его на весь земной шар». Гарди не был одинок в своих устремлениях, его веру разделяли и молодые «окопные поэты» (заметна перекличка идей в стихотворениях Гарди «Англия — Германии в 1914» и Сорли «К Германии», Гарди «Человек, которого он убил» и Оуэна «Странная встреча» и др.), однако их призывы к человечности звучали гласом вопиющего в пустыне. Вот когда абстрактный надклассовый гуманизм и обнаружил свою несостоятельность. Гарди мучился тем, что прекрасная идея человеческого братства оказалась поруганной, лишенной действенной силы, это делало его взгляд на происходящее еще более мрачным.
В стихотворении «Вечер под Новый год во время войны», помеченном 1915 годом, его тревожные мысли о будущем Европы находят выражение в символико-аллегорической форме. Из тьмы ночи доносятся до бодрствующего поэта различные звуки; привычные, знакомые— скрип доски, скрежет флюгера шорох сосен на ветру вдруг заглушаются быстрым цокотом копыт. Невидимый всадник несется прочь, не задерживаясь:
Кого нес конь в полях?
Кто хозяин коня?
— вопросы усугубляют тревогу. Таинственный Всадник— циклон, посланец Рока мчится по Бледной Европе, неся ей страшные вести. Его образ ассоциируется с апокалипсическим всадником, что усиливает трагический подтекст стихотворения.
В антивоенных стихах Гарди не запечатлелись ужасы окопной жизни и сражений, которыми полна «поэзия траншей». Но у Гарди есть то, чего недоставало молодым поэтам: мудрость зрелого ума, сильно развитое чувство истории, философская глубина и подлинный демократизм. Коренные философские и исторические проблемы он осмысляет с позиций нравственно цельного и чистого жителя Уэссекса, умудренного вековым опытом и привыкшего изъясняться просто и точно. Гарди не свойственны абстракции, «темнота», сложная ассоциативность или спонтанность поэтической речи. Раскрывая драматическую ситуацию, он не сорвется на экспрессионистский крик.
Да, такова война!
Тех убиваем мы,
Кому бы поднесли вина
Иль дали бы взаймы.
(Пер. М. Зенкевича)
— таков исполненный горькой иронии простой финал стихотворения «Человек, которого он убил».
«Окопные поэты» видели войну с иной дистанции, чем Гарди, это не могло не повлиять на их поэзию. «Поэзия траншей» создавалась молодыми поэтами, их реакция на войну была более бурной. Многих из них — Р. Брука, Ч. Сорли, А. Роузенберга, У. Оуэна — смерть оборвала на полуслове. В своем развитии «окопная поэзия» прошла два основных этапа: ранний (1914—1915) и зрелый (1916—1918).
Чтобы лучше понять значительность изменений, которые претерпела в своем развитии «поэзия траншей», необходимо помнить, что многие из «окопных поэтов» были георгианцами (Р. Брук, А. Роузенберг, Э. Бланден, 3. Сассун, Р. Грейвз). Военные стихи Брука, погибшего в самом начале войны 2— вот с чего начиналась «окопная поэзия». Их всего пять. Появившиеся в «Таймс» под названием «1914» через три дня после его гибели сонеты выражали романтически возвышенные представления о войне юного призывника, впервые направляющегося на передовую. В первый месяц войны, когда еще был жив взгляд на войну как на «горнило очищения», когда англичане верили в то, что их долг — сражаться до победы, сонеты Брука читались без горечи и иронии.
Руперт Брук, младший лейтенант Дивизии Королевского флота (63-й), скончался от инфекционной пневмонии в 1915 г.
В сонете «Мир» поэт благодарит всевышнего за то, что он «прервал дремоту юности» его поколения и сделал молодых призывников «своими избранниками».
Когда в бою умру я на чужбине,
Считай, что уголок в чужих полях
Навек стал Англией...
(Пер. М. Зенкевича)
Таково начало его известного сонета «Солдат». Достаточно сравнить его со стихотворением Гарди «Барабанщик Ходж», чтобы почувствовать различие в трактовке темы. Гарди скорбит о напрасно загубленной жизни, у Брука смерть солдата вызывает поток самых теплых воспоминаний о старой доброй Англии, умытой реками, осиянной солнцем, усыпанной цветами. В сонете легко угадывается автор георгианской идиллии «Старый приход. Гранчестер». «Он облек свой патриотизм в прекрасные слова, но он занял сентиментальную позицию»,— таково было мнение юного Ч. Сорли (3).
«Окопные поэты», несмотря на свою молодость, оказались весьма чуткими к любой фальшивой ноте в стихах о войне. Когда в начале войны в «Тайме» было опубликовано стихотворение Гарди «Мужчины, уходящие вдаль», призывающее солдат честно выполнять долг, тот же Сорли записал в дневнике: «Победа венчает справедливость» — это худшая из строк, когда-либо написанных Гарди, позаимствованная из передовиц «Морнинг пост» и недостойная его, кто никогда не оскорблял Справедливость» (4).
Заслуга «окопных поэтов» в том, что они сказали о войне суровую правду, и к их поэзии приложимы слова Горького о романе Барбюса «Огонь», каждую страницу которого он воспринимал как «удар железного молота правды по всей той массе лжи, лицемерия, жестокости, грязи й крови, которые в общем зовутся войной» (5). Правда, образ «железного молота» не вполне соответствует характеру поэтического слова «окопных поэтов», но главное в их поэзии горьковские слова позволяют открыть. К тому же роман Барбюса произвел глубочайшее впечатление на «окопных поэтов», на Сассуна и Оуэна в частности.
Зигфрид Лорейн Сассун, капитан Королевских валлийских фузилеров, кавалер Военного креста.
Начавший как истинный георгианец со стихов, лишенных трагического звучания («Очищение», «Дракон и бессмертие», «К брату»), Сассун быстро прозревает (6). Его второй сборник «Контратака» (1918) разительно отличается от первого— «Старый охотник» (1917), хотя их разделяет лишь год. Эпиграфом к «Контратаке» Сассун поставил слова из «Огня»: «В это скорбное утро люди, измученные усталостью, иссеченные дождем, потрясенные целой ночью грохота, уцелев от извержения вулкана и наводнения, начинают постигать, до какой степени война и физически и нравственно отвратительна...».
Когда Сассун признается, что книга «просветила его», он имеет в виду, что Барбюс помог ему понять истинный характер и причины войны и — что не менее важно — показал, как надо писать о ней. И потому влияние «Огня» сказалось не на тематике, а на видении поэта, на манере выражения.
Преодолев ложноромантический подход к войне, Сассун преодолевает и многие условности георгианской поэзии. Спокойствие уступает место ярости, поэтизмы— грубым прозаизмам, поэтические абстракции —конкретности, граничащей с натуралистичностью. Вот строки из стихотворения «Контратака»(7):
Воняет траншея; то здесь, то тут,
Оторванные части тел гниют.
Вперемежку с мешками с песком -
Убитые в грязь уткнулись ничком.
Бесстыдно мертвая глядит нагота
Из мундира, распоротого вдоль хребта.
Повсюду липкая трупная слизь;
Нет только душ, улетевших ввысь.
(Пер. М. Кожемякина)
Перечисление кошмарных деталей, ставших привычными, будничными для фронтовиков, заставляет почувствовать невыразимый ужас войны. Английский исследователь М. Торп верно отмечает, что «Сассун использовал поэзию как средство дать невоенному миру хоть какое-то представление о буднях фронтовой жизни». Будни фронта воспроизводят в своих стихах почти все «окопные поэты». Роузенберг в «Свалке мертвецов», Оуэн в стихотворении «Под шквальным огнем», Олдингтон в «Бомбардировке» прибегают к натуралистическим описаниям тягот фронтовой жизни, и все же ни один из них не довольствуется простой зарисовкой, воспроизведением ужасов войны. Каждый подчиняет конкретные факты общей идейно-художественной задаче, которая мыслилась и решалась «окопными поэтами» по-разному.
Британские солдаты, погибшие в битве на Сомме.
Сассун одним из первых почувствовал узость рамок георгианской поэзии, не вмещавших трагический опыт войны. Он смело демократизировал язык и стиль своей поэзии: ввел разговорную и просторечную лексику, жаргонизмы, военные термины, обратился к разговорной интонации, мюзик-холльным и маршевым ритмам, упростил поэтический синтаксис. Он шел путем, проложенным Киплингом8. Не разделяя киплинговской концепции войны и патриотизма, но используя его открытия, связанные с новаторским изображением самой войны, солдата на марше, в действии и на привале, Сассун приходит к выводам, противоположным киплинговским (различие идейных позиций приводит к тому, что одни и те же поэтические приемы в решении сходной темы дают в итоге различный результат). Стихи Киплинга дидактичны, призывны; отказавшись от внешней торжественности и парадности, он тем не менее героизирует британского солдата и прославляет его миссию — станового хребта Империи. Киплинг поэтизирует войну, Сассун — дегероизирует ее, война предстает в его поэзии как гнусная бойня, чудовищный фарс, а солдат — как его жертва. И потому Оуэн, имея в виду стихи Сассуна, считал, что «ничего подобного его сценам траншейной жизни не было и не будет написано».
Жалость, сострадание к солдатам, «гражданам унылых владений Смерти» соседствуют в стихах Сассуна с ненавистью к «штабным героям тыла», к жиреющим дельцам, греющим руки на войне. Эти два чувства, сплавляясь воедино, приводят поэта к мысли о том, что кто-то должен ответить за все. Сассун пришел к тому же выводу, что и Хемингуэй, считавший, что «все, кто наживается на войне и кто способствует ее разжиганию, должны быть расстреляны в первый же день военных действий доверенными представителями честных граждан своей страны, которых те посылают сражаться». И поэт заносит в свой проскрипционный список бездарных военачальников («Генерал»), политиканов и продажных писак, лгущих о войне («Мертвому офицеру», «Сражаться до конца»), церковников, благословляющих убийство («Они»), дам-патриоток («Славолюбие женщин»), интеллигентов, погрязших в снобизме («Концерт-интерпретация»), и просто обывателей («Губители», «В тылу»).
Сассун следует реалистическим тенденциям байроновской сатиры, обвинение соединяется в его стихах с защитой, инвектива с жалобой, грусть с язвительной иронией. В основе многих его стихов лежит противопоставление фронта тылу. Главным объектом яростной сатиры Сассуна становятся фарисейство и ханжеское лицемерие «старой доброй Англии», в годы войны особенно нестерпимые. Развенчание фальшивой героики достигает наивысшей точки в стихотворении «Они», где воспроизводится диалог между епископом, напутствовавшим новобранцев и сулившим великую перемену в их судьбе — приобщение к славе, и вернувшимися фронтовиками, которые сообщают о разительных переменах, что и впрямь произошли с каждым, кто побывал в деле. Здесь мастерски использован прием снижения.
Сниженная, «непоэтическая» фразеология и обличительный пафос «Губителей» заставляют вспомнить сатирические стихи Маяковского «Вам!», «Нате!», с их резкими антимилитаристскими выпадами. Общее впечатление от «окопной поэзии» Сассуна довольно точно определил Р. Росс: «Это был взрыв раскаленного добела гнева».
Война привела Сассуна к разрыву с георгианцами. Она сыграла роль катализатора в развитии А. Роузенберга, широта эстетических взглядов которого смущала правоверных георгианцев и привлекала таких, как Грейвз, уверенного, что «Роузенберг был рожден поэтическим революционером».
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
Примечания:
1. D. Stanford. Movements in English Poetry: 1900—1958. L, 1958, p. 1.
2. Руперт Брук был любимцем Э. Марша и всех георгианцев. Он активно участвовал в их первых сборниках. После смерти о нем стали писать как о национальном герое, но и при жизни он был человеком из легенды, характер которой хорошо понял и выразил Д. Г. Лоуренс: «Он был сражен сверкающей стрелой Феба — это так сочеталось. с его солнечностью — это был кульминационный момент в его игре. Я. впервые, услыхал о нем как. о греческом, боге под японским зонтиком, предающемся поэзии на лужайках Гранчестера, на лоне речных вод. Ослепительный Феб поверг его наземь. Все это — из Саги» (D, H. Lawrence. Selected Letters. Ed. A. Huxley. L., 1932, p. 226).
3. Сорли был самым многообещающим из поэтов, погибших в начале войны. Отношение к войне сложилось у юного поэта до непосредственного знакомства с нею. С поразительной для 1915 года проницательностью он писал об антинародном характере войны, о взаимной слепоте сражающихся, о бесчеловечности «великой бойни народов».
4. Цит. по: /. Silkin. Out of Battle. The Poetry of the Great War. L., 1972, p. 51.
5. Горький А. М. Собр. соч. в 30-ти т. М., 1953, т. 24., с. 199.
6. Пехотный офицер, заслуживший репутацию храбреца и прозвище «сумасшедшего Джека», награжденный за отвагу военным крестом в начале 1916 года, 3. Сассун в июле 1917 выступает с антивоенным заявлением в печати: «Я полагаю, что война, на которую я отправился как на войну освободительную и оборонительную, стала агрессивной и захватнической... Сражающиеся люди— жертвы тайного сговора а) политиканов, б) милитаристской касты, в) тех, что наживает деньги на войне» (S. Sassoon. Memoirs of аn Infantry Officer. L., 1930, p. 287, 308). Последствием этого выступления было заключение Сассуна в госпиталь для нервнобольных.
7. The place was rotten with dead; green clumsy legs
High-booted, sprawled and grovelled along the saps
And trunks face downward in the sucking mud,
Wallowed like trodden sand-bags loosely filled;
And naked sodden buttocks, mats of hair,
Bulged, clotted heads slept in the plastering slime.
8. Киплинг, введя в поэзию тему колониального солдата («Казарменные баллады»), нарушил каноны викторианской поэзии. Избрав ведущими жанрами балладу, песню, он лишил их условно-романтического колорита, наполнил жизненными зримыми образами и бытовыми деталями, сделал стих энергичным, лаконичным, конкретным, демократизировал язык
9. Цит. по: /. Liddiard. Isaak Rosenberg. The Half Used Life. L, 1975, p. 237.