Гений песни. 110 лет назад родился поэт Лев Ошанин

Сергей Баймухаметов

Его песни пела вся страна – Советский Союз. «Пусть всегда будет солнце!», «Издалека долго течет река Волга...» и многие другие стали всенародными. И, конечно, «А у нас во дворе есть девчонка одна...». (Кстати, в апреле этого года исполнилось 60 лет со дня первого ее исполнения, в 1962 году.) Успех был фантастический. За пластинками стояли километровые очереди. Из каждого окна неслось: «Среди шумных подруг неприметна она... А я все гляжу, глаз не отвожу».

Сразу же последовало продолжение – «И опять во дворе нам пластинка поет, и проститься с тобой все никак не дает...»

Потому что надо было прощаться. Ведь тогда, в ранней юности, все мы куда-то устремлялись, уезжали из своих дворов. Кто в институт, кто в экспедиции, кто на ударные стройки Сибири, куда призывали нас партия и комсомол. Романтика дальних дорог, дальних странствий. А девушки оставались ждать.

На следующий год, в апреле 1963-го, композитор Аркадий Островский и поэт Лев Ошанин завершили лирическую трилогию песней «Ты глядел на меня…». Она звучала на всю страну в исполнении незабываемой Майи Кристалинской: «Ты глядел на меня, ты искал меня всюду... Я тебя подожду, только ты приходи навсегда». (Роберт Рождественский говорил о Кристалинской: «Ты эхом нашей юности была».)

Лирический код, лирический пароль шестидесятых годов. Так, наверно. Ее пели все – и школьная малышня, и седые старики. Той малышне сейчас под семьдесят и за семьдесят лет. Эту лирическую трилогию юности и о юности Ошанин написал в 53 года.

Высокий, седой, вальяжный, Лев Иванович был олицетворением успеха, благополучия: за популярные, часто исполняемые песни шли большие авторские отчисления. Но мало кто догадывался, что даже у такого человека не было на душе полного покоя, удовлетворения. Не только из-за личной жизни. Она у него, как у многих, была в полосочку.

Однако главное, по моему ощущению, было в другом.

Мы с ним не были хорошо знакомы, лишь иногда встречались в редакциях, поездках по стране - на «Днях советской литературы», которые регулярно проводились в городах, краях, областях, республиках. Собирались вместе на короткое время писатели разных поколений, из разных концов страны. В вагонных купе, за банкетными столами, в гостиничных номерах кипели откровенные разговоры о жизни, литературе. На людях, в более или менее широком кругу товарищей по цеху Лев Иванович всегда держался уверенно, если не сказать - победительно. Имел основания: на выступлениях в фабричных, заводских цехах, на стройках его приветствовали как никого другого. Но из наших редких коротких бесед наедине, из некоторых его реплик я вынес ощущение, что он чувствовал себя уязвленным. Несмотря на широкое признание в народных массах, на поэтическом олимпе, в литературном мире, особенно в снобистских кругах, он считался поэтом с некой приставкой - поэтом-песенником. Властителями дум были другие, а он - поэт-песенник. Ошанин чувствовал это отношение, раздражался, злился. Хотя виду не подавал. Так, в некоторых репликах прорывалось.

И вот я думаю: неужели никто из тех, что мнили себя или действительно считались властителями дум, обитателями поэтического олимпа, те, что называли Ошанина песенником, не понимали, что Ошанин – гений? Гений одной песни.

Что они, и все мы, начиная с 1945 года, живем рядом с гением?

Композиторы-песенники и поэты-песенники часто, как правило, работают по заказу. В 1945 году поступил заказ для программы «Весна победная». Нужна было песня о возвращении солдат с войны. Композитор Анатолий Новиков и поэт Лев Ошанин написали эту песню. Вначале она называлась «Под стук колес». Режиссер Сергей Юткевич поставил мизансцену: поезд, вагон-теплушка, наши солдаты, возвращающиеся домой из Германии, тихо напевают...

Эх, дороги…

Пыль да туман,

Холода, тревоги

Да степной бурьян.

Знать не можешь

Доли своей:

Может, крылья сложишь

Посреди степей. <…>

Выстрел грянет,

Ворон кружит,

Твой дружок в бурьяне

Неживой лежит.

А дорога дальше мчится,

пылится, клубится.

А кругом земля дымится -

Чужая земля! <…>

Край сосновый.

Солнце встает.

У крыльца родного

Мать сыночка ждет.

Это не на бумаге написано. Это написано на небесах. На печальных русских небесах. О вековечной русской доле.

Знать не можешь доли своей, дорога, степь, бурьян, ворон кружит, мать сыночка ждет - это далеко не просто слова, пусть даже лучшие (по определению Кольриджа, «поэзия - это лучшие слова в лучшем порядке»). Это - архетипы, первообразы русского фольклора. И шире - первообразы русского сознания, изначального мировосприятия и отражения в слове.

А человек, который написал, жил рядом с нами. Мы знали его. Кто-то слушал его размышления на семинарах в Литинституте, кто-то пил с ним водку в ресторане и кафе Центрального дома литераторов, в Коктебеле, Юрмале или в поездках по стране. Снова вспоминаю семидесятые годы, начало восьмидесятых, литературные споры-разговоры. О «Дорогах» никто не говорил, как будто их не было и нет. Так, наверно, бывает, когда великая песня живет сама по себе, уже без автора. А может, искренне не понимали.

Допустим, мы, молодые - не понимали, увлечены были злобой дня, сиюминутными страстями литературного потока. Но я не слышал от своих старших товарищей, писателей одного с ним поколения… не слышал, чтобы за столиками в ЦДЛ его сверстники-ровесники говорили ему: «Лева, ты гений!» Или хотя бы так: «Лева, твои «Дороги» - это гениально!».

А ведь многие, многие тогда повторяли строчки из песни Булата Окуджавы, посвященной Юрию Трифонову:

Давайте восклицать, друг другом восхищаться.

Высокопарных слов не стоит опасаться. <…>

Давайте жить, во всем друг другу потакая, -

тем более, что жизнь короткая такая.

Покойтесь с миром, Лев Иванович. Вечная вам память. А памятник вы себе создали. На все времена. Покуда жива на свете хоть одна русская душа.